Я все моментально понял.
Шеф, дошло! В мертвом клинче работаю крюками и апперкотамивсе ясно пока.
Нет, не радуйся, погоди! В клинч еще надо войти, а Черный Пояс не даст никогда себя связать. В клинч ты входишь один только раз, и этот раз должен быть для боя последним. Ты слушаешь, ты все понимаешь?
Ощущение казни уже отошло от меня. Я даже развеселился:
Ну, конечно же, слушаю, шеф! Я весь сплошное ухо, сплошной глаз!
Перестань кривляться, сынок В клинч ты врубаешься издалека. Он в это время висит в воздухе и что-то такое должен исполнить. Но ты его стережешь Он взвивается в воздух, в позицию нидан-гери, вот как, смотри! Выстреливает в тебя ногойпрямо в лоб, в голову, потом гаснет и опускается. А ты стережешь поблизости и вылетаешь с крюком. С правым, с левымневажно! Но только в челюсть, точно по челюсти Дело решат сотые доли секунды и миллиметры. Ни миллиметром ближе, ни миллиметром дальше, иначе, если атаку свою зевнешь, он череп тебе расколет. А череп в шотокан-карате раскалывают вот как, смотри!
Он снова отлип от меня, отступил от меня шага на три и принял стойку. Руки его, точно два меча, искривились в мою сторону.
Вылетай, сынок! Ну вылетай, чего стоишь?
Я с места не тронулся, я сказал, что все понимаю: он подрубает меня стопой по темени, если я промахнусь, и я полечу параллельно земле.
Ну а рукой, шеф, он перерубает мне позвонки на шее.
А вот и нет! Он добавляет тебе майк-цуки-геринаправляет полет твой так, чтобы колом вошел ты в землю. Колом, как планирующее копье
Он опустил руки. Лицо его оживилось.
Все, сынок, а теперь соберись и не хезай! Смотри коршуном, ну! Смотри на всех соколом И повел меня из раздевалки.
Мы шли в зал, а он продолжал науськивать меня, шепча на ухо:
Да он же чучмек и дикарь, а ты еврей! Он вдвое старше, а ты Самсон Да ты на себя погляди и на него поглядивозьми себя в руки, а ну не хезай, сынок!
И вдруг восхищенно воскликнул, теперь уже сам себе:
Не Бухара, братцы, а весь тебе Лас-Вегас родимый! Эх, елки-палки: бокс против карате
В эту минуту Рустем-ака громко провозгласил:
Сеид Хилал Дауд, сеид Ибн-Муклаобоих прошу подняться наверх!
Глава 15 Тление
Я весь ушел в свои далекие воспоминания и бешеный гон моей ручки. Голова горит, я весь возбужден, а когда к вечеру отваливаюсь от стола с этими записями, то сам удивляюсь мешанине стилейто на родном бухарском, то шрифтом Раши, но больше всего по-арабски, целые главы рифмованной прозы, эдакая манера частного письма. И понимаю сразу, что к этому стилю меня вынуждает образ Иланы, и тут я из кожи лезу
Для посетителей у меня нет времени. А если честноя их просто боюсь: не войдет ли в их череде мой убийца?
Порой мне мерещится смерть в виде капсулы и нажатия кнопки с кодом, и тут же хочу с себя все содрать, как это сделал когда-то на дюнах Тахир Аббас Калваза аль-Кудси, посреди безбрежной пустыни, желая убедиться в том, что, кроме Аллаха, никто не властен над его жизнью.
Им ничего не стоит угробить меня еще проще! Подбросить хотя бы по почте одну мою фотографию в грязно-пятнистой робекомпания мулло-бачей, либо копию того документа, что я подписал Ибн-Мукле. И я отправлюсь под суд как миленький. Под трибунал И весь каменею от этих мыслей.
Проклятый, нескончаемый день! Он был описан уже однажды, законспектированцелый месяц мы бились над этим в диван аль-фадде.
«В тот день был самум, в день траура был ветер пустыни!»кричал я этому педику, но правды так и не сказал.
Они напоили меня, я пьян был, оглушен дерьмовой анисовкой. И даже сейчас мне слышится каждое слово, будто шел из дворца вместе с ними, хотя на самом деле провожал Мирьям. Провожал свою душеньку в Чор-Минор.
Смеркалось, помню, и зажигались в городе фонари. Она ступала по асфальту босыми ногами и всю дорогу молчала, потрясенная только что увиденным и пережитым. Боль сводила меня с ума, изо всех сил я крепился. Болело ребро, болели расквашенные кисти. Он саданул меня один только раз, как лошадь, и сломал мне ребро.
