Сапожинский Евгений Владимирович - Courgot стр 20.

Шрифт
Фон

Ну а что ж, это буддистское недеянье, оно спасет тебя от убийцы? Буддизм потерял для меня привлекательность. Видимо, дело в том, что учение Будды я понимал очень поверхностно; созерцал. Да, впрочем, и с христианством так же. Трудно въехать в восточную философско-религиозную мораль человеку западному; вдвойне сложно человеку не западному и не восточному, а россиянину. Пятое направление в географиии! Да и на кой мне эта восточная эзотерика. Ведь и христианство (я почесал ляжку, а затем пятку), тоже пришло с востока. Мне шел восьмой год, когда бабушка втайне от моих родителей крестила меня. Папа и мама вряд ли одобрили бы тогда этот поступок. Потом, спустя много лет, мои родители пересмотрели отношение к религии. В безумные девяностые мама уверовала, что, впрочем, только помогало ей углубляться в тонкости польского языка. Папа, как стойкий оловянный солдатик, хранил в себе атеизм. Пока я не привел аргумент: христианство оставляет свободу выбора. Отец задумался. М-мда-а, выбор хорош, сказал палач осужденному. Ведь если бы было сплошное благо, витийствовал я, тогда бы не было таких понятий, как ад и рай. Точнее, зло и добро были бы уравнены. А на первой же буквально странице Ветхого завета сказано: существа эти, Адам и Ева, сотворены были по образу и подобию Божьему и умели отличать добро от зла. Впрочем, Библия не дает ответа на вопрос, что есть добро, а чтозло. Но! Выбор есть всегда! Даже в том примере с палачом. Попробуем доказать от обратного: не имея выбора, человек оказался бы марионеткой в руках Господа. А Ему это на хрен не нужно. Ему по кайфу, если можно так выразиться, Человек выбирающий. Или Человек играющий? Как бы это сказать по-латыни? Не умею, сызмальства, видите ли, не обучен. А! Вспомнил. Homo ludens. Отец стал более толерантен, хотя до сих пор подходил к религиям каким-бы то ни было, как историк. Ни на его, ни на мои, ни на материны вопросы религия не дала ответов. Во всяком случае, вопросов стало только больше. Но ведь религия для того и существует, чтобы задаваться вопросами, а не жить по догмам. Чем меньше в религии догмтем она совершенней. Так? Гм, сектанты, значит, самые крутые.

Как быть с Курго? Теперь-то уж точно, думал я, хабаря, затем вытаскивая бычок обратно и прикуривая от него сигарету, ничего не докажешь. Да ведь и истории этой не один день. Я почувствовал некоторое облегчение. Отмазался. Окурок обжег пальцы (я почему-то еще его держал), канул на паркет и бодро покатился под диван. Я не стал с ним аукаться.

Подонок я.

* * *

А не перевести ли тебе Лема, как-то сказал я маме в шутку. В ответ я услышал такой сенсационный мат на языке прославленного автора, который помог мне просечь менталитет поляка. Не Лема, а поляка вообще. О чем и высказался. Что это за менталитет поляка вообще, завелась мать, вот ты, да и я, русские. Ты можешь как-то охарактеризовать русский менталитет?  «Распиздяйство»,  подумал я. И смолчал Грохнул по столешнице трилогией Жулавского (в переводе, конечно; она как раз завалялась в моей сумке). Перевод был анонимный. «Да не так!»зарычала мать, искоса бросив взгляд на издание, и помчалась в спальню за словарем. Тут же вернулась. Минуту или две я задумчиво курил, уставившись в потолок, и слушал шелест яростно переворачивыемых страниц. Наконец я услышал зловещее «О! Я так и знала!»«Мама,  попытался урезонить ее я, есть ведь и другой перевод, очень известного переводчика, твой коллега, ты наверняка знаешь его.  Я назвал фамилию.  Хуже это или лучше? По-моему, оба перевода неплохи».  Мама поглядела на меня поверх очков. Сказал:«Я, конечно, не владею языком, как ты. Даже в основном не владею. Я могу поздороваться по-польски, спросить, который час, причем, как ты говоришь, у меня неплохое произношение. Я даже могу сказать такую важную фразу, которая помогает выжить: «Я хочу есть», но что с того? Какого черта! Почему именно польский?! Почему не английский? Не японский? Почему не русский, наконец?! Ты могла бы быть великим филологом русского языка Филолог,  заорал я,  что это за слово, греб твою муть?» Ринулся в спальню и расшвырял тома БСЭ-3 1978 года. Маманя тащится с этого издания. «Филологияэто серьезно!  заявил я, листая том на подоконнике.  Вот! По-гречески это буквальнолюбовь к слову» Что-то во мне иссякло, я затихарился. Захотелось плакать. «Мама  заныл я.  Ну что сделали с русским языком, убили его. Не изнасиловали даже, а убили. Сникерсы и фьючерсы. Мама, как жить?  я всхлипнул. Хотелось разрыдаться, но гордость мужская не позволяла.  А может быть, это любовь к знанию? Ведь логосзначит учение.  Я покосился на том.  Любовь к мудрости. Значит, философия и филологияодно и то же».

