Пятьсот-веселый убыл, на станции стало просторно, и Шишкин с радостью увидел на самом ее краю желтую двухэтажную казарму, где у них с Таиской была комната. Когда он подошел ближе, ему показалось, что возле третьего окна на втором этаже сушится цветастое платье. «Таиска?!» обожгло его, и он прибавил шагу, а потом, припадая на раненую ногу, стал срываться на бег, отчего золингеновские изделия ходуном заходили в чемоданных утробах.
Наконец он достиг подъезда, бросил трофеи внизу и ринулся наверх, толкнул дверь. Что-то звякнуло, должно быть соскочивший крючок, и Шишкин оказался посреди комнаты. За ширмой, закрывавшей печку, кто-то был он явственно слышал, как всплеснули там водой.
Таиска! заорал он и отдернул ширму.
И даже когда Шишкин понял, что перед ним не Таиска, а незнакомая женщина, напуганная его вторжением и криком, сдвинуться с места не смог ударила по ногам расслабляющая дрожь. Женщина была полураздета, мыла голову, в мокрых волосах ее таяла мыльная пена. Она первой пришла в себя и спросила:
Так и будем стоять?
И задернула ширму. Он опустился на подвернувшийся стул, ослабил ворот гимнастерки, закурил, окинул взглядом огромный фикус в углу, кровать, комод, кухонный стол под давно потерявшей рисунки клеенкой, стулья и табуретки, которые смастерил перед самой войной, но не успел покрасить. Над комодом висела Таискина фуражка с красным верхом.
Он поднял глаза с большой карточки, не совсем удачно подрисованной фотографом, грустно глядела на него она сама. «Здравствуй, Таисья Денисовна, вот я и вернулся», мысленно обратился он к ней, хотел извиниться за то, что жив, а ее уже нет, сказать, что война есть война, и главное дело на ней, с какой стороны ни посмотришь, все-таки убивать и самому при этом постараться не быть убитым. Кому-то везет, а иному судьба скажет: привет Шишкину Но он не обратился к ней с таким, несправедливым в сущности оправданием, и так все было ясно.
Вы Пармен Парменович? спросила женщина.
Так точно.
Вот и вино, Даша поставила на стол темную бутылку с горлышком, залитым сургучом. Мы так хотели в День Победы по капельке из нее выпить.
Он поднял голову, и Даша увидела в его глазах нечто такое, что отвела взгляд в сторону, а потом сказала неожиданно:
У меня тоже погибли все. Муж на фронте, а родителей немцы
Ему стало стыдно, что он, здоровенный мужик, раскис. Он принес чемоданы, развязал рюкзак, вывалил на стол консервные банки, рафинад, сухари, извлек откуда-то фляжку со спиртом и предложил:
Выпьем за них.
Они пили за его возвращение, за Таиску, мужа и родителей Даши, за то, чтобы не было больше войны. Потом пили еще, он молчал, молчала и Даша, пили, каждый думая о своем.
Это было тягостно, и Даша начала рассказывать, как жили они в войну. Из ее рассказа он понял, что она работала учительницей, директором школы на станции, затем ее перевели в районо. Глядя на нее, он думал, что вот она молодая, красивая, грамотная тоже одинока и несчастна. Своих возможностей он никогда не переоценивал, что и говорить, неровня ей был по всем статьям: и грамотешки маловато, и внешность неподходящая волосы конопляные, из нечесаной матерки, говаривала Таиска, не нос, а курносище, с детских лет лупится, а нога сорок шестого размера, сам с обувью извелся и старшин на войне замучил. Нет, не переоценивал, хотя Таиска, запуская пальцы в его копну, суеверно вспоминала примету: два вихра две жены
Когда он допил спирт, Даша не выставила Таискину бутылку, и он оценил это. Он поблагодарил ее за угощение и стал стлать шинель на полу. Даша запротестовала: ему нужно выспаться с дороги как следует, в конце концов он приехал домой. Она здесь теперь гостья, может уйти к знакомым или к своим сотрудникам домой.
Не понять тут, кто у кого в гостях, сказал Шишкин и растянулся на шинели, заснув сразу, по-солдатски быстро и бережливо.
3
У него начались вольные дни. Вставал поздно, долго брился, надраивал награды и шел бесцельно бродить по улицам, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых. После двух таких выходов стал стесняться своего праздного вида, занялся ремонтом домашнего скарба, покрасил наконец стулья и табуретки, починил дверь, застеклил окно, поджидал за работой Дашу. Она приходила не каждый день, ночевала в каком-то общежитии или просилась к своим сотрудникам, а может, оставалась в колхозах, куда ее направляли уполномоченной. Но все-таки приходила, извинялась за беспокойство, тем более что он затеял ремонт, и говорила каждый раз, что начальство никак не может решить, куда ее поселить. Он прекратил домашние работы ему хотелось, чтобы она приходила каждый день.
