А еще, продолжил спустя годы мысль железного канцлера Перелесов, она «сильна своей неопределенностью». За несколько дней до инаугурации расплодившиеся в Москве букмекерские конторы принимали ставки как на то, что Сам будет провозглашен императором, так и на то, что, приняв корону, он немедленно объявит об отставке и уйдет в монастырь.
Ни Грибов, размышлял Перелесов, просматривая присланные Виорелем видеоматериалы, ни Линдон не понимают президента. Сам ювелирно работал в пространстве универсальной (Бисмарка-Перелесова) формулы: Россия опасна мизерностью своих потребностей, но сильна своей неопределенностью.
Виорель, впрочем, не менее ювелирно работал в пространстве другой формулы: Россия опасна и сильна своим природным православием. Выбравшаяся из берлоги Пятка сначала широково всю пастьзевала, скребла щеку, потом истово крестилась, завидев в небе инновационные дирижабли с крестами и висящими, как гудящие яйца, колоколами. Крестилась, правда, Пятка почему-то на католический манерслева направо. Из десяти отснятых дублей получился только один правильный, православный. У Перелесова отлегло от сердца. Съемка вполне годилась для подстраховки прямого таежного эфира. Кабан тоже смотрелся молодцом. Вылетал из зарослей облепихи хрустящей стрелой, пер, выставив клыки, на вековой кедр, как если бы хотел удариться в него башкой и убиться во славу веры. Но не убивался, а ловким вертикальным перебором копыт отталкивался от ствола, делал в воздухе сальто, с громким хрюком приземлялся на задницу, выставив в камеру разъяренное рыло, после чего победно скрывался в чаще.
Одобрив дубль с Пяткой, Перелесов засомневался в целесообразности кабаньего акробатического этюда.
«Мелко плаваешь, министр, панибратски объяснил Виорель. А что, если он того»
«Что того?»не понял Перелесов.
«Ну это, откинется с царства».
«Куда откинется?»
«А хрен его знает, пожал плечами Виорель, ведь надоел всем, как»
«Ладно, строго оборвал дрессировщика Перелесов, отдаю на монтаж, а там по ситуации».
Некая дикая и неподвластная стандартному разуму пародия на реальность определенно присутствовала в организованном Виорелем кабаньем действе. Не зря, еще раз восхитился Перелесов скрытым (как угроза из фильма «Звездные войны») величием Самого, клоуны и хохмачи в Россиистахановцы по государственным наградам. Ему вдруг ясно увиделся агитационный (на все случаи жизни) плакат: Сам задумчиво смотрит на лежащую перед ним на стеклянном столе соболиную, но лучше медвежью, усыпанную самоцветами, шапку Мономаха, а внизу надпись: Спокойная Сила. Принялсила, отказалсясила, не принял, но и не отказалсяапофеоз силы. Россия, в голове Перелесова родилась очередная формула, бесконечно сильна своим бессилием.
Он вспомнил, как в колледже его вдруг сорвали с занятий и отправили на остров в Северном море к столетнему норвежскому миллиардеру-мебельщику, опутавшему мир сетью гигантских торговых центров, где продавалась дешевая, из бросового материала, сборная мебель и хозяйственные товары на все случаи жизни.
Скалистый, изрезанный фьордами остров торчал из моря как острый кукиш. К самому ногтю кукиша прилепился мрачный (Перелесов видел такие в сериалах о викингах) дом с огромным камином, играючи съедающим толстенные (их доставляли из Карелии на вертолетах) бревна. У Бисмарка в Санкт-Петербурге точно не хватило бы денег на такие исполинские дрова.
Столетний миллиардер готовил к изданию книгу о своей жизни. Она должна была выйти сразу на всех языках и немедленно стать глобальным бестселлером. Мировую общественность уже несколько месяцев разогревали и информационно тревожили на предмет будущего шедевра. То извещали, что миллиардер утонул, упав с ладьи. Точто он женится на двадцатилетней «мисс Вселенная» из Нигерии. Перелесову было поручено подготовить версию интервью мебельного магната для тогда еще существовавших европейских молодежных изданий.
