Дверной замок жалобно скрипнул, крякнул металлическим языком. По ногам потянул холод сквозняка. Оля была похожа на промокшего воробушкаворотник нахохлился искусственным мехом, поросшим худым покрывалом ледяной крошки, голова втянута в плечи, спинка снова сгорблена.
Не горбься! не преминул сделать замечание брат.
Вот пойди и пройдись по этой холодрыге! уперевшись носочком в пятку, стягивала сестра сапоги. Я посмотрю, как ты не сгорбишься!
Сильно холодно?
А как ты думаешь?! Снег идёт. Зима, блин
Как всегда нежданно, усмехнулся Лидс, взял протянутые сестрой пакеты, водрузил на «шрамированный» на последние недели кухонный стол. Разделочную доску вспоминалось купить лишь тогда, когда лезвие упиралось в терпеливую до издевательств столешницу. Голодная? поинтересовался брат, заглядывая в пакет.
Голодная, стянула Оля пуховик, встала рядом, прискорбно кивнула на покупки. Это всё на что хватило денег, принялась она наскоро выкладывать на стол нехитрые харчи. Паштета пару банок, хлеб, макароны, крупы, вот, две пачки взяла, бумага туалетная
Масло забыла, незлобно подметил Лидс.
Ой озадачилась сестра, но, впрочем, быстро пришла в своё обычное подростково-агрессивное состояние. Не пойду на холод этот больше! Хочешьсам иди! высыпала она стол сдачупару мятых купюр смешного достоинства и россыпь серых и тёмно-жёлтых монеток.
Ладно обречённо пожал брат плечами, вороша пальцем мелочь. Потом докупим.
За окном злился холодный ветер, время от времени пытаясь распахнуть лишённую защёлки форточку. Комнатная антенна старого телевизора жаловалась на метеохандру, щедро рассыпая по экрану серую рябь, а голос новостного диктора периодически свистел шипящими и всхрапывал, потому вскоре был опущен в ноль. На чуть обкусанной человеческой криворукостью тарелке лежали пара варёных яиц и четыре куска хлеба, щедро намазанных шпротным паштетом. Сверху улеглись тоненькие луковые колечки, обильно припорошенные чёрным перцем.
Бабушка всегда так делала будто невзначай обронила Оля пододвигая поближе к брату тарелку со скромным ужином. Экономная была. Каждую копейку считала. Потому покупала всё самое дешёвое. А так, чуть поправила она свисающее с бутерброда колечко, с луком да перцем, не так уж и погано кажется.
Совсем не погано, вгрызался Лидс в бутерброд, проталкивая слова сквозь пережёванные массы. Всё круто.
Ну, значит, её наука нам пригодится грустно улыбнулась Оля и тоже потянулась за домашним воплощением сверхбюджетного перекуса. С деньгами совсем швах?
Совсем, понуро признался брат. Есть пара курток на продажу. Но, ты же понимаешьпока кто-нибудь старую в клочья не разорвётновую не купит. Да и не факт, что у меня. Зимние нормальные шмотки и местных «сэкондах» есть. А с ремонтами тоже «алес»
Да, мне Слава говорил.
Слушай, а, может, у него поживёшь? Ну, пока с деньгами туго. У него хоть родители люди нормальные. С голодухи точно не помрёшь.
К нему? К его родителям? почти в полный голос рассмеялась сестра. Миша, ты с дуба упал? Они же его самого за шкирку выкинут, если он «дворняжку» малолетнюю домой притащит.
Дворняжку?
Ты их хорошо знаешь? серьёзно глянула Оля, подперев подбородок острым кулачком.
Ну, так признался Лидс, заталкивая в рот остатки бутерброда и принимаюсь за чистку яйца.
Так усмехнулась сестра, досадливо отобрала яйцо, которое Лидс неумело свежевал, снимая скорлупу вместе огромными кусками белка. Он же для них «дитятко ненаглядное». Это он с вами рожи таким же вы придуркам чистит, да на трибунах горлопанит. А для них он совсем другой. Думаешь, они знают, что он по уши в грязи, цементе и клею, в чужих домах лоск наводит? Как бы не так! Слава у нас театре трудится, реквизитором, да художником сценыпочти что уважаемым в богемных кругах человеком! А разбитая морда, так это с бокса. Как техниками сцены накомандуется, так идёт на благородные спарринги, в лучших традициях английской аристократии. Так что, не знаешь ты Славика. Совсем не знаешь.
