Надо сказать, что у ортодоксальных (запомните это слово, оно еще встретится не раз) турок нет гостиной в нашемполуевропейскомпонимании. Есть салонэдакая комнатка, либо холл, либо что там у вас в доме имеется, где по вечерам собирается семья, где ставится обеденный стол, где возле телевизора сбиваются в стайки чьи-то дети. Там пьют чай и разговаривают «за жизнь».
Есть еще гостевая комната. Не гостиная, именно гостевая комната, в которую стягивают всю более-менее приличную мебель, расстилают ковры, и где в высокой горке с завитушками поблескивают гранями хрустальные стаканчики для того же чая. Гостевую содержат в идеальном порядке и открывают исключительно в целях почетного гостевания. О! Если вас запустили в «гостевую» гордитесь. Вы важный человек! Вас уважают, вашим вниманием дорожат, вам хотят продемонстрировать семейное благополучие и проч. и проч. У меня, как у всякой порядочной ортодоксальной турчанки, имелась подобная коврово-бархатная цитадель. Но Айфер, будучи, во-первых, моей поднадоевшей соседкой, во-вторых, девицей юной и незамужней, претендовать на почетное гостевание не смела. Нет. Она шлепала шерстяными носками по плитке салона и забиралась с ногами на диван, затянутый в чехолхранитель белой обивки.
Лале абла, журчала она на плохом турецком (родом моя подружка была из Анадолу, и от Стамбульского ее говорок отличался как ну как, к примеру да нет у этих по-русски выходит куда лучше), я не помешаю? Я посижу тут немножко.
Сиди, сиди, дочка, кивала я в ответ, матерясь про себя. Дочка (а все, что не замужем и моложе меня на пять лет, попадало под это определение) имела обыкновение замирать на ситцевых маках дивана часов по шесть, уперто тыча иглой в пяльцы, расшивая гладью уголки махровых полотенец и вздыхая.
Мы не разговаривали. О чем? Ну, скажите, о чем явеселая москвичка с недурным стажем шатания по арбатским барам и классическим университетским образованиеммогла поболтать с двадцатилетней девицей из Анатолийской деревушки? Правильнони о чем! Поэтому приходилось молчать. Я сидела за стареньким «пентюхом», набивая очередной перевод, а Айфер вздыхала без какой-либо просчитываемой периодичности.
Айфер была грустно некрасива. Некрасива эдакой незаметной, болотного цвета некрасотой, которую никак не замечаешь. Нос, губы, глазавсе усердно работало на эту некрасивость. Уродиной, увы, Айфер тоже назвать не поднималась рука, язык и проч. Так себе. Айфер. Кстати, Айфер означает «лунный свет». На этот раз у луны вышел некий световой казус. Бывает.
Одевалась моя бессловесная подруженька так, как положено девушкам, принадлежащим именно к этой группе населения славного Царьграда. Длиннющая бесформенная юбка, аналогичной безобразности кофтейка с растянутыми рукавами и платок. Ох уж мне этот платокплаточек. Он был то лиловым в желтых разводах, то синим с золотом, то совсем ромашково-простеньким. Он туго завязывался под подбородком и надвигался на узкий лоб. Иногда его стягивали на плечи, и тогда густые каштановые волны ликовали, подтверждая истину, что Аллахмудр, и что, обделив в одном, в другом воздает обычно с лихвой.
Так мы и дружили. Молчаливо, нелепо, странно. По-моему, Айфер от меня шалела. Умение мое писать, читать, стучать по клавишам и красить губы повергало ее в трепет. А туалетный столик являлся средоточием грехов и соблазнов. Иногда, думая, что я не замечаю, она открывала крышечки кремов и разных дамских прибамбасов и нюхала. Нет! Попробовать все это великолепие Айфер не смелано поглазетьпощупать! Я заходила в ванную, возвращала баночки и флакончики на положенное место и пожимала плечами. Восток
Поскольку родители Айфер были людьми серьезными, во всех отношениях правильными и глубоко верующими, судьбы своих дочерей (а было их всего пять) планировались жестко. Три (максимум четыре) класса школы, курсы Корана при ближайшей мечети, брак. Все как положено. Однако прежде чем отдать дочечку в надежные руки супруга, следовало ее обучить необходимым штучкам. Под штучками родители Айфер подразумевали уборку, глажку, готовку, вязание, вышивание, шитье и все то, к чему современная русская женщина склонностей не питает. Подобное обучение частично проходило в семье, а частично в «дневной школе» для девушек, куда Айфер ходила два раза в неделю, сопровождаемая сестрами и матушкой. Из школы она возвращалась ближе к вечеру, обогащенная новым методом верчения долмы или супер-модным способом вышивания гладью. Все бы так и текло-перетекало: гладко, неспешно, туманно Но
Но у Айфер имелась я, а у меня имелся туалетный столик. А еще Айфер была юна (нет, по меркам нашего квартала она, разумеется, «засиделась» уже двадцать лет). Айфер была очень юна.
