«А куда деваться, не обиделся, а как-то даже приободрился миллиардер, если миром правит мусор? Жить в мусоре и быть свободным от мусора невозможно. Хотя, задумался на мгновение, он всегда правил миром. Что, пролетариат в СССР или в Германии не был злым и опасным, как сейчас говорят, социально токсичным, мусором? Еще каким, пока его не утилизировали во Второй мировой войне. А послевоенный средний класс? Его изготовили, как мою мебель, из спрессованных интеллектуальных отходов, отполировали деньгами, залакировали скандинавским социализмом и выдали за натуральное дерево. Но лак стал дороже опилок. Самая передовая и активная сила общества теперьидеальный, классический, убираемый во все предшествующие времена человеческий мусор: геи, лесбиянки, бисексуалы, педофилы, ненавистники семьи и религии, скотоложцы, ювенальные юристы, сектанты, извращенцы, мультикультуралисты и прочее отребье. Мусор к мусору. У тебя пока нет своего острова, он с сожалением посмотрел на Перелесова, думай сам, как жить в мусоре, не превращаясь в мусор».
«А дальше? не удержался Перелесов. Что будет после мусора?»
«Дальше? Взгляд норвежца остановился на фотографии сложившего ушастую голову на советско-финской войне брата-добровольца. У нас был шанс, но мы проиграли. До следующего мне не дожить. Может быть, тебе повезет».
В день отплытия Перелесов сидел с книжкой в холле перед камином, высматривая в панорамное окно катер, посланный за ним с материка из туристической деревни Гудванген. Оттуда он должен был вылететь местной, принадлежащей, как и все в этой части Норвегии, старику авиалинией в Берген. Горничная в это время протирала висящие на стене в рамках застекленные фотографии. На физиономии ушастого брата в пилотке рука с салфеткой замерла. «Каким он был ангелочком, повернулась горничная к сидевшему на диване Перелесову (они общались на упрощенном немецком) и продолжила:год лечился после подрыва на мине в Финляндии, собрали по кускам, потом до сорок пятого воевал добровольцем в дивизии «Викинг» на Восточном фронте. Два Железных креста. После войны пять лет прятался в угольной шахте, пока англичане не объявили амнистию. Один Господь ведает, как ему удалось выжить в это ужасное время?»
«Gott mit uns, сказал ПерелесовУже сто с лишним лет, но по индивидуальному плану».
«Wahr so», согласилась горничная.
Перелесов вспомнил не столько самого, отправившегося в Валгаллу через год после его визита на остров миллиардера-мебельщика, сколько неуютное ощущение, что тот смотрел на него из всех углов каменного, застланного оленьими и медвежьими шкурами дома.
Примерно так же сейчас на Перелесова из всех углов России, включая глухой таежный, где крестилась Пятка и исполнял сальто с переворотом кабан, смотрел Сам. Самое удивительное, что Перелесов, угадывавший и знавший практически все, сейчас реально не знал, разрежет ли Сам страну, как торт (по Линдону), возведет ли городскую крепость с зарытой под ней ядерной бомбой (по Грибову), примет корону или откинется в монастырь (по Виорелю)? Следовательно, даже возникни у Перелесова такое желание, он бы не смог предать своего президента. Сам знал и понимал золотой стандарт человеческого мусора лучше его.
20
В предшествующие инаугурации дни Перелесов по совету экономического чекиста Грибова сидел тихо. Грибов сказал, что списки давно составлены и ждут своего часа. Сначала, пояснил он, грядет легкая точечная зачистка. Ребята спорят, ухмыльнулся он, до или после. Но это будет не та зачистка, о которой все думают.
«А какая?»поинтересовался Перелесов.
«И не такая, как ты думаешь, недобро пообещал Грибов. Не по вершкам, а по корешкам. Вершки, что? Головы, их легко отвинтить, но сразу вырастают новые. Идеивот корешки! Перерубишь корешки, головы засохнут, загремят как погремушки вложенными в них горошинами».
Он хотел казаться уверенным, как человек при делах. Как если бы позорный бег с прижатой к стремени рукой за совершающим конную прогулку президентом был досадным недоразумением, а сейчас он твердо (охранно!) шагал за державным всадником. Но Перелесов чувствовал в нем проступающую сквозь бодрость, как синяк сквозь тональный крем, нервозность.
«Смотри, посоветовал он, раньше времени не загреми».
Ему было не отделаться от мысли, что он сидит в цирке и ждет появления на арене клоуна, но не такого, какой будет смешить почтенную публику, а другого, считающего за коллективного клоуна как раз саму почтенную публику, готовую смеяться и аплодировать всему, что он будет делать. Одесную от клоуна поспешала Пятка в православном платочке. Ошуюкрутил сальто с переворотом свирепый кабан.
«А ты посоветуйся со своими, по-смершевски сощурился Грибов, не все же возле меня пастись».
