"Смотрите! Был - шпана патлатая, стал - сержант Советской Армии".
Я шел по улице не спеша, с достоинством и честью, а под руку меня держала красивая девушка с длинными ногами и распущенными волосами. Всё точно так, как рисуют в дембельских альбомах.
Моя девушка, чтоб вы знали!
Не каждого, далеко не каждого дожидаются из армии. Соответствовать надо.
Мимо шли земляки с милыми, родными, бледными, незагорелыми лицами. Два года вокруг меня были только смуглокожие - что славяне, что чурки. Солнце в Афгане жесткое. Загар тёмный. Мы весь день, считай, на свежем воздухе. У всех в полку рожи смуглые и обветренные. Я выделялся из толпы темно-коричневым загаром и невиданной формой. Сразу видно - человек приехал очень издалека и служил в секретных спецвойсках. Каждый встречный, хоть ненамного, но останавливал свой взгляд на мне и это было приятно - во взглядах читались интерес и уважение.
Двадцать минут неспешного хода. Вот уже Четвертая городская больница рядом с которой Светкин дом. Пока она переодевается, я успею покурить.
- Эй, чувак, ты с какого района?
Я и не понял сперва, что это меня спрашивают. Я тут родился и вырос, меня на районе каждая собака знает.
"Залётные, что ли?".
Между районами города существовала не вражда, а скорее соперничество. Гуляние чужаков с местными девчонками не приветствовалось.
Три сопляка.
Лет по шестнадцать-семнадцать.
Не из моей школы, иначе, я бы их запомнил еще пионерами.
Когда я уходил в армию, им было по четырнадцать-пятнадцать. Сидели они строго в своем дворе и по улице не фигурировали, а тут, смотрите-ка на них - повзрослели, осмелели. Страху не ведают, взрослых пацанов ни во что не ставят - с вопросами подкатывают.
- Эта тёлка, - сопляки показали на Светку, - с нашего района. Чтобы мы тебя с ней больше не видели. Понял?
"Ни фига себе заявочки!", - если бы мои домашние тапочки заговорили со мной, я бы не удивился сильнее такой борзоте.
- Иди, переодевайся, - скомандовал я Светке, - я тебя тут подожду.
Светка упорхнула и я остался наедине с допризывниками.
Ребятишки крепенькие, но юные. Скелеты долговязые, но мышечные корсеты недоразвиты. Силу они нагуляют годам к двадцати трём, лет через семь. При таких физических данных очень смело с их стороны обращаться к товарищу сержанту, не испросив разрешения.
Очень смело и очень глупо.
Потому что разговаривать я не умел и полемика с личным составом у меня была короткой и убедительной.
Ближний ко мне выхватил мой крюк с правой, как старлей в Куйбышеве и прилег тут же. Второй получил прямой с левой в нос и согнулся, удерживая прижатыми к лицу ладонями закапавшую кровь.
Третий схватил меня за грудки и с ним пришлось повозиться секунд восемь. Вспомнилась моя святая и чистая юность, городской Дворец Пионеров, секция дзю-до и зелёный пояс за технику.
Подхват под одну ногу.
Тот же самый бросок через бедро, только за счет отрывающего партнера от земли маха ногой вверх траектория полета получается амплитудней.
"Сколько лет назад я ходил с секцию? Четыре? Пять?" - я был удовлетворен успешно проведенным приёмом. - "а навыки остались. Помнят, руки-то. Помнят!".
Всё-таки я больше спортсмен, чем боец - взял и по привычке подстраховал партнёра, чтобы он пришел аккуратно на спину и не покалечился при броске. Ещё и поддернул его на себя, чтобы он не больно ударился. Боец привёл бы противника вертикально на голову и позволил бы ему собственным весом сломать себе шейные позвонки.
Этому, который согнулся и считает капли крови, стекающие из его носа на асфальт, надо дать с ноги в ухо, а тому, кого я уделал первым и который что-то там мычит на асфальте, надо добавить в дыню прямым сверху.
"Ах, как же мы маслались в пехоте!" - в мозгу ярко высветились былые полковые драки, - "От души! Приятно вспомнить".
Ребятишки еще не служили в Армии и потому не знали, как это бывает больно, когда пехотный сержант начинает месить духсостав. Не следует выводить товарища сержанта из состояния душевного равновесия и гармонии с окружающим миом - долго потом хворать придется.
То ли я увлекся и не аккуратно бил?
