Еще полгода таких вечеров, и мы обязательно сопьемся. Обязательно.
Ну, за встречу, говорит Кока и залпом выпивает рюмку.
За встречу, вторю я и следую его примеру.
Кока закусывает маринованными огурчиками, я запиваю лимонадом. В лучшие времена, конечно же, был бы сок, но лучшие времена как-то подзакончились. Мы обязательно чокаемся и говорим какие-нибудь тосты, словно в этом и состоит вся сольпривычка старая и глупая.
Как дела-то у тебя?
А, кривится Кока, разливая по второй.
Между первой и второйперерывчик небольшой, понимающе кивая, говорю я самый банальный тост для второй рюмки, который говорила уже немерено раз за свою жизнь.
Я люблю пить быстро, а не сидеть, уставившись в тарелку и нелепо размахивая пустой рюмкой в воздухе, а Коке так вообще все равно, как пить.
Смотри, опять дождь пошел.
Я смотрю в окно, и меня вновь охватывает ложное чувство, что кроме маленькой теплой кухни ничего на свете не существует, а если и существует, то погасло на время, пока над столом уютно светит лампа, и кажется таким абсурдным, что там, за окном, еще остаются такие вещи как дождь и осень. Я говорю об этом Коке, а тот снисходительно улыбается, убирая косую челку с глаз.
Я работаю детским стоматологом. Надо сказать, что я не очень люблю детей, а работу своюи подавно. Когда я сама была маленькой девочкой, то я мечтала стать красивой стюардессой и возить людям обед на большой тележке, но ближе к возрасту выбора профессии все желания у меня отпали. Это правдая не знала, совсем не знала, кем бы я хотела быть. Мама в связи с этим говорила, что я моральный урод, а папа, человек более деятельный, надоумил меня поступать в мед. Разумеется, потому что сам был стоматологом. «У этой профессии много плюсов» говорил папа. Куда уж там Сначала было даже интересно, но курсе на третьем я поняла вдругне мое, и попала в наибезвыходнейшее дурацкое положениезаплачены деньги за учебу, потрачены силы, вся жизнь вроде бы распланирована, и назад дороги нет. Да и не тот я человек, который бросает что-то на половине. Пришлось доучиваться и идти по пути наименьшего сопротивления. Мне все говорили, что с детьми легче, но это оказалось неправдой. У них были такие же зубы, только дети еще и кусались, истерили и приходили в комплекте с недовольными родителями. Я с трудом нахожу с ними контакт. К вечеру от приторной дружелюбной улыбки у меня ломит все лицо.
Я снимаю квартиру отдельно от родителей на другом конце города. Уже почти год, как я живу там совершенно одна.
Мне двадцать шесть лет. Двадцать шесть лет пустой, вяло текущей жизни. Двадцать шесть абсолютно равнодушных лет.
Я работаю во вторую смену. Ухожу днем, прихожу вечером, что-то наскоро готовлю и ем, уставившись в телевизор. Кока прав: в моих мозгах действительно во всю жиреет попс. Но я свыклась. Мне не бывает скучно одной, вернее, я ловко научилась это себе внушать. Я умею занять голову всякой чепухой. Много думаю. Очень редко плачу. Это у меня всегда получалось неважноплакать. В юности, бывало, идешь по улице тоскливо, и думаешь: вот сейчас буду идти и плакать, слезы будут красиво течь по лицу, и все будут считать, что у меня в жизни случилось что-то невероятно трагичное. И никогда, ни в такие, ни в другие, более важные моменты, не получалось у меня вот так заплакать, и приходилось идти как все, с обычной миной на лице.
Иногда на работе, устав от детских кариозных зубов, я думаю о Коке. Он непременно представляется мне дьяволом, рогатым чертом с пампушкой на хвосте, который снова заявится в эту пятницу с бутылкой, даже если и уверял до этого, что у него срочные дела. Я виртуозно умею искать во всем виноватых, но при это подсознательно всегда понимаю, что виновата во всем сама.
Ведь когда Кока уже сидит напротив меня за столом, то я смотрю на него и умиляюсь, искренне радуясь, что у меня есть вот такой хороший и верный друг.
Хорошо пошла, говорю я, на что Кока прозрачно улыбается. Почему-то после пятой счет рюмкам безвозвратно утрачивается.