«Сказали, иди за генерал-лейтенантом Грибовым, ответил Перелесов, он знает куда».
«В камеру! рявкнул экономический чекист. Куда еще? Чего нам надо? с тоской посмотрел в расписной потолок с лепниной и огромной, как распустившая солнечные батареи космическая станция, золотой люстрой по центру. Все ведь есть. Чего не жить?»
Они встретились в Большом театре на приеме для высших чинов дипломатического корпуса в перерыве премьерного показа балета «Дох Кихот».
«Думаешь, оборвется? кивнул на люстру Перелесов. Накроет нас?»
«Пластмасса, презрительно поморщился Грибов, с латунным напылением. Скрючится, осыплется через пару лет. Если и накроет, то легко. Таджички с узбечками подметут. Знаешь, сколько украли на реставрации? Второй Большой можно поставить. Но разве когда-нибудь было, добавил задумчиво, чтобы все жили хорошо, никто не воровал и всем всего хватало?»
«Было, решил позлить друга Перелесов, в СССР Не хорошо, а средне. Воровали, но не театрами. Не всего хватало, но с голода не умирали. Для человечества уже сказка».
«Так чего же ты помахал рукой Грибов военному атташе какой-то африканской страны, приветливо приподнявшему леопардовую пилотку. Куда тянешь?»
«Не я, напомнил Перелесов крылатые слова Самого:У кого меньше ста миллионов долларов, тому стыдно называться патриотом, он ничего не сделал для России».
«Не до конца цитируешь, уточнил Грибов. Оставь себе десять, остальные отдай и не греши».
«Кто слышал?»
«Кто надо!»произвел рукой в кармане пиджака некие манипуляции с прямоугольно выступающим сквозь ткань смартфоном экономический чекист. Что же тогда твой СССР бесславно сдох?»спросил он уже почти мирно.
«Потому и сдох, вспомнил тоже бесславно, точнее беспобедно сражавшегося против СССР норвежского миллиардера-фашиста Перелесов, что у него был шанс».
Один шанс убивает другой шанс, подумал он, результатжизнь без шансов. Но остерегся вовлекать в сложную историософскую дискуссию о Великой Отечественной войне, Сталине и Гитлере Грибова.
«Был?»оттянул Перелесова к приоткрытому с колышущимися многослойными занавесками окну Грибов. Уйдя под волнующуюся кисею, они присели на хрустнувший, определенно не мраморный подоконник, как бы отделились от разноговорящего обществастрогих черных смокингов, благоухающих, в драгоценностях, дам, парадныхв орденах под золотыми погонамимундиров.
Перелесов отметил, что у реставраторов Большого все же имелась совесть. Псевдомраморный подоконник хоть и прогнулся под тушей Грибова, но не треснул, не обрушился.
«Возможно, шанс был, между тем продолжил экономический чекист, отхлебнув из бокала пятилетнего «Hennessy», да только непонятный какой-то. Я тут недавно готовил материалы для переговоров по искусственному интеллекту, лезут сейчас к нам с этой хренью, как бы интеллект сам, без нас, не устроил ядерную войну, смотрел документы из железной радиоактивнойникогда не будут рассекреченыпапки. Но пришлось распаять и как это язык сломаешь! денуклеаризировать Они нам предлагали в восьмидесятых уйти в третий мир, сползти к экватору, строить социализм вместе с индусами, вьетнамцами, китайцами, если получится. Научно доказывали, что социализм у азиатских ребят в крови, на генном, так сказать, уровне. За собой оставляли Европу, Штаты, Канаду с Австралией, Южную Африку, еще что-то, не помню. Чувствовали, суки, что глобальные Юг и Восток их кончат! А тут большой, на две трети мира, СССР: ни богатых, ни бедных, ни белых, ни черных, все одинаково желтенько-смугленькие, всем всего понемногу, по справедливости, кому рис, кому картошку, детишки в школе. Опять же этот ленинский университет миллионов, нет, уже миллиардов по телевизору, партия наш рулевой, цензура, покой, порядок! Никаких беженцев, никаких мигрантов, никакого терроризма, всеатеисты, никаких попов с муллами и далай-ламами, семьяячейка государства, детинаше будущее, естественный товарообмен. Мы имресурсы, рабсилу, границу на замке, они намтовары, технологии, идеи, чтобы всемирный советский народ не закисал. Гармония! У них нулевая рождаемость, у насконвейер, могли бы со временем их проглотить, растворить в себе. Тогда вообщедругой мир, новая цивилизация. Поперли бы в космос, растопили Антарктиду, озеленили Сахару Не договорились с Андроповым. Сказал, мы тоже Запад, будем как вы, влезем в ваш проект. Принимай нас, Суоми-красавица! Была такая военная песня, выучил, наверное, в Карелии в советско-финскую, когда мы Выборг оттяпали. Стали, влезли, б..! Сейчас расхлебываем», забился в занавеске, как огромный пингвин, Грибов.