Вы спрашивали про нее, говорит он.
Да, говорю я.
Но про кого? и откапываю в глубине памяти: про Грасиэлиту, ведь в плен дети попали вдвоем.
Лицо мальчика каменеет; его неожиданное воспоминание застает нас с Жеральдиной врасплох, хотя не совсем понятно почему:
Мы следили за бабочкой, рассказывает он. Она полетела назад или по кругу, мы перестали ее видеть, она исчезла. «Я проглотила бабочку, сказала Грасиэлита, мне кажется, я ее проглотила, вытащи ее», так она сказала.
Изменившись в лице, перекошенная от страха, она изо всех сил разинула рот, зажала руками виски и вытаращила глаза от отвращения, открывая рот все шире и ширеогромную темную яму, где он заметил, как ему показалось, радужную бабочку, порхавшую на черном фоне и улетавшую все дальше и дальше вглубь. Он положил ей на язык два пальца и надавил. Ничего другого он не придумал.
«Ее там нет», сказал я. «Значит, я ее проглотила», закричала она. И хотела заплакать.
Ее губы потемнели от мельчайшей пыльцы с бабочкиных крыльев. И вдруг он заметил, что бабочка выпорхнула у нее из волос, покружила немного и взлетела над деревьями, в ясное небо.
«Вот она, бабочка, закричал я, она только задела тебя крыльями».
Она успела заметить улетающую бабочку. И осушила слезы. Со вздохом облегчения она еще раз убедилась, что бабочка улетает, постепенно тая, все дальше от нее. Только тогда они впервые переглянулисьони впервые начали по-настоящему замечать друг друга, в полной неволе. И посмеялись друг над другом; они играли и кувыркались в своем саду? щека к щеке, постоянно в обнимку, как будто уже никогда не разлучатся, а тем временем приближались люди, чтобы увести их с собой. Но он разглядывал свои пальцы, все еще влажные от языка Грасиэлиты.
А Грасиэлита? спрашивает Жеральдина сына, как будто, наконец, поняла, только сейчас осознала, что все это время думала только о сыне. Почему ее не привезли?
Она должна была приехать, и нас посадили на одну лошадь.
Теперь голос мальчика дрожит от страха и ярости:
Подошел один из этих людей и сказал, что он дядя Грасиэлиты, и забрал ее. Он заставил ее слезть с лошади и увел.
Только этого нам не хватало, громко говорю я, чтобы к нам пожаловала Грасиэлита в военной форме и принялась поливать свинцом, налево и направо, стрелять в людей, среди которых выросла.
Я смеюсь и не могу остановиться. Жеральдина смотрит на меня изумленно и укоризненно, потом берет сына за руку и уводит. Они исчезают в проломе ограды.
Я сижу и смеюсь, уткнувшись лицом в ладони, и не могу остановиться. От смеха у меня болят живот и сердце.
Четверг? Алькальд Фермин Перальта не может вернуться в Сан-Хосе. «Мне угрожают», сообщил он, не уточняя кто именно. Достаточно знать, что ему по-прежнему угрожают, чего же больше? Недавно из города уехала к нему его семья. Теперь он руководит из Теруэля, более спокойного, чем усеянный минами, регулярно атакуемый Сан-Хосе.
Учитель Лесмес вернулся только для того, чтобы забрать свои вещи и попрощаться. Мы встретились с ним, шесть-семь горожан, в кафе у Чепе и сели за уличными столиками. С нами сидел Ану, в сторонке, но настороже, держа в руке стакан пива. Судя по всему, Лесмес забыл, что у нас с Чепе пропали жены.
Вы слышали? спросил он почти весело. Похитили собаку. В Боготе.
Некоторые изумленно заулыбалисьэто шутка?
Я видел в новостях, вы не видели? спросил Лесмес, забыв, что у нас нет электричества и мы не можем смотреть телевизор и, наверно, поэтому чаще общаемся и целыми вечерами дружно молчим в кафе у Чепе.
Они запросили три миллиона, продолжал он. Девочка из той семьи, хозяйка пса, в телевизионной программе плакала. Просила поменять собаку на себя.
Теперь уже никто не улыбался.
А как звали собаку? с неожиданным любопытством спросил Ану.
Дурень, говорит ему Чепе.
И? не унимался Ану.
Чистокровный испанский кокер, что тебе еще сказать? цвет? запах? розоватый в черную крапинку.
И? напирал Ану.
