На самом деле его звали Миша, но во всех мобильниках он значился, как Мойша. О нем говорили, что он мать продаст за рубль. Не таким уж он был говном, но этот уникальный парень умудрился разбить свою первую машину по-шизофренически, на манер кацо из грузинского анекдота. Машина называлась «Опель». Дурак не смог вырулить куда надо, а помчался по центру. Посередине была зеленая полоса, и псевдошумахер решил прогуляться по травке на колесах. В финале его ждала большая и красивая клумба; там он якобы и почил. Но воскрес. Тачка вдребезги, одни железки остались, но этот придурок, русский по рождению, однако, еврей по самоосознанию, остался жив. Купил «Жигули». «Торпеды» не было. Совсем ничего не было, кроме руля, рычага переключения передач и трех педалей. Правильно. В машине не должно быть ничего лишнего. Я тоже люблю минимализм. Как-то раз мы поехали в Петергоф, где и жил ездун. Если знаете, перед Стрельной есть участок примерно в километр-полтора, где можно разогнаться. Мойша, естественно, положил кирпич на газ. Дорога там трехполосная: одна, другая, и третья полосадля обгона. Этот затейник, не переставая материться («Ты едешь, урод? Это хрень. Я́ еду»), вырулил на центральную полосу и погнал. Но навстречу мчался такой же Мойша. Он тоже решил, что полоса принадлежит лично ему. Как мы разминулисьзагадка. Готов поклясться, межу бамперами было не больше двадцати миллиметров. Пассажиры вздохнули и закурили.
Мойша никогда не включал пятую передачу; обходить кого-либо он предпочитал на третьей. Ну и к чему эти воспоминания?
Он был фотографом. О-о! В некотором смысле Мойша дал мне путевку в жизнь. Я уже не помню, как вышел на него. Кажется, через какую-то профессионалку. Нужен фотограф на выходные. Пятьдесят рублей в день. Сто в неделю. Более четырехсот в месяц. Это были жалкие деньги даже по тем временам, но я интеллектуально безработствовал.
Обманулся, подумав, что нашел с этим чуваком общий язык сходу.
Парк. Пойти бы в парк.
Мойша чудил классно: один раз он уехал куда-то вроде бы по делам, не оставив мне пленки. Чик-чик, и фотоматериал закончился. Приходили клиенты с денежкой, и под вечер я даже услышал предложение купить пленку на бабло заказчика. Вот бред! Вечером явился Мойша, я доложил ему о ситуации. «Вот дурак, надо было снимать пустым фотоаппаратом, потом бы сказал, что, извините, брак, надо переснять. Но деньги ты бы уже взял!»
Да, в удивительной стране мы живем. Страна чудес, не иначе.
Я рассматривал кусочек фотобумаги, тискал и мацал ее. Серебро. Металлическое серебро. Моих познаний не хватало на то, чтобы определить процент хлористого. А оно было. «Новобром»? Похоже.
Конечно, «Новобром». Но тогда его не было! Снимок старый! «Унибром»? Нет. Та́к растащить его можно было лишь с помощью виража, а этого не делали, я в этом был уверен. Почему? Потому, что неполное отбеливание «съело» бы только слабые слои серебра, черноту не затронув. Чернота же, самая настоящая чернота, была на снимке, превратившись, правда, в глубокий коричневый тон. «Бромпортрет» Были и другие самовирирующиеся сорта фотобумаги, я даже вспомнил формулы: AgBr, AgCl. Но это вовсе не «Бромпортрет», а «Новобром» запроявленный, причем в обычном проявителе Чибисова СТ-1 с недодержкой. Отсюда и контрастность. Контрастность? У меня не было негатива.
Все больше я убеждался в том, что это «Новобром». Снимок выглядел подозрительно старым: «Победа» на заднем плане, она была нерезка́, но все-таки явно видна, да и прикид дядька́ выглядел так, как одевались в пятидесятые. Еще трамвай. Трамвай меня добил. Синий (на черно-белом снимке этого, конечно, не было видно, но я сделал скидку на сенсибилизацию), не двухосный, конечно, это бы вырубило меня напрочь, но тот, с деревянными сиденьями и нелепым штурвалом во втором вагоне. Трамвай был совсем на пределе видимости, и я его увидел! Так называемая «американка», ЛМ-33 с прицепным ЛП-33.
Итак, мистификация. Ну и какого хрена Курго разыгрывала меня? Я набрал номер. Курго не было. Приходилось пялиться в монитор. А он, у меня, зараза, почти сдох.
Курго?
Зачем?
Лариса мешала.
