Ну, давайте какое есть сдался посетитель и, рассчитавшись, отправился за столик у самого окна.
Выпечка крошилась и проталкивалась в горло только хорошим глотком здешнего пресного пива. Розовые языки капусты скрывались непозволительно долго. Трапеза навевала скорбное уныние. Плохая еда, плохое пиво Она словно ненавязчиво приучала к тому, что пресность жизни вписана в правила. Что это и есть норма. С тоски захотелось закурить. Почувствовать на губах мерзость табачного перегара.
Отложив малосъедобные пирожки, Лидс включил телефон. Почти на два дня аппарат был погружён в глубокий сон, и теперь выходить из него капризно отказывался, до неприличия долго вертя на экране логотип компании-производителя. За время телефонной летаргии позвонить пытались лишь однажды. Одинокая СМС канцелярски кратко гласила о том, что авторство неудачной попытки принадлежит сестре.
Привет, отозвалась Оля, после четырёх длинных гудков.
Привет. Звонила?
Звонила.
Что хотела?
Вы уже приехали?
Приехали, признался Лидс.
Можно я к тебе приду?
В гости?
В гости.
На ночь глядя?
Очнись! фыркнула сестра. Десяти ещё нет.
Я к одиннадцати дома буду. Приходи, если хочешь.
Хочу почти по-детски, казалось, немного насупившись, пробубнила Оля.
За окном уже давно висела полночная темень и гулкая тишина, то и дело безжалостно рассекаемая рёвом проносящихся автомобилей. Тоненькое тельце лежало рядом, стараясь соблюдать хотя бы минимальную дистанцию, хотя на узкой для двоих кровати это было непросто. Девичье дыхание слышалось мерным, но если прислушаться, можно было услышать редкую сбивчивость. Это казалось столь непривычно и даже пугающе.
Сестра в свои шестнадцать уже успела превратиться из угловатого подростка в нежную в своей чистой красоте девушку, но ещё не успевшую обтереться о нещадную наждачку порочных улиц. Вот только Бэкхем Мысли о нём с сестре душились в зародыше, как непростительный грех. Но их первый и последний вздох говорил о том, что они есть, а значит, есть и сам грех.
У тебя всегда тут так? прошептала Оля, будто боясь разбудить кого-то неведомого, чутко спящего, свернувшегося клубком у ног.
Как «так»? еле слышно шевельнул Лидс губами, принимая правила игры.
Машины носятся.
Нет. До этого КамАЗы да катки всю ночь дырчали. Видимо, хорошо уложили, если эти придурки гонки тут устраивать решили.
Почему придурки?
А, почему нет?
Ну, у каждого свои увлечения. Ты морды бьёшь. А кто-то по ночам гоняет.
Я никому спать не мешаю. У нас всё полюбовно.
И у нас тоже умело повернула Оля русло беседы. Мы со Славой
Да, ладно тебе! щёлкнул её по носу брат. Это ваше дело. Я уже говорил с ним.
Я знаю. Просто мне нужно было самой тебе сказать. Хотя бы с опозданием.
Будем считать, что сказала. Живите, как хотите
Славахороший парень.
Я знаю, Оль. Я знаю Ты для этого пришла?
А это так важно?
Не знаю.
Вот и я не знаю
Девушка привстала, слепо повертела головой, нащупала в сложённых на стуле джинсах пачку сигарет, осторожно на цыпочках подошла к окну.
Опять куришь, буркнул с кровати Лидс.
Опять кивнула сестра, чиркнула дешёвой зажигалкой. Мама совсем плохая, вновь перевела она тему. Каждый день «на рогах». Я уже не могу слушать, как она по ночам, шарахаясь, бродит с кухни в туалет, с туалета в кухню. Ложится под утро, а потом делает вид, что всё нормально.
Не работает?
Отпуск же был. Из-за Лёни ближе сдвинули. Но уже закончился. Теперь «за свой счёт». Всё гуляет
Всё горюет! поправил брат, но в ответ получил лишь презрительный смешок.
Горюет Ей горевать всегда нравилось, даже когда не по чем было. Ей же все всегда хреновые казались. Одна она святая, да Лёняд'Артаньян Сопьётся она, к чертям. Ночью, как свинья, днём как тень. Не могу больше смотреть. Оттого к тебе пришла
Хочешь пожить?
Не знаю, пожала девушка худенькими плечами. Хочу, чтобы всё нормально было. Может, поговоришь с ней?
Не думаю, что это хорошая идея.
