В общем, я знал, сколько дед помнит всего, поэтому слегка испугался, когда нахально сказал, что знаю что-то, чего он не знает. Но дед припирать меня к стенке не сталза это я, надо сказать, благодарность почувствовал. Спорит он интеллигентно всегда, к стенке не припирает, уважает партнёра, не показывает, что видит его насквозь.
Может быть!даже как-то охотно согласился дед.Даже так и должно быть, чтобы следующие поколения больше знали, чем предыдущие, иначе жизнь никакого смысла бы не имела! Но всё ведь коварно устроено: чем больше ты знаешь, тем больше ты и не знаешь!
Как это?удивился я.
Вообще, с дедом интересно разговаривать: часто он неожиданные вещи говорит, как взрослые называют их, парадоксы.
Как это?вступил я в спор.Я считаю, чем больше ты знаешь, тем меньше остаётся неизвестного. Скажем, выучил я две трети учебникаосталась одна треть. Выучил пять шестыхосталась одна шестая! Правильно?!Я почувствовал вдруг, что довольно улыбаюсь: «Припёр деда-профессора к стенке!»
Нет, неправильно!Дед весело топнул ногой.То есть для учебника это правильно, а для наукинет!
Почему это?
Почему?Дед торжествующе посмотрел на меня.Ну гляди!
Он достал из портфеля толстый красный блокнот с вытисненными на нём золотыми буквами: «Участнику 11-й конференции селекционеров», потом, озабоченно сморщившись, стал шарить за пазухой, вытащил наконец карандаш.
Вот.Он нарисовал маленький кружок.В этом кружке то, что ты знаешь в самом начале. Ясно?
Ясно!кивнул я.
Ну а где располагается граница между тем, что ты знаешь, и тем, чего ты не знаешь?
Граница... по этой окружности!Выхватив у него карандаш, я обвёл карандашом окружность.
Правильно! Соображаешь кое-чего!похвалил меня дед, и мне стало приятно.Ну а теперь гляди: идут годы, ты усиленно занимаешься наукойи что становится с кругом твоих знаний?
Больше становитсяясное дело!Я провёл на соседнем листе блокнота большой круг.
Так... а где теперь граница с неизвестным?спросил он.
Вот!Я уверенно провёл карандашом по большой окружности.
Правильно. И можно теперь заметить, что граница эта стала длиннее. То есть неизвестного в поле твоего зрения больше оказалось, чем раньше. То есть чем больше ты знаешь, тем больше ты не знаешь! Понял теперь?!Дед бросил карандаш в блокнот и захохотал.
Я оцепенело смотрел на два нарисованных круга.
Да-а-а... неожиданно! Что значит общаться с учёным: всё время узнаёшь что-то такое, о чём раньше и не подозревал!
Но так-то, вообще, конечно,миролюбиво сказал дед (доказав своё, он мог теперь сделаться и миролюбивым!),наверняка и ты знаешь что-то такое, чего я не знаю. Другое время, другой круг общения! А я ж из деревни приехал, только и знал всего, как быков запрягать!Дед весело мне подмигнул.Но что касается ржи, пшеницы и ячменяих я знал с раннего детства! И особенно хорошо изучил я их на уборочной после первого курса института. Послали в Заволжье настам огромные поля были, от горизонта до горизонта, и там мы на собственной шкуре узнали разницу между уборкой ржи, уборкой пшеницы и уборкой ячменя.
И как вы убирали? Вручную?
Иногда приходилось и вручную. Но вообще-то, в те времена стали уже появляться и уборочные комбайныв основном американские, две марки тогда были у нас: «Оливер» и «Холт». Комбайны те ещё не самоходные были, прицеплялись к трактору, а на самом комбайне двое восседалиштурвальный и комбайнер. Комбайнер за всем сразу смотрит, как капитан, а штурвальный управляется с хедеромрежущей частью комбайна. Перед хедером крутятся такие плоскостину, видал, наверное, в киноназываются «мотовила». Мотовила наклоняют стебли, хедер их срезает, лента транспортёра поднимает срезанные растения наверх, в барабан! Барабан крутится, молотит, зерно ссыпается в бункер, солома выбрасывается наружу.