И в то же время он понимал: поступает скверно, не успел как следует дома погоревать о несчастной своей жене, а в мыслях уже другая баба. Он нашел очевидцев бомбежки станции, узнал, что Таиску ранило, когда бомба попала в то крыло здания, где располагались дежурные. Пошел туда, постоял над развалинами, представляя, как рушатся стены и потолок, как вытаскивают ее из-под обломков, наверное, уже беспамятную, пережил такое бессилие, какое бывает только во сне. На кладбище он нашел братскую могилу погибших в ту бомбежку невзрачный столбик со звездой из расслоившейся под дождями фанеры над холмиком, готовым в скором времени сравняться с землей. Здесь, на кладбище, он дал себе слово поставить ограду, приличное надгробие на могиле жены и вечных теперь ее товарищей-спутников, почувствовал сильно, с болью в душе, какой он одинокий, скверный и бесполезный человек.
С этим настроением он забрел в привокзальную чайную, взял бутылку водки и стал быстро, безо всякой радости, хмелеть. Пусть земля будет тебе пухом, Таиска, мысленно произносил он одни и те же слова на скромной и запоздавшей панихиде, просил не винить его, что не сразу, не в первый же день пришел к ней, что приглянулась ему другая.
К столику подставил стул тощий парень в железнодорожной форме. Лицо его, совсем еще мальчишеское, стремительные серые глаза, обычно называемые кошачьими, были знакомы. Парень загадочно улыбался, ждал.
Нет, друг, прости, знаю тебя, а вспомнить не могу.
Воронеж забыл? Ну
Фу-ты, елки зеленые, старший лейтенант Строев! воскликнул Шишкин. Как не помнить! В армейской форме признал бы сразу
Я видел тебя еще в тот день, когда ты приехал. И кричал: привет Шишкину! Я на дрезине ехал на узловую. Слышал?
Конечно, слышал. А что не признал неудобно, черт возьми. Однополчане же
Брось, Шишкин. Это я обязан ребят из вашей роты помнить. Помнишь, тащили меня километра три, а снег по пояс? Ваш Сашка Слепнев нашел меня. Это ты-то помнишь?
Еще бы.
Значит, я вашей роте в твоем лице пол-литра должен!
Мы не за пол-литра тащили тебя, не за пол-литра воевали
Да ты что, Шишкин, шуток не понимаешь? Это же ежику ясно.
Извини, старшой, смягчился Шишкин. Я вот к жене ходил сегодня. Поминаю. Праздник, так сказать, в кругу семьи. А Саша Слепнев полег
Он разлил остатки водки. Строев взял еще бутылку, и Шишкин, окончательно захмелев, начал рассказывать, какая у него была добрая душа жена Таиска. Потом разговор пошел о фронтовых знакомых. Строев после ранения в плечо был демобилизован. Шишкин перечислял общих знакомых, доживших до Победы, тех, кто был ранен или убит.
А ты, Пармен, присмотрел работу или еще гуляешь? спросил Строев.
Шишкин молчал.
Иди ко мне, убеждал его Строев. Я начальствую над строительно-монтажным поездом. Хочешь мастером на ремонте путей?
Он опять промолчал.
Ну, старшим мастером
Чудак-человеку я за должностью не гонюсь, мне работу по мне надо. А что я в путейском деле смыслю?
Получил предложение? Значит, получил
Никто мне ничего, командир, не предлагал. Стану на учет в горкоме и пойду в литейку, на паровозоремонтный. Я ведь модельщик.
У меня литейного цеха нет, Пармен. Но люди позарез нужны. Особенно такие, как ты, мастеровой народ. Я тебя на любую работу возьму, только дай знать. Завяжи узелок
Несколько дней спустя он, крепко поразмыслив, решился работать у Строева столяром и вместе с ним выбирал место под мастерскую.
Здесь? спросил Строев, топнув ногой.
Прежде чем согласиться, Шишкин внимательно осмотрелся. Недалеко от вокзала, рядом с бывшим сквериком, где уцелело несколько кленов, буйно разрослись лебеда и репейник. От перрона это место ограждалось забором никто из чужих не будет шастать, здесь можно и сушить материал, благо солнечная сторона.