Я пошел в «темную». Дальше. Закурить, думать. «Новобром», судя по всему, проявленный около четырех минут СТ-1 или чем-то подобным. Откуда ты знаешь Лариса брала меня за шкирку и возражала: это, знаешь ли, не «Новобром»? «Ну конечно, Новобром», соглашался я, «Новобром», проявленный четыре минуты, причем в неразбавленном проявителе, иначе максимальная оптическая плотность была бы ниже». «Но это без учета спектральной сенсибилизации». «Конечно». «Субъективно ты домысливаешь, дорисовываешь эти тона; ведь они не такие рыжие, какими тебе кажутся. Сенсибилизация». Шпингалет в двери хряснул; кто-то ломился. Я чиркнул задвижкой. Тело пыталось дышать. Захотелось вырубить оба света, и белый, и красный. Шумно привздыхивая, лавкрафтовское чудовище меня поглощало. Ктулху зохавал мозг! Уставившись на бледно-маньячное отражение красного фонаря (ну почему профи работают с прозрачными фильтрами?) в фиксажной кювете, оно, чудище, бултыхалось, как представление луны в воображении пьяницы, споря с рассудком. Хотя какой тут рассудок, от него осталась лишь ностальгия. Коллекция негативов сегодняшних, да и вчерашних, полетела в проявитель. Странно, вроде бы сегодня я их уже проявлял. Промывки-то тут нет, черт. Лариса пошла на абордаж. Меня насилуют, ого.
Вырвался из «темной», держа в пасти окурок и застегивая ширинку. Откуда-то капало. Кусок фотобумаги по-прежнему лежал в сканере.
Что?.. Лариса уставилась в монитор. Похоже, она поняла, что, кроме, природных, или художественных изделий, есть и некоторые другие артефакты. Я развернул. Она дыхнула мне в затылок, я почувствовал. Опять эти блядские розы!
Сейчас бы ей уйтивот чего хотелось мне. Вкупе с этими сумасшедшими самолетами Второй мировой войны, моими тупыми мыслями, Курго; с прошлыми и будущими женами, твою мать. Улететь. Но надо было работать, бл1л2л3л4л5л6ллин и так далее. Я решил отдаться монитору, хоть и вынул карточку из суетоприемника. Попытался верить чувствам: понюхал этот кусок фотобумаги, надкусил даже. Восприятие не изменилось. Лариса налегла грудями. Пришлось прибавить разрешения. Вообще думать было в лом, и я решил сочинить киносценарий. Ведь Ленка не человек, а герой. Легенда. О ней надо снять фильм. Скооперировавшись с французами. Ленкина кликуха, набранная латиницей, будет смотреться импозантно.
Дом
Дергающиеся индикаторы уровня во весь экран. Звонок. Запись продолжает идти.
Привет.
Здравствуй, Лена. Какого черта ты решила мне позвонить?
Мне нужно сходить в магазин и купить таблетки против комаров. Одной мне идти скучно.
И что, так далеко надо идти?
В Сосновую Поляну.
А в ларьке их нет, что ли?
Нет.
Чепуха какая-то. Значит, там их нет, а в Сосновой Поляне есть. Бред. А на кой они нужны тебе в сентябре? Ведь все комары подохли?
Знаешь, как они у меня жужжат? Это кошмар какой-то. И жалят, жалят!
Улица
Сентябрь. Желтые йодные фонари. Еще не поздногород только готовится ко сну.
Тебе не холодно?
Нет.
Что меня всегда поражало в вас, женщинах, так это то, что у вас никогда не мерзнут ноги. Неужели тебе не холодно в босоножках? Куртку ты надела, иначе бы замерзла. А ноги у тебя голые. Как так? Не понимаю я вас.
Вам, мужикам, надо хранить яйца. Иначе ничего у вас не останется.
Ларек
Лена, спросив таблетки, долго копается в кошельке. Продавщица устало ждет. Наконец Лена достает деньги и платит.
Как ты считаешь Может быть, мне можно выпить бутылку пива?
Я пожимаю плечами:
Почему бы и нет? Но завтра на работе ты будешь сама отвечать перед собой.
Лена забирает таблетки и бутылку. Продавщица отсчитывает сдачу.
Улица
Когда моя дщерь была со мной, мы гуляли вот так же. Я бывал пьян, но успел ей рассказать о том, что ночной городэто красиво. Очень красиво. Серебряный город, золотые огни. Теперь наверняка позабыла: сейчас она далеко, маленькая.
Дом. Фак
Индикаторы на минус бесконечности. Звонок. Грохот трубки, снимаемой с аппарата.
Але.
Маркуша, я напилась.