Дима молчит. Потом нашел у себя в карманах спички, собрался закуривать.
Не вздумай курить, нас могут заметить! напомнила ему Мирьям. Так кто же стучал к тебе во второй раз? Ты дверь-то ему открыл? спросила тревожно, заинтересованно.
А Дима мнет сигаретную пачку, Дима уже не с намиупорно молчит. Он может, присутствуя, замечательно не присутствоватьэто он может. Или при мне не хочет сказать? У них ведь есть от меня секреты Но Мирьям немедленно хочет узнать, она всплескивает руками:
Да это же самое интересное: а вдруг ребе? И сгоряча проговаривается:Или Хилал Дауд?..
Спущусь, пожалуй отвечает нам хитрый Дима, а она, поняв оплошность свою, набросилась на него с яростью кошки:
Ну и катись, катись отсюдова!
И Дима ушел, провалился, шаги его глуше и глуше. Я говорю ей, что сон действительно странный, зловещий, и почему ей подумалось, что во второй раз мог быть Хилал Дауд? Они что, знакомы? Но Мирьям раскидывает руки: «Да ну их всех к черту!»и валит меня на пол, куда я валюсь охотно, податливо, и лишь успеваю подумать: «Мулла ведь придет, угорелая!»
Она целует меня, она говорит, что это последняя наша ночьпрощаемся с Бухарой! Со всей этой прошлой, проклятой жизнью, теперь же она станет хорошей девочкой, умной девочкой А потому должны мы с ней отмочить на минарете сейчас что-то особенное!
Мне вспомнился ваш сад, когда я смотрела на город, я видела сад Мне будет не хватать под землей цветов и луны. Ты никогда не спрашивал, что я цветам шептала. Хочешь, спроси сейчас! Ну спроси, спроси же, мой милый
А утром, как раз перед спуском, с ребе случилось вдруг странное. Взгляд его стал рассеян, опустошен, он перестал узнавать предметы, как бы покинул нас.
«Это зачем?»удивился ребе, когда мы поднесли ему каску. Легкую, пластмассовую, с небольшим козырьком и ремнями.
«Каска, ребе Этим предметом защищают голову. Местами мы будем ползти, местами продвигаться на четвереньках. Там наверняка темно, острые камни Скалы кусок может упасть на голову!»и он уступил. Ребе надел каску.
«А это зачем?»ткнул он пальцем в бухту веревок.
«Веревки, ребе Из верблюжьей шерсти. Перед сном вы окружите этим постель, а змеи, фаланги и скорпионы наткнутся и повернут назад. Так поступают кочевники, это действует безотказно».
«Разве была нужда в веревках, когда мы шли из Египта? и ребе тяжко вздохнул. Впереди всех колен несли Ковчег, и, если встречались опасные гады, вылетала искра из Ковчега и убивала на месте. А это зачем? и ребе обвел рукой все остальное имущество. Куда вы столько набрали?»
Зачем «Вы же сами велели, ребе: примус, палатки, мешки спальные Как обойдемся без ломика, кирки, лопаты?»
«Пойдем налегке! Вот посохпосох мне нужен, я человек старый, мне надо на что-нибудь опираться. И Аврааму нужен посох его, Авреймалы Фудыму, мы старые люди с ним. Согласен, пусть будет каска, голова еврея должна быть покрыта. А остальное оставьте! Все оставьте»
«Ребе, нет! завопили мы. Это никак невозможно!»
«Разве тащили мы что-нибудь на себе, когда шли из Египта? Все предметы, все вещи переносило Чудесное Облако, путь освещался Столпом, никто не нуждался в обуви и одеждеони попросту ни на ком не изнашивались, а на детях они вырастали вместе с ними!»
Мы впали в сильнейшее замешательство: зачем готовились, зачем собирали, еслибросить тут я вспомнил и успокоился: если ребе впадал в подобное состояние, лучше всего ему подчиниться. Бесполезно протестовать, бесполезно задавать вопросы или, того хуже, злобствовать. Все было выше твоего разумения, и постичь ничего было нельзя. Когда я жил еще в медресе, прибежала ночью однажды Мирьям. «Ребе хочет, чтобы ты подкинул его в Гиждуван, там мальчик родился, он едет, чтобы сделать ему обрезание!» Тогда я спросил, на чем мы поедем, есть ли машина у ребе? А Мирьям отвела меня на пустырь, вернее, на свалку на городскую, что была у них возле дома, за Чор-Минором, и показала на развалюху, давно брошенную кем-то за ненадобностью. Я обошел кругом эту ржавую гору и от души развеселился: «Хорошие шутки у ребе!» Но вышел ребе из Чор-Минорав руках у него чемоданчик, одетый для дороги, и говорит, что надо спешить, надо садиться и ехать Я открыл ребе капотмотора в машине не было. Не было аккумулятора, не было вообще ничего. Ребе же сел в машину и крикнул, чтобы я садился за руль, чтобы заводил машину немедленно. «Если спешишь на богоугодное дело, крикнул он мне, удача тебе сопутствует, несмотря ни на что!» Лань моя, что вам сказать? Я сел, продолжая хихикать, сел за руль рядом с ребе и нажал на педаль, и труп этот ожил! «Завелся с пол-оборота», как говорили у нас в таксопарке: вспыхнули фары, которых не было, и мы полетели Слетали мы в Гиждуван и этой же ночью вернулись.
