Удовлетворенно кивнув мненормально пообщались,они ушли деловито во тьму, и я тоже, выпив кружечкутеплое пиво, холодное стекло,двинулся за ними, храня свое рабочее достоинство: лишь ханыги долго трутся у ларька!
Передо мной во тьме молодая женщина вела за руку ребенка, и вдруг мальчик произнес:
Я никогда не буду большим начальником, но я никогда не буду и маленьким подчиненным!
Вот это речь! У меня давно уже от мороза текли по щекам едкие слезы, мгновенно замерзая и скукоживая лицо, но тут слезы потекли еще обильнееуже от чувств: мой измученный организм не имел уже сил для спасающей от всего иронииплакать гораздо слаще!
И место подходящее: никто не видит и от дома далеко!
От вокзала уходила улица одинаковых деревянных домов с резными крылечками. Становилось уже светло. На первом доме была вывеска: Резерв проводников. Ясно. Там ждет меня друг Леха, чтоб окончательно уничтожить... Подождет!
Я пошел по улице. На крыльце следующего дома смерзлась рубахабелая, она стала чуть розоветь.
Сзади вдруг послышался гулкий стук. Я обернулся. Толстая женщина в халате колотила о резной столбик крыльца плетеный обледеневший коврик. Ледышки вылетали и катились по улице. Стук оборвался. Она внимательно смотрела на меня. Вот она, русская женщина... Чаёк! Шанежки!
Помня, что я не так чтобы очень давно нравился женщинам, я улыбнулся, пытаясь вложить в улыбку все свое обаяние, ум, интеллигентность, но скукоженное мерзлыми слезами личико изобразило чтой-то не то. Женщина резко повернулась и ушла, захлопнув толстую ватную дверь, прихватив, кстати, с собою коврик. Коврика не доверила! Вот это правильно: так и надо с нами, босяками!
Снова вдруг покатились слезы счастья. На крыльце Резерва проводников я торопливо их вытер: Леха поймет их невернокак капитуляцию, а не как победу. А ведь я победили сейчас праздную. И отчаянное это утроначало новой прекрасной жизни: без Лехи! Я наконец сказал себе то, что давно нужно было сказать: никаких великих Леха не знал и никому рассказов моих не показывалрасправлялся сам. И долго бы еще мучил меня, если бы не безумная эта поездкалишь тут я решился. Ты заменял мне все, но надоел, как советская власть. Прощай, Леха! Ухожу! Пропадать, так с музой.
Я вернулся на станцию. Вдоль семафора поднималось красное солнце. У путей стоял огромный контейнер с надписью мелом: Отдать Сидорову!
Потом, засыпая, я ехал в пустой электричке.
Спасайтесь!вдруг донесся глухой крик из тамбура.Мы на одном пути со встречным!
И уже совсем засыпая, я увидел, как по проходу, деловито сопя, идет маленький встречный поезд высотой со спичечный коробок.
Посредник
Эх, до чего же поганый кофе варят в этом замечательном месте!.. Впрочем, и место-то не такое уж замечательное. Прибежище неудачников! Вот они, все тут, каждый божий день, с десяти до десяти... Да и куда же еще деться в этой неласковой российской жизни? Только сюда! Здесь, по крайней мере, все знают друг друга, и если даже не всех знают по именам, то всех знают в лицо и по званию: непризнанный гений! Других здесь не бывает. Разве что забежит какая-нибудь парочка мещан погреться перед кино и поглазеть заодно на то, как разлагается богема. Некоторые разлагаются тут уже десятилетия, и вид у них поэтому очень важный, они местные знаменитостии все, кто помельче, льнут к ним или разговаривают о них: ...обещал мне быть к четырем... только что ушел... звонил с утра, что ему нездоровится. Есть тут кумиры, есть. Но я личнои тут не прогремел, и тут мало кто знает меня... и втихомолку я радуюсь этому: если тебе суждено все-таки в жизни взлететь, то стоит ли взлетать здесь, не лучше ли все-таки выбирать место поприметней? А здесьпостоять, погреться, послушать, что говорят, пожить все-таки среди своих... ведьодин шаг на улицу, и ты уже изгой!
Но свои тоже жестокиневыносимый гонор, твердая иерархия, постоянный набор тем: нужно сказать то-то и то-то, чтобы вписаться, иначечужак. Темы их как бы оригинальны, но ужасающе банальныможет, для рядовых прохожих, идущих мимо, они звучат вызывающе дико, но здесь они привычны и постоянны, как бубнение шмеля.
