Даша БерегМосква. Кольцевая
Уважаемые пассажиры, занимайте обе стороны эскалатора! звенело в душном воздухе, и Аня расслаблялась, переставая вжиматься вправо, пока лента несла её вниз.
Она жила в Москве уже третий год, и вроде бы хорошо жила, но в местах скопления большого количества людей в ней до сих пор просыпалась Аня из курортного городка. Та Аня терялась в метро, со старательностью отличницы следовала указаниям на табличкахне прижиматься к дверям, отойти от края платформы на безопасное расстояние, на эскалаторах держаться правее. Последнее было самым сложнымАне нравилось метро и хотелось встать поудобнее, чтобы любоваться сводами потолков, нависающими фонарями и чудными людьми, но её вечно окрикивали: «Дорогу! Дайте пройти!». В Сочи приезжих называли бздыхами, в МосквеАня так и не поняла. Вся Москва была приезжей, разномастной, разноголосой и громкой. Всегда на бегу, всёна бегу, будь то чашка кофе, отношения, работа, сама жизнь.
Город, в котором Аня выросла, тоже был большимне таким, конечно, как Москва, но миллионником, и тоже с метро. Две ветки, тринадцать станций. Но перед Аниным одиннадцатым классом вся ее семья переехала в Сочиближе к морю, солнцу и олимпийской стройке. Так Аня стала жительницей маленького городказакончила сочинскую школу и там же поступила в университет. Ей нравился юг. Но и уехала она оттуда с легким сердцемто ли была так влюблена в Сережу, который нашел перспективную должность в Москве, то ли сама была легкой, непривязанной к месту, Аня так и не разобралась. И сейчас, уже три года спустя, все стало еще более запутанным.
Казалось, их отношения с Сережей в новом городе должны были стать только крепчеведь они оказались в нем вдвоем, как на краю света. В Сочи у них были разные дома, разные друзья, хоть и из одного вуза, а тутодна квартира на двоих, общая цель, новые знакомые, но тожена двоих. Вроде бы все напополам, но с каждым месяцем Аня понимала, что там, дома, под ярким солнцем и тенью от кипарисов, они были ближе, роднее другу другу, а тут их перелопачивали сотни поездов метро, разрывали километры ежедневного пути и тысячи рабочих дел.
Аня не строила на Москву грандиозных плановей хотелось просто жить, смотреть, любить Сережу, маленькими дощечками сколачивать их семью. Но с работой ей сразу повезло, и она незаметно для самой себя пошла вверх, ступенька за ступенькой. А вот у Сережи с Москвой не складывалось. Ему хотелось взлететь сразу высоко, но людей в столице было много, а взлетная полоса и небоодно на всех. Он злился, закрывался от Ани и ее нечаянных успехов, так некстати мозоливших глаза. У них сложился разный круг общенияу Сережи с его работы, у Анис ее, спортзалы оба тоже выбрали не рядом с домом, а ближе к офисамтак было удобнее. Возвращались домой поздно, часто уже поужинавшие, ложились в постель и молчали. Ане так много хотелось рассказать про каждый минувший день, что проще было не говорить ничегослишком долгим бы получилось вступление. Разговор о свадьбе иссяк ещё в прошлом годуони даже не успели выбрать место для торжества, а все слова уже кончились, высохли, как лужи на солнце. Стало сухо и пыльно.
Пару месяцев назад перед Аней замаячил перевод в другой офис, на должность выше и зарплату больше, но ездить бы пришлось далеко, а квартиру они сразу договорились снимать ближе к Сережиной работе. Это казалось правильнымон мужчина, он главный, и все, что еговажнее. От повышения Аня отказалась.
Уважаемые пассажиры
Иногда в метро её охватывало странное состояние. Аня называла его сочинский синдром. Ей казалось, что она повсюду видит знакомые лица. Глаза сами выхватывали их в толпе, длинной кишке эскалатора, трясущихся вагонах. Вот спешит к выходу продавщица овощного ларька на улице Вишневой, а вот Анина учительница по физике, Карина Романовна, пополняет карту «Тройка» в терминале. Пожилая абхазка в смешном платке, что ездила на сорок шестом автобусе каждое утро, идет к переходу на красную ветку, а массажистка Лусина выходит из вагона. Потом видения пропадали и незнакомцы теряли знакомые обличья, а Аня чувствовала себя брошенной. Сережа на все это говорил, что она неадаптивная, и что нужно уметь расставаться с прошлым и писать новую историю, а потом начинал ругать столичный уклад жизни. В Сочи по городу кружили и улыбались друг другу одни и те же люди, и из-за этого было уютно, как в коконе. Но Москва была слишком большой, слишком людной, слишком занятой, и в многоликой толпе, и в их с Сережей маленькой квартирке Аня чувствовала себя одинокой, потерянной.