У Чор-Минора мы стали прощаться, она нежно меня целовала. И тут я вытащил ее пилюлю.
Как?! вскричала она. Ты ее не Ты? Как же ты смог победить?
Я вложил ей насильно пилюлю в ладонь: «Верни хозяину, сука!» И тут же, на месте, велел признаться во всем. Что за тайные отношения у нее с Хилалом Даудом? И почему он может вызвать ее, когда ему хочется? И спать с ней, когда ему хочется?
Говори, сука! и тряс, оглушенную, за плечи.
А она повернулась и пошла в крепость, странно шатаясь.
Я скинул рубашку и здесь же, под аркой, в темноте обмотал боксерскими бинтами грудную клетку. Была еще мысль сходить на рентген, но вспомнил о траурном в медресе заседании и решил, что пойду завтра.
Долго я шел назад. Возле каждой колонки тянуло присесть и держать в воде распухшие кисти, но вода была теплой и раны мои не студила. Я сидел на корточках и горячо шептал в избытке самых благодарных чувств: «Слава Богу, что был там паркет, а не камни! Слава Богу, что челюсть у него на хороших шарнирах! Слава Богу, что он летел в нокаут не по дуге и не расколол себе череп!» И тут же хотелось заботливо заглянуть в глубину его глазнет ли там очага смерти? «Ведь как бы ни были хороши шарниры, а сосудик в мозгу мог все-таки лопнуть Сейчас он это не чувствует. Не будет чувствовать еще неделю, а после возьмет да и помрет от инсульта либо тромбоза. Сейчас еще можно прочестьтончайшую пелену грогги у бедного Кака-Бабы, прочесть и спасти его».
На стоянке при медресе я вижу автобусы и табунок черных правительственных лимузинов. Мне до смерти любопытно: кого привезли автобусы, не черномазых ли призраков? Значит, действительно все изменилось: новая стратегия арабо-хамитских сил в борьбе с сионизмом, как и сказал мне сегодня Хилал Дауд, и кто-то из шишек эту программу объявит! Ай, интересно И лечу наверхпоскорее переодеться.
На галерее стоит Тахир. Увидел меня, отлепился от каменного барьера, обрадовался, точно родному.
Ты где пропадал?
Я отвечаю ему сурово, что провожал свою девушку. «Трем играм соприсутствуют ангелы»
А что, спрашиваю, собрание уже началось?
Да нет еще, скоро начнется! И стал ко мне откровенно подлизываться:Мы ждали, ждали тебя, сулх решили отметить, и вотразошлись ребята! А ты заходи, заходи, на этой духоте ведь стоять невозможно.
Он был облачен во все праздничное, белое: просторные шаровары, изящные, мягкие туфли, белая нательная рубаха, а поверх нее риадхалат с широкими рукавами. Волосы «салихун» начесал вперед, наподобие буквы «нун», наподобие скорпиона, который выгнулся жалом, приблизившись к пламени виска, ибо дано было указание в этот день вести себя в трауре согласно завещанию Хамаданине раздирать на себе одежду, не рвать волосы и не мазать сажей лицо. И даже приказано было не ломать мебели, не рушить никаких построек и не красить ничего в медресе в черный цвет.
Ну а сам Кака-Баба, где он? спросил я его озабоченно.
А здесь он, в комнате! Аллах не без милостивполне благополучен.
Я придвинулся к нему угрожающе, к своему «салихуну», и спросил его, знает ли он, какого заслужил наказания за все свои подлости? «Да, я еврей, но вышел я в долгий, изнурительный путь, а тыты подобен грабителю, ты засыпаешь колодцы на моем пути, колодцы живой воды, убиваешь все мои силы!»
Поэтому, сказал я ему, я хочу услышать сейчас такое, что сохранится надолго в моей памяти, а если нетсвяжу я тебя веревкой и брошу на пекло во двор, ну а после Потом приведу обезьяну и пусть колотит тебя кулаками по глупой твоей башке.
Он закатил покаянно глаза и потянулся ко мне двумя руками:
Сулх, брат мой, я готов лежать у твоих ног Ты лучше заходи в эту комнату, чтобы стать немедленно главной жемчужиной нашего пиршества, чтобы ты почувствовал себя в райском саду. И тогда, обещаю тебе, раскроются очи нарциссов и зардеются щеки фиалок! Заговорят для тебя лютни и ударят проповедники струнглашатаи нашей дружбы! Я обещаю тебе благоухание кубков с лучшим вином, обещаю целые базары нашего обожания
Хватит, хватит, перебил я его. Ты мне короче скажи, из покаянного ли сердца я слышу твои слова?