Гул голосов проникал через стену: в конце коридора молились! Они там молились, а мы с ней лежали, и я входил Я входил в этот мир, он становился моим, я стать хотел его частью тоже. Возникло в памяти лицо человека. Когда мы вошли, он сказал: «Дима Барух!», поздравив меня с освобождением. Я запомнил это лицо с золою вечных забот, как бы с присыпкой, но будто сраженное внезапным открытием. «Чего, интересно, открытием?»
Это новый дядин хасид! она оживилась, привстала надо мной на коленях. Дядя все ему говорит, чтобы он возвышался: «Возвышайся, благословенный, из глубины взывать будешь!» С Димой вот какая была история Велел мне ребе пойти за ворота и пригласить еврея. Это была суббота, ему десятого не хватало для миньяна. А там, на базаре, говорит, еврей один шляется. Но ты заметь себе: ребе в то утро никуда не ходил и знать ничего не знал про Диму, но все приметы сообщил мне точно. Пошла и вернулась: да, говорю, действительно шляется на базаре, а идти сюда не желает. И вообще, говорю, дядя, сдается мне, что он не еврей. А ты еще раз сходи, говорит, пригласи человека еще раз, ибо еврей, только он сам не знает об этом! Ну я и пошла, и он пришелпришел за мной как собачка!
«А этот Дима с ней спит! кольнула догадка. Спят на этой, быть может, кровати, н-да»
Дима зашел в синагогу, а ребе ждал его с талесом. Ребе начал молитву, а закончил когдаДима был другим человеком. Молитва его потрясла, остался учить Тору. А такни праздников наших не знал, ни истории, понятия не имел про субботу, про пищу кошерную. Темный был, одним словом, как лес
Так вот ты где пряталась, ведьма? Когда ты выходишь отсюда, искал я тебя Ты по ночам вылетаешь?
Она бросилась меня целовать, захохотала весело:
За ребе надо много ходить, как за малым ребенком. Нет, больше, чем за ребенком. Я очень несчастная ведьма!
Ей в голову пришла вдруг новая мысльчто-то смешное замкнулось в ней:
И ты возвышайся, мой милый, из глубины взывать будешь!
Глава 10Дядюшка Брахья
За окнами моей палаты гудит ливень. Целые водопады, сплошные стены дождя висят в воздухе. Гудит и льет, гудит и льет Ночами грохочут громы и блещут ослепительно молнии, словно предвестие конца света, и буря с воем швыряет горсти воды в мои стекла.
Вернулись кошмары, галлюцинации: изо всех сил пытаюсь унять в себе дикий страх, всю ночь ворочаюсь под одеяломмозг воспален бессонницей.
Возникло вдруг нечто новое, я вижу их всех, отчетливо, как живых, там, в ином мире! Все они там, а здесь никого со мной нетодин я. И только слышится голос ребе: «Смерть не должна застать человека врасплох! И не просто смерть, а даже воскрешение из мертвых!»
Взгляд мой упирается в окно, вижу, как бегут струйки по стеклам. А там, дальше тянется к чернеющим холмам плавная, глубокая долина, поросшая стройным кипарисовым лесом. Утро За острые макушки леса цепляются клочья тумана, они рвутся, всплывают к небу и тают. Всю минувшую ночь я полз во мраке бесконечных пещер, полз и полз по скользким камням, влекомый магической силой пергамента, я был ящерицей И вот сейчас вдруг вспомнилась притча ребе, как в некой местности появился однажды змей
«Появился змейчудовище в одной местности, искусавший множество людей насмерть. Пришли люди к знаменитому праведнику и чудотворцу: что, скажи, делать? Гибнут мужчины, дети и старикивсе без разбору гибнут!
Покажите мне этого змея нору!велел праведник, и отвели его туда А он у норы разулся и сунул ногу змею. Ужалил его тот в голую пятку да издох сам на месте. Вытащил праведник это чудовище из норы, бросил людям под ноги. Видите? говорит. Не яд, а грех губит! Грешны вы были, грешны»
Ачильди звали его, Ачильди! Это я точно помню.
Да нет подобных имен у евреев, нет и быть не может!
Ну а Рошель, слышали? А Очилад не угодно ли?