Кока рассказывает о своих неприятностях на работе. Он, несмотря на то, что закончил автодорожный, а в юности был рок-звездой, работает в фирме по продаже оргтехники. У него вечные конфликты с шефомменеджер из Коки, как из меня стоматолог. Я все эти его истории знаю наизусть, и пока он рассказывает, кромсаю вилкой огурец.
Я, конечно, понимаю, что тебе это все неинтересно, Кока встает и повышает голос, но могла хотя бы и поддакивать для приличия!
Да-да, рассеянно киваю я головой и продолжаю издеваться над огурчиком.
Кстати, внезапно успокоившись, Кока вновь садится. Он, стервец, виртуозно умеет переключаться на другую волну в два счета, видел недавноугадай кого? Лаврентьева!
Ну и что?
Я машинально ищу на столе сигареты. Дело даже не в воспоминаниях о Лаврентьеве, а в воспоминаниях о той поре в целом. Прошлое для меня всегда представляется ярче, чем оно было на самом деле, и я непременно грущу, когда начинаю что-то вспоминать. Зато, мечтая о будущем, погружаюсь в нервный трепет Вернее, раньше так было. Сейчас меня не так-то просто охватитья просто глыба равнодушия.
Мы закуриваем. Кока, ища пепельницу, как обычно, больно ударяется головой об полку с пряностями.
Хорошо, что ты куришь, Аленка! потирая ушибленное место, говорит Кока. Не надо выходить в подъезд, не надо мерзнуть на балконе
Раньше ты так не думал. А что Лаврентьев-то?
Хе-хе. Да ничего. Поздоровались да разошлись. А чего еще? Как будто бы мы такими товарищами были!.. Выглядитну ничего так. Хотя, мало изменился.
Давай выпьем за любовь, говорю я после некоторой паузы.
Мы уже пили за любовь, ты чего, мать? Третий тостэто же твоя традиция! Первыйвстречу, второйза перерывчик, третийза любовь, и так далее, пока замертво не свалишься.
Давай еще раз. За старую, давно забытую любовь.
Кока задумывается. Видимо, вспоминает, за кого же ему лучше выпить.
Пьем.
Только не говори, что ты его еще любишь.
Нет, честно отвечаю я, не люблю. Уже очень давно, как не люблю.
И правильно. Чего старое ворошить?
Я задумчиво киваю в ответ.
Ты-то сейчас ни с кем не встречаешься?
Не.
Ты изменился.
Да уж! хохочет Кока. Кто бы мне лет семь назад про это сказалне поверил бы ни за что!
Устал я, уже серьезнее говорит Кока.
От любви?
И от любви тоже устал.
Так может, у тебя просто с этим делом проблемы? К врачу, может, сходить?
Аленка! Кока шуточно бьет меня по голове. Дура ты. Все у меня в порядке. Случайный секс в жизни присутствует. Просто раньше кхм для меня это было неприемлемо, что ли?.. Бывало, конечно, но всегда хотелось чего-то большего Любви хотелось.
И неужели ты каждую из своих тогдашних девушек любил?
Каждую, уверенно говорит Кока, с каждой хотелось прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в один день. Честно говорю.
Но все ушли от тебя.
Неправда. Некоторых я сам бросил. А тем, кто уходил Веришь, нетхотелось каждой крикнуть
Кока вдруг замолк и посмотрел в окно, где все поглотила серая осенняя завеса.
Хотелось крикнуть, тихо продолжил он, «постой, не уходи» Весь мир хотелось бросить к ее ногам или чтобы разразилась страшная катастрофа И я бы сказал тогда: «Смотри, я спас весь мир, и все ради тебя. Только останься, любимая»
Почему же не спас хотя бы ради одной?
Кока молчитвидно, что его эта тема задела.
Знаешь Может не знал, ради которой?.. Кстати, выражение его лица вновь меняетсяпереключился, сволочь, как звали твоего последнего мужика?
Аркадий, отвечаю я и начинаю пыхтеть от злости. Кока задает этот вопрос почти каждый раз, и каждый раз искренне потешается над ответом.
А как ты его называла поласковей?
Аркаша.
Аркаша! ржет Кока.
Да, Аркаша! А как его еще назовешь-то?..
По-настоящему я любила один раз в жизни и одного только человека. Это началось и закончилось в школе, и навсегда осталось светлой памятью, без права на продолжение. Два самых странных, но наиболее из всех других обладающих хоть каким-то смыслом годас начала десятого и до конца одиннадцатого класса.