Столетний маразматик был молчалив, ходил исключительно по расстеленным на каменных полах оленьим и медвежьим шкурам. Он сразу же объявил Перелесову, что будет общаться с ним не более двадцати минут в день в удобное для него время, поэтому тот должен быть постоянно в боевой готовности. Горничная сказала Перелесову, что он первый гость на острове за последние пять лет.
«Вы не любите людей?»спросил Перелесов после ознакомительного двадцатиминутного сеанса.
«Не в этом дело, ответил мебельщик, все люди похожи. Видя перед собой новое лицо, я вспоминаю похожие лица другихумершихлюдей. Смотрю на живоговижу мертвого. Устал».
«Я вам тоже кого-то напоминаю?»осторожно поинтересовался Перелесов.
«Моего брата-близнеца, не оборачиваясь, ткнул пальцем в висящую за его спиной на стене черно-белую фотографию миллиардер. Хакен воевал в добровольческом шведском корпусе в Финляндии. Подорвался зимой сорокового на русской мине».
Перелесов пожал плечами. Ушастый белобрысый парень в разъехавшейся на голове пилотке был совершенно на него не похож. Но потом, чем внимательнее и пристальнее он всматривался в фотографию, тем больше, внутренне холодея, обнаруживал сходство с собой. Даже старик это заметил и дружелюбно пробормотал по-норвежски, но Перелесов разобрал: «Похож, не значит ты».
Слоняясь по острову, глядя с обрывов на вскипающую в фиордах холодную соленую пену, Перелесов постоянно ощущал затылком внимательный, непонятно-равнодушный или недобрый, взгляд огромного ворона, сопровождавшего его по верхам сосен.
Вернувшись в дом, рассматривая в каменной сводчатой галерее портреты предков мебельщика, музейные, включая фрагмент черной прокопченной ладьи, артефакты эпохи викингов, Перелесов тоже не оставался в одиночестве, ощущая на себе пронизывающий из-под белых, как вата, бровей и челки взгляд миллиардера.
Он, помнится, долго размышлял над природой всеобъемлющего присутствия ворона в пространстве острова и старика в пространстве дома, пока не пришел к спорному и недоказуемому выводу об одушевлении пространства как основе человеческой цивилизации. Разрушение одушевленного пространствавеликие переселения народов, нашествия мигрантов, завоз гастарбайтеров, трудовая мобильность, выученная психология молодых менеджеров сегодня здесь, завтра тамозначало разрушение цивилизации. Ворон и старик были душой острова, но их мир был конечен.
Старик показал Перелесову место своей будущей могилы среди поросших мхом валунов ледникового периода, сказал, что после его смерти остров будет закрыт для посещения посторонними на сто лет. «Это мне стоило, заметил он, но стоило того».
Отправляясь на остров, Перелесов сомневался, что обросший мифами, как ледниковый валун мхом, дед скажет нечто представляющее интерес для отвязной, с пеленок толерантной, бисексуальной, отрекшейся от Христа европейской молодежи. Но ошибся. Да, дед врос в прошлое, как в свой остров. Но мысль его, не покидая прошлого, черным вороном летела в будущее.
«Девяносто семь процентов всего, что продается в моих торговых центрах, сообщил он Перелесову, изготовлено из переработанных отходов. Мы живем в эпоху мусора. Если хочешь понять, что будет дальше, стань мусором, думай как мусор, не ошибешься».
«Мусор имеет склонность к самовозгоранию», заметил Перелесов.
«Утилизации, поправил норвежец, когда приходит время. Ты хочешь спросить, когда закончится капитализм? Я отвечаю: никогда!»
«Даже если закончится мусор?»
«Он закончится только вместе с людьми. Пока человек существует, он мусорит».
«А если вернуться к золотому стандарту?»вспомнил Перелесов один из обязательных вопросов, показавшийся сейчас ему каким-то глупым и наивным, как если бы он спросил у старика, верит ли тот в Санта-Клауса.
«Сегодня золотой стандарт и основной ресурсэто мусор, усмехнулся старик, я сделал на нем тонны золота. Золотомираж, из него ничего нельзя сделать, кроме женских украшений и унитазов, как предлагал Ленин. Из мусора сегодня делают все, включая людей! Это надолго».
«Делают или превращают?»
«Не имеет значения, главноерезультат».
«Значит, и вы набрался наглости Перелесов, со своими островами, мировой торговой империей, тоннами золотамусор?»