Когда я со всей дури двинул ногой окровавленному и мой ботинок прилетел ему в ухо, у меня в правом боку что-то враз похолодело, а потом сделалось горячо.
"Потянул? Или связку порвал?", - боль обеспокоила меня, но я переключил внимание.
Развернулся с подшагом назад, как учили.
Этот третий, которого я так нежно подстраховал во время броска, успел вскочить на ноги, достать нож и подкравшись сзади садануть им мне в бочину.
"Ну не свинья ли?", - расстроился я неблагодарности уличного подонка, - "Ножом пырять - это уже совсем не честно".
Я подпрыгнул к нему, правой рукой притянул его за грудки к себе левой откинул его голову, а зубами по-волчьи вгрызся в гортань.
Больше ничего не помню.
Дальнейшее мне рассказал мой лечащий врач через сутки, когда я отошел от наркоза.
- Ты счастливчик, - говорил он мне, приставив стул к моей больничной койке и совершая колдовские манипуляции: то считая мой пульс, то раздвигая мои веки, - Хорошо, что возле больницы дело было. На крыльце интерны курили, они всё видели. Вообще-то после проникающего ранения печени больше часа не живут. Если через сорок минут пациент не попал на хирургический стол - шансов, считай, нет. Они, как увидели, что ты потерял сознание, рванули в приемный покой за носилками и на носилках тебя экстренно доставили в операционную. На столе ты лежал через двадцать минут после ранения. Так что обошлось без осложнений. Через месяц выпишу.
На другой день приходил молодой улыбчивый капитан в синей милицейской рубашке с коротким рукавом:
- Андрей, расскажи, что случилось в тот день?
- Провожал девушку. Подкатили три каких-то щегла, стали говорить слова. Дальше ничего не помню.
Капитан не стал меня добивать расспросами. Что-то там написал себе в протокол и ушел.
На четвертый день, когда я более-менее оклемался и стал понимать происходящее, он пришел снова, принес мне фрукты и соки:
- Ты молодец, - объявил он мне, улыбаясь по-дружески и глядя с уважением, - Герой! О тебе доложили министру. Он приказал отметить тебя наградой. Как поправишься, наградим тебя в торжественной обстановке почетной грамотой и ценным подарком.
Капитан задал мне несколько простых вопросов. Я ответил, расписался где было указано и остался выздоравливать в компании пятерых язвенников и аппендицитников.
17. Система как она есть
Какой идиот сказал, что "страдания облагораживают"?
Кого они облагородили? Покажите мне скорее хоть одного "облагороженного"... если, конечно, сумеете его обнаружить среди страдальцев.
Страдания ожесточают и делают глупее.
Знаете, чем песец отличается от писца?
Песец - это северный пушной зверёк. Писец - это тот, кто пишет-переписывает.
Так вот, за мной пришли оба.
Один, скаля зубы и виляя пушистым хвостом, другой гнусно ухмыляясь, строча в протоколе что-то гадкое гусиным пером, зажатым в чернильных пальцах.
После утреннего обхода из общей палаты меня перевели в отдельную. Я отнес это на то, что в больнице, наконец-то, догадались относиться ко мне как к герою, хотя мой лечащий врач, осматривая наложенный его руками шов на моем боку и сочащуюся из него сукровицу, ничем не выдал своего восхищения моей героической персоной. Бесцеремонно рванул прилепленную лейкопластырем, пропитавшуюся за сутки повязку, осмотрел сочащийся шов, кивнул сопровождавшей медсестре, та мазнула меня ватным тампоном с какой-то жидкостью из баночки коричневого стекла и сменила повязку на сухую. Сурово и обыденно.
Как в армии.
Как в том армейском анекдоте:
В военный госпиталь приезжает проверяющий генерал. Заходит в палату к солдатам. Тыкает пальцем в ближайшего:
- Что болит?
- Гангрена.
- Чем лечат?
- Йодом мажут.
- Претензии есть?
- Никак нет.
Тычет пальцем в следующего:
- Что болит?
- Геморрой.
- Чем лечат?
- Йодом мажут.
- Претензии есть?
- Никак нет.
Подходит к третьей койке:
- Что болит?
- Ангина, товарищ генерал. Воспаление миндалин.
- Чем лечат?
- Йодом мажут.
- Претензии есть?
- Так точно, есть! Или пускай ватку меняют или пусть с меня первого начинают.