Бедная моя мать! Она выслушивала всю эту чушь от человека без какого-либо связного образования, от человека, который бросил обучение в техникуме и пошел работать на первый подвернувшийся гребаный завод, презирая в душе рабочий класс. Презрение мое доходило до того, что я дрался с мужем моей матери, работягой. Тем самым я унижал и оскорблял ее, однако, как говорится, Платон мне друг, но истина дороже. Как-то раз этот чувак, зарвавшись по пьяне, заявил, что все писателибездельники и паразиты. Не удержавшись, я запулил ему в рыло банкой с горчицей. Дальше был бардак. Я кому-то звонил, пытаясь пробормотать адрес, но, как ни был пьян, все-таки смекнул, что свинтят прежде всего меня.

Жалкие филологические разборки.

Интеллигент, бля.

История пакостна, но расскажу уж до конца: я повалил этого дебила на пол, мама легла на него, прикрывая от моих ударов. Хотелось замочить козла. «Значит, ты,  я перевел дыхание,  утверждаешь, что писателиговнюки?»на всякий случай я пнул его по ребрам. «Не надо»,  вскричала мама.  «Надо, надо!»я вынул тело из-под мамы и усадил его на стул. Валентину Юрьевичу это не нравилось, похоже, на полу ему было кайфовей. «Значит, писатьэто фигня.  Юрьич кивнул.  Ага. Ну напиши-ка книгу».  Я протянул ему шариковую ручку. «Да легко!»сказал В. Ю. и задумался.

«Что-то не так?»Часы тикали, я чувствовал себя садистом. И получал наслаждение. «Пиши ты,  взмолился Юрьич,  под диктовку. У меня, знаешь ли, с пальцами проблема».  «Тремор? Не отвлекайся. Я записываю».

Взял ручку.

Чувак напустил на себя умный вид. «Родился»пауза повисла в воздухе. И висела очень долго. Наступила обломная тишина. Я ждал, покусывая перо. И жду до сих пор.

Так вот, о слове. О Слове. С русским языком сотворили порнуху, я в этом уверен. Одна моя знакомая решила приколоться и пошла работать в детский садик. Не методистом, не воспитателем. Музыкальным руководителем! Как можно руководить музыкой, блин горелый? Как можно руководить людьми, навязывать им музыку, что ли? А ведь дети, мать твою, тоже люди. Она стала им наигрывать на баяне, понятия не имея о том, что был такой композитор, как Малер. Конечно, фамилии Баха и Бетховена ей были знакомы. Было бы странно, если не так. Но это все цветочки. Ягодки созрели, когда я прочитал сценарий. Просто фашизм. Этих педагогов я бы ставил к стенке и расстреливал длинными очередями, будь моя воля. Ой, какой я злой. Ненавижу уродов. «Прости их, Отец,  говорил Христос, когда руки Его прибивали гвоздями к кресту,  ибо не ведают они, что творят». Эти же знают, что творят. Еще цитата из Библии: «Горе тем, кто совратит малых сих». (Не даю ссылок, цитирую по памяти). Речь о детях. Творят, блядь, эти подонки взрослые и считают, что занимаются великим делом.

Dixi. Чего-то я, возможно, не понимаю. Не понимаю, может быть, ничего. Но мне захотелось этой приколистке дать в лицо, несмотря на то, что онаженщина. Насиловать детей такими текстами! Речь пьяного подонка в четыре часа утра у пивного ларька куда литературней! Тупой я, видимо, но еще кое-что в русском языке соображаю, пусть хоть не как писатель, а как читатель. Филолог!

В турецком языке, как и во многих других языках, более половины словзаимствованные. В русскомтри четверти, оставшаяся четверть под сомнением. Об этом было сказано еще в 1931 году одним лингвистом. Что теперь? Какого члена надо портить русский язык, этот великий и могучий, мать вашу.

А на хуй поебать!

* * *

Химический анализ отпечатка мне недоступен. Ограничимся визуальным осмотром.

Открыл скан. Так. Отфотошопим?

Снимок почти идеален. Бородатый дядек и тонущие перила в хорошем бо-кё. Хотя какое бо-кё может быть нарисовано «Индустаром»? Это противоречит теории. Я отчего-то разозлился. И вспомнил Мойшу.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Популярные книги автора