Голос ребе начинает звенеть и крепнуть, а рука его с прекрасным, длинным пальцем простерта туда, где, по мнению ребе, находится город продажных и малодушных. Ребе редко произносил столь сильные, разящие обвинения в адрес общины, но если уж увлекался, то забывал обо всем на свете. Поэтому Мирьям ему напомнила: «В этот час, ребе, сюда приходит мулла со своей свитой, они нас могут услышать!» Мирьям моя всегда отличалась благоразумными доводами, и ребе с ней согласился. Дальше он продолжал чуть ли не шепотом:
Мы пойдем глубоко под землей, лишенные свежего воздуха, солнца, лишенные запаха полевых цветов и трав. Роса небесная не будет орошать наши лица, мы не услышим пения птиц, голосов зверей, стрекота ночных цикадобычные земные звуки! Там, под землей, нет зноя и нет морозов, не льют там дожди и не веют приятные утренние прохлады, ибо прибежище это червей и могильных гадов Человек привычен, дети мои, обращать свой взор к небуродине наших душ, где реют ангелы, серафимы! Но вспомните, из чего сотворил Господь человекаиз праха! И этот же прах мы вечно вкушаем: плоды деревьев, мясо и молоко животных Чего в нашей плоти больше: праха земного или же небесных сфер? Конечно, праха, той самой земли, куда мы завтра уходим. Эти недра полны жизни, они не стоят на месте. Как воздух небес, как воды морей и рек, земля тоже имеет свои течения, она подвержена тоже вечному обновлению! Евреи, дети мои, завтра мы выйдем исполнить великую заповедь свободызаповедь всех поколений. Крепитесь же духом, воспряньте и веселитесь!
* * *
Сейчас, моя лань, самое время познакомить вас с треугольником. Тем самым, классическим! Она бы просто так не пошлабез Димы. А если бы она не пошла, и я не пошел бы. А если бы Короче, эту считалку можно продолжать долго: моя душенька предпочитала фигуры сложные!
Пора нам подняться на минаретв последний раз взглянуть на оставляемый навсегда город.
Ребе Вандал и старик Фудым останутся в свинцовой комнате. И лампа останется при стариках. Ребе следует поберечь свои невеликие силы, напряжение последних дней сильно его истощило. Ну а подвох со стороны общины? «Вечные пленники, бормочет ребе, укладываясь спать. Тоже мне, умники!»
Мы войдем в кромешную тьму минаретной утробы, в эту черную гулкость, и двинемся вверх истертыми, каменными спиралями. Идем гуськом, наш узенький треугольник, уютная, подленькая семейка, на страшную высоту, а на вершине рассыпемся, вцепившись в перила, вперившись глазами в безбрежные ночные пространства.
Напротив стоит Бухарадыбом, как древний зверь, и чрево этого зверя дымится: бредовый сон, видение конца светаапокалиптическое зрелище Воздух слегка посвежел, а в черных разрывах туч проклюнулись звезды. Мы долго молчим, чуя в ослабевших ногах страшную высоту. Губы мои и глотка мгновенно обсохли. «Стеклянные дни» кончаются, думаю я, кончились! Все кончилось, и начнется другое
Дело в том, моя умница, что несколько дней назад на всю нашу область пала неслыханная доселе жара. Вползла в город из соседней пустыни хмарь вперемешку с пылью, пескомприрода оцепенела. Город опустел, одичал, а люди попрятались по домам: у всех отмечались вялость и полная потеря памяти. У всех, но только не у евреев, у них эти признаки явно отсутствовали: евреи ощущали небывалый прилив сил, бодрости, особую смышленость и предприимчивость. За эти три дня им полагалось собраться, пристроиться в общий обоз и двигаться в сторону минарета. Без паники, без суеты и страхав сторону Вабкентского минарета Ушли бы все, провалившись буквально под землю. Чего тут проще, скажите?
Дима держится за перилаони нам вровень с грудью. Смотрим на море огней, на кустики далеких аулов, селенийлицо инженера печально.
Я просто счастлив, что они не пришли, остались в своих постелях! говорит Дима, не повернув голову ни ко мне, ни к Мирьям. Пусть дети спят, пусть их мамы баюкают В Москве я вычитал однажды, что именно дети первыми гибнут под землей. Пугают их там тишина, таинственные гулы недр, диковинная игра теней.