Доктор Ашер вовсю веселится, от души хохочет. Тогда я вспоминаю историю этих странных имен в Бухаре и начинаю ему рассказывать:
Было это в начале века. Узнал о нашей общине барон Ротшильд, что бедствуют наши евреи, живут в нищете и невежестве, а местный эмир нас губит и всячески притесняет. Послал барон в Бухару своих эмиссаров В точности утверждать не берусь, но слышал, что жизнь еврейская в Бухаре быстро поправилась, отстроили синагоги, ешивы, поприезжали раввины из Европы. Словом, все изменилось! А молодые бухарцы появились вскорости в Лондоне и Парижев университетах учиться. На деньги того же барона, естественно. Вот и стали у нас нарекать младенцев именем благодетеля: Рошель, Ачильди, Очиладкто во что горазд. Вот вам и вся разгадка! Кстати, если вам встретится человек по имени Пилосов либо Филосов, то не ломайте голову долготоже из наших. Шибко грамотный, значит!
Вот я и думаю, что дядя мой Брахьей здесь уже стал, высказал я доктору Ашеру предположение. Поменял себе в Израиле имя Разве это трудно проверить?
И Джассус со мной согласился! Он предложил даже устроить нам встречу в семейном гнездышке дяди, прямо в Бухарском квартале, но отказался назавтра. Из-за зимы, дождей, слабого моего здоровья. «Пусть уж дядя сюда приезжает!»
Приборы от меня отключили. Побрили меня, искупали в ванной и причесали К визиту Иланы меня точно так же готовили. А я сижу и волнуюсь: «Только бы не сорвалось, как сорвалось с Иланой!»
Доктор Ашер принес в палату красивый поднос, полный фруктов, это для гостя. А я все больше волнуюсь, все больше нервничаю: взял с подноса яблоко и стал вырезать на нем портрет Ибн-Муклы. Ноготь большого пальца у меня отточен, всегда острый. Когда я нервничаю и руки нечем занять, то вырезаю что-нибудьдавняя такая привычка, из медресе еще.
Джассус с восхищением за мной следит. Ловко, говорит, у меня получается! И каждый раз берет яблоко посмотреть. А мне это льстит, и я отвечаю, что запросто могу вырезать любую картину, узор, орнамент, и никого в медресе это не удивляло. Там каждый, говорю, был знаменит чем-нибудь. Инструктор Адам Массуди, например, своей знаменитой легендой; «человек-лягушка» Идрис Нура прирезал однажды сома-людоеда на Арале; бывший мой напарник Тахир был знаменит своим салихуном, а еще один мулло-бача по прозвищу Кака-Баба владел карате, как самурай, как дракон: этому делу обучался в Японии, в закрытой школе.
Всех и не вспомнишь, доктор, но будьте спокойныкаждый был знаменит, это уж точно!
Джассус берет яблоко и изучает его. Говорит, что видит портрет, а под портретомнадпись. И крутит яблоко и так и эдак, пытаясь прочесть.
Ибн-Мукла, доктор, его вы не знаете! Его вы не можете знать! И я вздыхаю, не в силах отделаться от мучительных воспоминаний, ибо мое предательство всегда со мной.
Видать, этот Ибн-Мукла крепко вам насолил? Всего вас прямо колотит
Господи, ни днем, ни ночью нет мне покоя: зачем я ему подписал? До гроба не будет покоя, все предал этому педику, все святое и дорогое. Я под портретом знаете, что написал? «Двух вер не наследуют!»древняя поговорка шиитов. Почерком Ибн-Муклы написано.
Джассус кладет на плечо мне руку, дружески треплет: «Не надо грызть себя, дорогой Калантар, все уже в прошлом! А вы уже здесь, дома, и этим все искупили Родина все прощает грешным своим сыновьям!» Он возвращает мне яблоко, но смотрит на меня испытующе: а что же я все-таки предал? Что я подписывал? И понимаю, что Джассус, что все ему надо знать!
Воля ваша, доктор, но много вы не услышите, это тайна. Быть может, и государственная, она не для ваших ушей! Она для Иланы, быть может Году в семидесятом, если вы помните, скончался вдруг Насер. Откинул вдруг лапти Гамаль Абдель Насерих нежно обожаемый вождь. Во всем медресетраур! А вечером в читальном зале книгохранилищаторжественно-траурное заседание Сижу я, значит, на этом заседании и зверею от их речей. Любой еврей на моем месте зверел бы, это уж точно! Такое там говорилось Ну, думаю, надо и мне выступить. Я им сейчас скажу, я им устрою поминки! И руку тяну, понимаете? Я бы в жизни себе не простил, если бы смолчал! Беру, значит, лестницу и иду к сцене
Джассус тем временем что-то строчил в своем блокноте, и это меня покоробило. Что ему вдруг писать вздумалось?
Продолжайте же, дорогой Калантар! поднял он на меня глаза. Вы даты мне называете, впервые называете даты! А я и считаю: нашли вас в Кровяной пещере сразу же после войны Судного дня, а Насер скончался в семидесятом! Выходит, три года поход продолжался?!