Умереть не встать только и нашёлся Лидс, откинулся на спинку шаткого стула, отрешённо принял обратно спасённое от окончательного поругания яйцо.
Не встать усмехнувшись, кивнула сестра. А знаешь, кто вы для них? Вот ты, например, в том же театре костюмер. Символично, да? А, вот, Егор, тот что Барбертренер по боксу. А Шарикводитель театральный. Вот так вот. А ты говоришь переехать
Так, Бэкхем у нас пай-мальчик! усмехнулся Лидс, впрочем, беззлобно, вполне дружелюбно, хотя Оля всё равно едва заметно скривилась.
А, может, и нам такими же нужно было быть? Глядишь, не попали бы в эту задницу. Живём в норе, дома ненормальная алкашка, жрём дрянь всякую
Она мягко, но вполне презрительно швырнула остаток бутерброда на тарелку. Луковые колечки чуть дрогнули, но удержались на насиженных местах. Лишь чёрная перечная крошка весело и вольно проскакала на своих невидимых ножках по керамической глади, но быстро устала и улеглась в паре сантиметрах от неровно обрезанного хлеба. Из единственной комнаты потянуло запахом улицы и сигарет. Снова курит. Снова волосы будут пахнуть смолянистым дымом. Впрочем, к лучшему. Ведь чувствовать рядом её настоящий запахзапах чистоты, юности, едва приоткрывшей дверь в истинную женственностьбыло почти невыносимо.
Образы, видения, сны, захлёстывали солёными волнами, что стекают в безбрежный океан. Стекают с тел, выдохшихся от ласк любовников С Оли и Бэкхема. Сестра, совсем ещё юная, нежная, словно лепестки едва распустившегося ириса, легко касалась губами его кожи, обвивала тонкими ласковыми руками, прижималась бархатным животом, начинала с губ, спускалась ниже, потом снова поднималась, роняя на лицо ивовые пряди, легонько щекочущие. Это не возбуждало, нет Скорее оседало на губах горечью ханжеской ревности. Очень странной, почти отцовской.
А ещё было страшно, что в голову смогут протиснуться иные картинки, от которых потом будет не укрыться, не спрятаться. Вдруг на месте Бэкхема, на какую долю секунды, захочется представить самого себя? Тогда мир изменится ещё больше и от этого мира бежать уже точно будет некуда.
Несколько ночей Лидс пытался спать на полу, но леденящие сквозняки недвузначно заявили о том, что их территория неприкосновенна, наградив тремя днями высокой температуры и сухим, нещадно дерущим бронхи, кашлем.
О покупке спасительной раскладушки, с такими-то финансами, речи идти не могло. Что уж говорить о полноценной кровати. К тому же, Оля и так допытывалась, отчего брат, ни с того ни с сего, в один момент, без прелюдии разъяснения, решил, что пол ему подходит больше, чем, пусть и не самая большая и удобная, но, не в пример более комфортная, кровать. Ортопедия, да
До такого близкого дыхания сестры было ещё несколько часов, а мысли уже стали свиваться в ядовитый клубок, отравлять разум вероятностью своего постыдства. Вибрирующий в кармане телефон благостно оборвал выстраивающуюся вязь уже ставших ненавистными образов.
Да, не глядя на экран, коротко ответил Лидс.
Миша, привет, тёк знакомый голос Барбера по невидимым нитям сотовой связи. Занят?
Не особо. А что?
Разговор есть. Точнее, две новости.
Хорошая и плохая?
Обе плохие. Не по телефону. Подходи в гараж, потрещим
Гараж, о котором шла речь, прочно угнездился в меж двух пятиэтажек, вместе с несколькими своими собратьями, такими же старыми и проржавевшими, но упорно служащими своему делу, даже несмотря на преклонный возраст. Два квартала прямо по улице, потом один вниз и ещё один налево. Не так далеко. Съемщику гаража приходилось идти от своего дома примерно столько же. Однако, цена, которую владелец-пенсионер запрашивал за аренду, была беззубой, как и он сам. А потому, лучшего места, где Шарик мог бы устроить домик для своего кормильца-микроавтобусапридумать было весьма сложно.
Сразу за скрипучими, чуть покосившимися воротами, отделяющими ветренно непогожую вечернюю хмарь, от чуть затхлого воздуха гаража, встретила плоская забрызганная задница давно знакомого «Фольцвагена». Шарик почти всегда стремился прятать машину под крышу так, чтобы у дальней стены оставалось место, где можно расставить пустые пивные ящики, соорудив импровизированный стол со стульями.