А других нет. Я словно сквозь неё прохожу. Словно нет меня. Сначала раздражало, теперь пугает
Она меня ненавидит. И, как мне, кажется, уже давно
Не кажется. Но, всё-таки
Хорошо, покорно согласился Лидс. Я поговорю. Попытаюсь.
Спасибо, чуть слышно шепнула сестра, и умело стрельнула окурком в открытую форточку. Кстати, в курсенедалёко от нас бывшую ветаптеку сожгли?
Нет, легко соврал Лидс. И что, сильно сожгли?
Да, в хлам. А ещё типа какого-то, что там был, убили.
Убили? не поверил ушам брат.
Ну, говорят в скорую вперёд копытами заносили, даже с какими-то задорным ноткам почирикала Оля, запрыгивая обратно в кровать.
Жуть промямлил Лидс, пытаясь собрать в кучу вмиг расцветшие мыслеобразы.
Да, по фигу, легко отмахнулась сестра, стягивая на себя одеяло. Говорят, оттуда курьеры закладки развозили. Не поделили, наверное, что-то наркобарыги. Вот и полыхнуло.
Скорее всего Спи, пробурчал Лидс и отвернулся к стенке, уже отчётливо понимая, что невидимый рубикон нежданно остался позади и жизнь по «fair play» укоренилась где-то там, где вминаемые в землю черепа казались прочнее, а кровь чудилась лишь маскарадным макияжем. Отныне всё серьёзно. Отныне, коли нежданный пик перевала пройден, путь ведёт лишь вниз.
Глава 10. «Fair play»?
Ветви за окном с прискорбием покачивали ещё не успевшими облысеть головами, а холодный ветер уже брезгливо швырял в стекло ледяное крошево. Некалендарная зима решила заглянуть и поприветствовать город. Ступить на осенний порог, любопытно вытянуть шею в прихожую, дабы как следует осмотреться, где ей предстоит гостить целых три месяца. Казалось, ещё вчера при свете дня можно было разгуливать по залитым тёплым светом улицам в одном лёгком свитерке и ветровке, а уже сегодня приходится соскребать непрошеную наледь с внутренней стороны окна.
Изгрызенный временем истончившийся кухонный нож неохотно поддевал ледышки и с недовольным звоном запускал их на выщербленный под. Сначала Лидс бережно подбирал их и терпеливо нёс в раковину, но потом махнул рукой. Растают, оставят лишь небольшую лужицу, что быстро уйдёт в и так давно разбухшие от влаги доски.
Вместе с отвернувшейся от своих обязанностей осенью, исчезли и деньги. Футболки, поло, рубашки и лёгкие куртки, модных среди околофутбольного движения брендов, уже никто не покупал. А зимних вещей почти не было. Парнишка-поставщик, старательно таскавший через границу с «незалежной» тюки с фирменным британским и итальянским шмотом, считал перевозку громоздких толстых свитеров и курток делом хлопотным и не очень прибыльным. Объём большой, но не соответствующий морже. К тому же, летние шмотки раскупают, как горячие пирожки, чтоб по одной на каждый день недели. А зимняя одёжка носится пару лет, как минимум.
С ремонтом квартир тоже дела шли ни шатко ни валко. Словно с наступлением холодов всех и каждого стало вполне устраивать внутренне убранство жилищ. И даже «стройварианты», казалось, застыли в первозданной бетонной серости, в ожидании тёплых деньков. Были лишь мелкие заказы: переклеить обои в одной комнате, побелить залитый соседями потолокмелочёвка, да и то редко.
Обычно, человек, зарабатывающий себе на жизнь «сезонным трудом», откладывает на «худые месяцы» и сонным медведем впадает в блаженный отпуск, потихонечку таская купюры из жирной копилки. Однако, как и у подавляющего большинства жителей постсоветского пространства, накопления заканчивались на третьем походе в магазин. Социалистическое прошлое приучило народ к застойной стабильности. С этой привычкой люд оголтело перекатился в новое время, совсем забыв о том, что оно новое. Государство перестало думать за своих подданных, но забыло научить их мыслить самостоятельно. В этой бездумности бывшие пионеры и комсомольцы воспитывали и тех, кто так и не успел примерить, ни красный галстук, ни значок-звёздочку, с профилем бессмертного Ильича.
Очередная льдинка полетела на пол, звонко брякнула, проехалась по доске, оставляя за собой мокрый прямой хвост. Лидс нахмурился, пнул влажную стекляшку под кровать. Со скепсисом глянул на свободное от наледи стекло. Про себя подумал о том, что всё без толку. Ночью упрямая корка снова поползёт со всех щелей, меж рамой и плохо подогнанным стеклом, и через пару дней все придётся начинать сначала.