Непросто хедером управлять: на такой высоте надо нож держать, чтобы как можно ниже стебли срезало,солома ведь тоже ценный продукт, коровы едят, нельзя половину соломины в поле торчать оставлять. Но рассчитать трудно, особенно неопытному. Пшеница довольно малорослая, как можно ниже держишь нож к земле, и чуть какой бугорокнож зацепит сухую землю и земляв барабан, дымище подниметсявсё закроет! Я в первый раз подумалпожар! Хотел убегать! Единственно почему не убежалиспугался прыгать на ходу, да и высоко!Дед улыбнулся.И можешь представить, в каком виде комбайнер в конце дня с комбайна слезает! Зубы и то чёрные! А мы не только днёммы и ночью работали!
Ну, ночью вас, наверно, вообще не видно было!сказал я.
Почему это?удивился дед.
Ну... ночьчёрная, и вычёрные!
А, да... действительно!Дед захохотал.Ну, значит, поработали мы там до осени. Убрали всё. Зерно отвезли на станцию. Потом было собрание торжественноеи меня за ударную работу шерстяной кофтой наградили! Вот так!
Кофтой?Я засмеялся.Это женской, что ли?
Честно говоря,улыбнулся дед,так и не понял я, мужская она или женская. У нас в деревне таких кофт не носили. В общем, когда я к нашим ещё в Берёзовку перед занятиями заехал, сестра моя Татьяна, тоже из Саратова на каникулы приехавшая, попросила у меня эту кофту поносить, и так она понравилась, что я ей подарил. Наверное, всё же она женская была. Ну, повидал я своих и снова в Саратов поехал. На обратном пути, помню, со мной смешное проишествие случилось. Пересаживаться с поезда на пароход где мне надо было?Дед повернулся ко мне.
В этом... Камышине!
Правильно!обрадовался дед.В Камышине! Ты не бывал там, нет?
Ну когда же?
Жаль!сказал дед.Интересный город! И помню, подъезжаю я к Камышинуи вдруг подсаживаются ко мне на полку два подозрительных типа. А у меня с собой был огромный чемодан с морковьюна всю зиму запасну прямо целый шкаф с ручкой! И гляжу, типы эти глаз с него не сводятдумают, чего, наверное, только нет в таком чемодане! А ещё у меня был тёплый шарф (сестра Таня мне связала его из овечьей шерсти в благодарность за кофту). А в вагоне душно было, переполненноя шарф этот снял и повесил на крючок. И вот подходит поезд к вокзалу, загляделся я на встречающихи вдруг вижу: шарф мой как змеяр-раз!с вешалки и исчез. Я вскочил, гляжу, один из этих типов в самом уже конце вагона с шарфом моим пробирается. Я бросился за ним, толкаюсь, кричумне, естественно, тем же отвечают. И тут вдруг осенило меня, догадался я оглянуться. И вижу: второй из этих типов с морковным чемоданом моим к другому выходу пробирается. Ну, тут растерялся я, заметался: «За кем бежать?» Потом всё-таки решил, что морковь важнее: как-никак еда на весь годморковь и парить можно, и тереть! Побежал за тем. Выскочил на платформу, гляжу, идёт он с моим морковным чемоданом по платформе и еле-еле ноги передвигает: здорово тяжёлым чемодан оказался, но броситьжадность не позволяет. «Уж не золото ли там?»видно, думал. Хотел я догнать его, шум поднять, чемодан отнять... А потом вдруг,дед усмехнулся,такая мысль мне пришла: «А зачем? Несёт себеи пускай несёт! Идёт в ту сторону, куда мне и нужно... Бесплатный носильщик,думаю.Чем плохо?» Вышли мы на привокзальную площадья за ним не спеша иду. По улице пошли. Тут остановился ондух перевести, руку сменить... Озирается на меня: чего я не накидываюсь на него? А я спокойно гляжу на него, даже улыбаюсь. «Устал,думаю,человек, пусть передохнёт!» Посмотрел он на меня, злобно ужеещё бы, такую тяжесть ему из-за меня приходится волочить!поплевал на руки, снова понёс. Прошли мы так с ним почти что до пристани, тут он в другую сторону решил повернутьот реки. Догнал я его. Показываю: «Мне сюда!» Поставил он чемодан, на меня посмотрел. «Твой, что ли?»мрачно так спрашивает. «Мой!»говорю. «Ну так сам тогда и неси!»обиженно так выговорил и ушёл. Ну, мне уж до пристани недалеко оставалосьсам донёс!Дед весело засмеялся.
Да... остроумно ты сделал!сказал я.
Соображать надо!Дед хлопнул себя по лысой голове.
За окном снова замелькали высокие дома, мелькнул старинный дом с острой кровлей, сложенный из крупных камней, в котором, как однажды рассказал мне дед, жил знаменитый русский писатель Куприн.