Как так вышло, уже не помню. Но в один из вторников она направилась в свою дурацкую «кружевную школу» одна. Не то матушка приболела, не то сестренки в деревню уехали. Короче, нацепив пониже свой платок и напялив длинный плащ омерзительного горчичного цвета, Айфер спускалась по извилистым улочкам вниз. (Надо сказать, жили мы на холме, и, чтобы дойти до «культурных достопримечательностей» района, приходилось порядком попотеть, а уж обратно Бррр! Не напоминайте!) Так вот, шла она, шла и возле бакалейной лавчонки, что на углу, умудрилась зацепиться ботиком за какую-то железяку. Чуть не навернулась, притормозила, чтобы шнурок завязать, а когда распрямиласьувидела его. Он расставлял банки с пепси-колой на уличном лотке и был неимоверно красив. Так рассказывала Айфер. Я потом специально ходила в этот магазинчик, и ничего похожего не обнаружила. Ну и ладно
И вот этот неимоверный красавец ей улыбнулся. Именно ей. Глядя в глаза. Улыбнулся! Ей! Можете себе представить? Ясное дело, Айфер залилась алым и помчалась дальше, не обращая внимания на мешающий шнурок. Домой она возвращалась другой дорогой, целых два дня мучалась, а потом рассказала мне Мамочки! Да у меня никогда в жизни так не дрожал голос, так не трепетали ресницы, так не светилось лицо Никогда! А у этой девочки даже ромашки на платке влюбленно шелестели, даже нитки «мулине» орали в голос: «лююююбиииим» Эх! Я позавидовала, я порадовалась, я выслушала сто двадцать пять раз «сагу о пепси-коле и развязавшемся шнурке», и вместе с Айфер стала ждать пятницы. В пятницу намечались очередные «кружевные университеты»
Утром она поскреблась в дверь и сообщила, что матушка отболела и, ясен пень, дочечку одну не отпустит. Сестрицы тоже не остались в стороне, и вся эта толпища ломанула внизплюс штук шесть детей разного полу и возрасту.
Он ждал! Он ждал! кружилась она вечером по «салону». Он смотрел!
И чего? перевод шел с трудом, Айферкины переживания меня не трогали.
А я во вторник надену голубой, или, думаешь, синий с узором лучше? Ее волновал цвет платка, а меня волновали сроки сдачи работы.
Ага Синий лучше
Неделя, другая, третья. Вторник, пятница Синий с узорами, голубой, фиолетовый в разводах, украденный у старшей сестры цыплячий в мелкую блошку Глаза горели, щеки пылали, уши пунцовели Не Лунный Свет, а миллионы, миллиарды солнечных протуберанцев. Ага. Все правильно! Она стала красавицей! Бесконечно прекрасной, светлой, летящей А мне пришлось выучить весь ассортимент бакалеи. Наш безымянный герой заставлял уличные лотки банками спрайта, чипсами, пачками крекеров и даже солеными огурцами. По вторникам и пятницам лотки обновлялись. Все это бакалейное великолепие вопило Айфер о взаимности.
Прошло месяца три. Суровая матушка, прихватив пару дочек, уехала на родинув далекую Анатолию. Другая пара была чересчур мала, чтобы шнырять по холмам туда-сюда без определенной цели, и у Айфер появился шанс
Лале абла, а можно я немножко духами? А? у нее дребезжал голосок. От ужаса, от невероятности самой мысли и от того, что я могу отказать. Она за всю свою платочно-вышивальную жизнь никогда ничего так не хотела, как вот этой вот капли «Живанши» на запястье.
Отец ругаться будет. О! Я уже знала, чем чреваты подобные «благие намерения». Нельзя!
Ну, Лале абла Ручки у Айфер крохотные, и реснички махонькие. И дрожат.
От Айфер пахло Францией, пороком, фаршированным перцем и детским мылом. Я брызнула самую крошечку. С балкона я наблюдала, как Айфер, распрямив плечи, вышагивает по брусчатке с уверенностью парижской кокетки.