Но все же это лучше, чем сидение в конторе, на которое я было себя обрек после окончания института, где говорили лишь о телевизионных передачах и об интригах по службе. Банальность завсегдатаев этого кафе все же переносится легче, чем та... а во-вторых,отсюда всегда можно уйти. Вот потому, видно, никто и не уходит.
Разрешите к вам?!
Изысканная вежливость! Я разглядел подошедшего: типичный местный клиентвесь набор налицо и на лице!
Пожалуйста, место не куплено!довольно-таки раздраженно ответил я. Видали мы таких! Только таких мы в последнее время и видали! Вот других мы в последнее время не видалиа таких более чем достаточно! Изысканно-неказистый плащ, интеллигентная бородка, пенсне... ну и, конечно, длиннющий шарф, свисающий до колена... полный набор! Он поставил на столик чашечку кофе и некоторое время, прихлебывая, бросал на меня цепкие взгляды.
А вы, оказывается, довольно грубы!как бы насмешливо-проницательно произнес он. Я промолчал. Стиль такой: забежал буквально на секунду по пути в какие-то высшие сферы и вдруг, зацепившись за интересную тему, простоял до глубокого вечера. Не слишком хотелось ему подыгрыватьно законы игры здесь таковы: бедность материальная тут как бы компенсируется роскошеством мыслимолчать тут не принято.
Да, я такой!довольно-таки тупо, надеясь, что он все-таки отлипнет, вымолвил я.
А между тем мне о вас неплохо говорили!произнес он вдруг.
Я обомлел. Что же, черт возьми, можно было сказать обо мне неплохого? Если брать официальные источники, то там я числился автором одного лишь стихотворения, и то написанного под псевдонимомобъясню почему. Мой друг Дзыня, в отличие от меня, сразу сделал блистательную карьеру и в столь молодые годы (впрочем, и не такие уж молодые!) уже являлся заведующим отделом журнала Монголия. Он-то и предложил мне деловое сотрудничество. После недели мучительных усилий я принес ему стих:
Монголия
Монголия, Монголия! Чудесная страна!
Монголия, Монголия! Здесь вся моя родня.
Монголия, Монголия! Страна моих отцов.
Монголия, Монголиязаветных храбрецов.
Монголия, Монголиягде горы так низки,
Монголия, Монголияа люди высоки!
Монголия, Монголия! Чудесная страна!
Монголия, Монголия! Здесь вся моя родня.
Ну, сами понимаете, что этот стих был обозначен как произведение малоизвестного монгольского автора, а я скромно выступал переводчиком... Так что вряд ли этот вот сосед мог что-то хорошее слышать обо мне в связи с этим произведением!
Конечно, Дзыня, как настоящий друг, сделал тут все что возможно, и текст этот был передан одному композитору, который, будучи должен Дзыне сто рублей, согласился написать музыку на эти словаи эту ораторию вынужден был на каком-то празднестве исполнять академический хорпел, недоуменно пожимая плечами.
Так что навряд ли это. Наверняка он имел в виду какие-то мои другие стихи, которые я когда-то кому-то дал на время почитать и утратил навеки,но, оказывается, всплыли... причем в каких-то влиятельных кругахтак по крайней мере пытался изобразить мой сосед: влиятельные круги, куда мне, конечно же, никогда не попасть, но которые вдруг заинтересовались моим скромным дарованием.
Я вытер пот.
Кто... неплохо про меня говорил?пробормотал я.
Это несущественно!проговорил он (не лезь, мол, куда не надо).Достаточно того, что это говорили достаточно авторитетные люди!
Я уже был готов простить ему вседаже два слова достаточно в одном предложении! Главноенаконец заметили!
Говорят, вы можете опоэтизировать буквально все!снисходительно улыбаясь, проговорил он.
Конечно!воскликнул я. Спробуйте меня! Что надо опоэтизировать?! Прошу!
...Главное делоза сколько?!подумал я.
Может быть, уйдем отсюда?Он презрительно оглядел окружающее нас ничтожество.
Уйдем, конечно!обрадовался я и даже не стал спрашиватькуда, отсюда я согласен был двинуться куда угодно: хватит, уже дыру простоял в этом полу! В тот год я жил действительно трудно, нигде не мог устроиться по душе, носил трудовую книжку с собой, сам время от времени что-то в нее вписывал...