Лесмес оглядел нас смиренным взглядом.
Пса нашли мертвым, закончил он.
Ану шумно выдохнул.
Чистая правда, сказал Лесмес, обиженный недоверием слушателей. Новость имела последствия. Только этого не хватало нашей стране.
Наступило долгое молчание. Лесмес заказал всем новую порцию пива. Девушка-официантка неохотно принесла. Учитель объяснил, что сначала поедет с военным конвоем, который возвращается в Теруэль, а оттуда переберется в Боготу.
Надеюсь, что нас не взорвут по дороге, сказал он.
Мы продолжали молча пить.
Я уже хотел попрощаться, когда снова услышал его голос:
Такая это страна, сказал он, облизывая редкие усы, если просмотреть полный список президентоввсе облажались.
Никто не ответил. Лесмес, которому очень хотелось поговорить, ответил себе сам:
Да, сказал он, как чай пить все президенты облажались, каждый на свой лад. Почему? Я не знаю, и кто может знать? Из-за эгоизма, по дурости? Но история все расставит по местам. Потому что как чай пить
Какой еще чай, взбесился вдруг Чепе. Может, кофе?
Как чай пить, продолжал Лесмес смело, упиваясь собственными словами, так некому налить.
И залпом допил пиво. Он ждал, что кто-нибудь ему ответит, но все молчали.
Сан-Хосе был и останется беззащитным городом, добавил он. Единственное, что я могу посоветовать всемубираться отсюда, и как можно скорее. А если кто ищет смерти, так пусть остается.
Он по-прежнему не помнил, что жена Чепе похищена и родила в плену. Чепе не замедлил с ним попрощаться на свой лад, с криком пнув заставленный бутылками стол.
Сперва убирайтесь вы, ублюдок, из моего заведения, заорал он и бросился на учителя. Я видел, как другие стали их разнимать. Только Ану улыбался и ждал в сторонке.
Но Лесмес прав: если кто-то ищет смерти, то найдет себе могилу прямо здесь, под ногами.
Что до меня, то мне все равно. Я уже умер.
Суббота? Молодая докторша тоже уезжает из Сан-Хосе, как и медсестры. Больше некому возглавлять импровизированную больницу. И больше не приезжали к нам грузовики Красного Креста с горючим и продуктами для горожан. Мы узнали, что был еще один бой в нескольких километрах отсюда, недалеко от лачуги маэстро Клаудино. Погибли двенадцать человек. Двенадцать. Из двенадцати один ребенок. И они не замедлят вернуться, это мы знаем, а кто именно? не важно, но они вернутся.
Военные подразделения, которые в течение месяцев обеспечивали в Сан-Хосе спокойную обстановку, видимость мирных времен, заметно поредели. Но, так или иначе, с ними или без них, вспышки войны будут повторяться, все более жестокие. Хотя солдат мы видим все реже, официально нам никто об этом не сообщает; власти лишь твердят, что все под контролем; это мы слышим в сводках новостей по транзисторным приемникам, потому что электричества по-прежнему нет, и читаем в устаревших газетах; президент заверяет, что в этих краях ничего плохого не происходит, и ни здесь, ни где бы то ни было в стране не идет война; если ему верить, то Отилия не исчезла, а Маурисио Рей, доктор Ордус, Султана и привратница Фанни, как и многие другие горожане, умерли от старости; и на меня опять нападает смех, почему я смеюсь всякий раз, когда мое единственное желаниезаснуть и не просыпаться? Дело в страхеэто ужас, эта страна, которую я хотел бы вдруг забыть, прикинувшись идиотом перед самим собой, чтобы как-то жить дальше или делать вид, что хочу жить дальше, потому что на самом деле с большой долей вероятности я уже умер, говорю я себе, давно умер, да еще угодил в ад, и я снова смеюсь.
Среда? Два военных патруля, действуя каждый сам по себе, атаковали друг друга, и все по вине никчемного информатора, сообщившего о появлении партизан в двух шагах от города; четверо солдат погибли, несколько получили ранения. Родриго Пинто, сосед, живущий на горе, пришел навестить меня встревоженный: капитан Беррио, проходя по их дороге в сопровождении солдат, объявлял, что если обнаружит малейшие признаки пособничества, то примет меры, и повторял это на каждом ранчо, допрашивая не только взрослых, но и детей моложе четырех лет, едва умевших говорить. «Он сумасшедший», сказал мне Родриго.