Илана, вы познакомились с Димой! От него редко можно было услышать больше трех слов кряду: странный, запертый в себе человек. Он всю дорогу молчал, им было, что от меня скрывать, ему и моей душеньке! Он сделался моим кошмаром, вечной занозой в моем сердце, в мозгах. Невыносимо тесно, но деться мне будет некуда: как каторжанин, я буду скован с ними одной цепью. И целью.
А окончательно успокоюсь, когда окажется, что полости под Каршинской степью обрушились, и нам придется повернуть назад.
Ну, знаешь ли! взорвалась Мирьям. Оставь свои страхи при себе, слава Богу, есть еще ребе Вандал. По слову ребе любые препятствия, любые пласты и камни Знаешь, что? Если ты хочешь назад, лучше тебе совсем не спускаться с нами! Полюбуйтесь-ка на него, с самого начала он смотрит назад!
А радиация, Машенька? Это сейчас ты такая прыткая, а я бы видеть хотел, какой ты явишься на любимую родину? Лысой калекой, больной лейкемией к тому же
Обо мне, моя лань, вы все уже знаете, а с Димой Барухом обстояло так: ребе отправил его в Москву. Жил он в Москве чуть ли не год, занимаясь в различных библиотеках, собирая материал на одну-единственную тему: «Пребывание огромной массы людейдетей и взрослыхв пещерах». Ни один ученый со дня сотворения мира над темой такой не сидел: одному Господу Богу известно, какую гору литературы он перерыл и что в Москве вычитал! Во всяком случае, Дима вернулся домой чуть ли не с докторской диссертацией, но выглядел абсолютно несчастным. Судя по той тревоге, что в нем жила, ответ он привез четкий: «Затея ребе дохлая!» И, чтобы снять с себя хоть малую часть ответственности, составил вопросник, обращенный к общине, нечто вроде листовки: пусть, мол, каждый включится в общее дело. Идеи, фантазии, выдумкивсе принимаю, любое творчество. Как они мыслят себе: переноску вещей, освещение, воду и пищу Десятки, короче, вопросов, включая детские игры: «Чем занимать нам детей?»
Ни одна листовка, как вы понимаете, к нему не вернулась: евреи оставались глухи, равнодушны!
Минувшей ночью я видел мерзейший сон, начал Дима, подставив лицо горячему ветру, а тихий, бесцветный голос его было трудно услышать:Даже не сон, а я бы сказалдурное предзнаменование.
Вот и Саул во пророках, съязвила Мирьям. Говори уж, зануда, не тяни людям душу!
Ко всякого рода снам, между прочим, моя душенька питала жгучее любопытство: мистика, бесовщинаэто было ее натурой! Ребе Вандал часто ей говорил: «Язычество, доченька, Тора решительно осуждает!» Но эти занятия она упорно продолжала. Помню, что даже накаркала мне однажды, читая по моей руке, что где-то в скалистой пустынной местности мне вырвут язык, и так я умружестоким, необычным образом.
Что же снилось тебе? спросила она.
Ветер свистит и подвывает в прутьях перил, ветер обжигает и путает нам волосы. И Дима начал: напомнил он нам, что нервы у него крепкие, что спит он обычно как камень. «Пушкой меня не добудишься!» Без сновидений спит он И слышит вдруг стук в дверь. Он встал и пошел открыть.
Понимаете, в чем она, странность: не мог же я спать и в то же время подняться? Отчетливо сознавая при этом, что сплю, лежу вот у себя на кровати, а тело
Можешь, можешь! сказала убедительно Мирьям.
Пошел он к двери, отпер ее, и в комнату ввалилось странное существо: не то птица большая, не то человек. Вернее, и то и другое сразу. Все в густом, клочковатом оперении, а на морде как бы клюв попугая. Существо обхватило нашего инженера со страшной силойне вырваться, не шевельнуться, сунуло голову Димы себе под мышку, и стал он тут задыхаться, стало ему горячо, чувствует Дима, что умирает, и слышит при этом: «Куда это, Димушка, ты пойдешь завтра? Смотри, не ходи, я ведь смерть твоя!»
Я не трус, если вы знаете, подобные вещи меня не колышат, но поразило другое: кого мне это существо напоминает? Уж больно знакомо! И вспомнилСтанислава Юхно, рабочего моего, есть у меня рабочий такой на буровых в Кагане
Едва он понял это, едва ему это открылось, слышит Дима, что снова к нему стучат. Хватка на шее у него разом ослабла, Дима глотнул свежего воздуха, а существо заметалось июрк под кровать, высунулось оттуда и грозит ему кулаком: «Все равно далеко не уйдешь!»