Личные вещи свои я не брошу! решительно заявила Мирьям. Без них я никуда не пойду!
Я разве сказал бросить? смягчился ребе. Я только имел в виду идти налегке, идти с Господом Богом на сердце! Богу быть нашей ношейя это хотел сказать Ну а вещивещи всегда будут с вами, вы их найдете, когда хотите!
Вы разве не видите? вскричал он вдруг и поднял вверх голову. Легион помощников! Вот они, ждут насчем бы нам только помочь
И ребе попятился, отступил назад, лицо его разом обрело былую осмысленность, обычный свой свет, лицо его вспыхнуло и вдохновилось, обе руки он поднял к небу:
Из глубины взываю к Тебе, из глубины взывать будувыведи на простор!
Пройдет после этого много лет, вы слышите, лань моя? И я растеряю всех своих спутников и все-таки дойду до родины, в Иерусалим, но буду помнить всю жизнь эту минуту: как мы спустились, как шли вдоль мшистых, сочащихся стен со смешными касками на головах, с лампой, а ребе Вандал и Фудым гулко стучали по плитам своими палками.
Тоннель шел вокруг Бухары, с обеих сторон на стенах виднелись подпалиныэто древние факельщики сбивали, видать, таким образом копоть со своих факелов В пергаменте было сказано, что этот тоннель прорыл для себя на случай бегства либо продолжительной осады глава династии СаманидовИсмаил ибн Ахмед «Ты будешь долго кружить вокруг Бухары, но выйдешь зато далеко в горы!» сказано было в моем пергаменте.
Дима Барух временами нас останавливал и смотрел на компас, вынимал Гейгер из грудного кармана, что-то записывал Говоря по правде, нам не было никакой нужды сверять свой путь по компасу, как и не было нужды глядеть на часы. Трижды в день ребе нас останавливал и молился: точно лицом к востоку утром, в полдень и вечером, и это было самым надежным прибором
На второй уже день пути по этому гиблому подземелью, разящему склепом и сыростью, под звонкий наш цокот, походивший на цокот конских копыт о плиты, тайная болезнь старика Фудыма стала стремительно рваться наружу. Это все началось неожиданно, началось так: «Ребе, это правда, что мы идем к Исааку?»спросил он вдруг ребе, и мы с ужасом поняли, что безумие некогда погибшего сына вселилось теперь в отца.
«Конечно, Авреймалы, туда мы идемв Иерусалим!»ответил уклончиво ребе.
«Наконец я к нему иду! просиял тот счастливо. Лицо его приняло блаженное, детское выражение. А он и не знает, он погружен с головой в строительствоон страшно занят Прошло уже столько лет, Боже мой! А на каком этапе уже строительство, а? Храм его, я полагаю, почти что готов!»
С этой минуты бедный старик рассуждал только вслух. Он говорил, что сын егозодчий Третьего Иерусалимского Храмадавно подвел фундамент, что выросли стены, и как хотелось бы ему, Аврааму, послать сыну весточку, обрадовать, что идет, что папочка его не забыл, хотя у него, Авраама, есть все основания для горькой обиды. «Вы помните, ребе, как он бежал от меня, как поднял на отца руку? Чуть меня не убил Но я иду к нему, и жаль, что не идет с нами Сарра, что мать его не дожила! Ребе, ведь, если послать ему весточку, Исаак снарядит нам навстречу целый обоз! Он важное лицо в Иерусалиме. Занимает солидное положение. Вы видите, ребе, этот тоннель? Сюда свободно заедут повозки! И нам, старикам, не придется утруждать себе ноги».
Ребе кивал ему, говорил, что мысль с обозом очень хорошая, ведь именно так и поступил Иосиф Египетскийвыслал навстречу коней с колесницами, когда отец спускался к нему из Ханаана во время голода Но параллели этой библейской Фудым не поддержал и не стал развивать ее дальше, словно боялся покинуть бездонные пучины своего бреда. Он принялся вспоминать, каким его сын Исаак был проказником в детстве, постепенно перевоплощаясь в сына: скакал перед ребе, вырывался вперед во мглу или же вдруг отставал, прыгал козлом, дурашливо взбрыкивая ногами, визжал, хихикал, цапал ребе за бороду и откровенно его кусал. Бессильный придумать что-нибудь, ребе смотрел на Фудыма полными скорби глазами. В эти минуты мне приходил на ум Розенфлянц Ромадиспетчер из нашего таксопарка. Так он, бывало, глядел на пьяного шоферюгу, которому ехать в смену, а саму машину был вынужден ставить на прикол. Мало-помалу мне стали вспоминаться родители, а чувство неискупимой вины перед нимиглодать и грызть мою душу. Казалось, что этот тленный путь никогда не кончится, что сам я давно умер и только глаза у меня полны почему-то слез от непонятной обиды, от неизбывной жалости к самому себе