В квартирке даже чуть больше потерянной, чем в самой Москве.
Сочинский синдром всегда наваливался на Аню, когда она была в плохом настроении или сильно уставала. Вот и сейчас она зашла в вагон, прислонилась к стене и крепко зажмурилась, чтобы прогнать видения абхазок, соседок и Лусин, смотрящих на нее с каждого лица. К Краснопресненской Аню отпустило, и она уже привычно полезла в карман за телефоном, как ее внимание привлек ярко-бирюзовый стаканчик с кофе в чьей-то руке. В приглушенных тонах старого вагона он сиял, как кромка моря в утреннем солнце. Аня вздохнула, а сочинский синдром снова постучал по голове, потому что сжимал стаканчик ее бывший одноклассник Вартан Григорянц, которого невозможно было ни с кем спутать даже спустя девять лет после школы и двадцатиметровый вагон метро. Аня снова зажмурилась, но синдром не отпускал, потому что человек, прикидывавшийся Вартаном, вдруг уверенно зашагал ей навстречу и сказал:
Вот это да!
Они проучились вместе только год, но именно Вартан привел её после сентябрьской линейки в класс и представил остальным.
«Ты не местная?» только и спросил он, уверенно ведя Аню по школьным коридорам и лестничным пролетам вверх, на третий этаж. «Не бойся, все будет хорошо».
«А я и не боюсь», ответила она, хотя так изнервничалась, что искусала губу до крови.
Вартан был похож на диснеевского Алладина, только слишком высокий и от этого сутулый. Он открыл ей дверь и пропустил в класс первой. Там все как-то сразу замолчали, и с этого момента Аня поняла, что она действительно переехала в другой город. Началась новая жизнь.
Ты же учился в Питере? на Киевской из вагона вывалилась толпа людей и они сели.
Да, улыбался Вартан, продолжая сжимать свой голубой стаканчик, но после института переехал сюда. Я каждый день езжу по этой ветке, в это самое время. Странно, что мы не виделись раньше.
Ты смеешься! Тут столько людей! Если бы не твой стаканчик, я бы ни за что тебя не заметила. И как тебе Москва после Питера?
Вартан пожал плечами и постучал пальцем по крышке стакана. В шуме поезда это было беззвучно и бессмысленно.
Нормально. Это к Питеру после Сочи было сложно привыкнуть, а тут уже без разницыбольшой город и большой город.
А мне везде сочинцы мерещятся, призналась Аня, знаешь, простые прохожие, которые обычно встречались мне на улицах. Я и тебя сначала за глюк приняла.
Ну вот, видишь, я не глюк, а настоящий.
Вижу. Я сначала твой стакан увиделатакой яркий, как море. Знаешь, то место, где море сливается с небом в солнечный день
Да ты скучаешь по нашему городу!
Скучаю. Не всегда, но иногда находит.
О! Я сейчас тебе что-то дам! Только не смейся, Вартан одной рукой полез в свою сумку и выудил оттуда запечатанный в целлофан брелок для ключей, держи. Будет напоминать тебе о доме.
Брелок оказался типичной затравкой для туристовкруглый брусок можжевельника с выжженной надписью «Тисо-самшитовая роща» и, почему-то, пальмой.
Бздыший брелок, шуточно закатила глаза Аня, сжимая подарок в руке.
Да, бздыший. Московский коллега мне их зачем-то летом привез штук десять. Порадовать хотел, наверное.
Спасибо.
Следующая станцияПавелецкая, объявили в вагоне.
Мне выходить.
Ты торопишься домой? Давайначал Вартан и Аня подумала, что сейчас он предложит выйти и посидеть где-нибудь в кофейне. По-крайней мере, ей бы очень хотелось, чтобы он предложил. Проедем по кругу?
Что?
Мы же на кольцевой. Проедем еще, поговорим.
Предложение было странным, немного детским и совсем не шло серьезному Вартану. Аня вспомнила, как в тринадцать лет так же каталась с мальчиком по кольцевому маршруту на автобусе. В заиндевевшее окно дышала холодная сибирская зима, а в автобусе жарила печка, смешно трясло на кочках и добродушный кондуктор не требовал денег за новый круг. Кажется, Аня была влюблена, но скорее не в мальчика, а в саму юность. И вот сейчасМосква, кольцевая, и лет ей в два раза больше, и предложение такое глупое, нелепое, что надо бы и отказаться. Но домой, в мрачное одиночество Сережиного молчания совсем не хотелось.