Уроки деда Беззуба не исчезли и через семь лет семейной жизни. Тренированному телу даже не понадобилось включать математический мозгВаня резко отпрыгнул, перекатился через руку и присел, прикрыв собой заветную коробку. Грохот был оглушительным. Через оскаленные звериные пасти разорванных фасадных окон, как в цирковом иллюзионе, прыгали окровавленные, перепуганные люди. Со всех сторон к дому Либмана мчались полицейские. Ваня лизнул теплую соленую струю, сбегающую в угол рта, и вытащил из щеки осколок. В ушах звенело, он, прижав к груди коробку, пошатываясь, побрел к конке.
7 декабря 1905 года анархисты взорвали пять бомб в кафе Либманаэто был самый масштабный теракт за всю историю Одессы. Двадцать человек погибло, столько же обратились в госпиталь за помощью. Среди жертвсам хозяин и трое коллег-приказчиков из магазина Бомзе.
Ванечка на цыпочках зашел в дом и, оставив коробку на кухне, тихонько выскользнул.
Сема-Циклоп, задыхаясь, болтался в воздухе. Двое его корешей стояли в углу комнаты, положив руки на наганы.
Ваня железной хваткой держал Вайнштейна за горло.
Самооборона, говоришь? Революцию решили устроить? Зависть гложет? Или платить не хотят? Слушай меня, Циклоп! Никаких бомб в нашем доме! Твои идиоты забросили шесть, а взорвалось пять. Я там был. Если бы они знали правильную пропорцию, погибло бы в десять раз больше, а если бы знали другие расчеты, могли б с одной разнести весь дом Либмана. Гимназист твой если запоетя добавлю. А теперь внимание! Я вас сам взорву к чертовой матери всех. Не насмерть, а так, что останетесь обрубками и будете днем просить милостыню, а ночьюсмерти. И не вздумайте мне что-нибудь сделатья перед тем, как зайти, уже закладки тебе заложил: шагнешь куда не надои сразу на тот свет отправишься. А может, тебе просто второй глаз выбить прям сейчас?
Семен хрипел и вертелся:
Беззуб, ты что? Ты чего? Да я никогда! Меня уважаемые люди попросили этого шлимазла пустить и место дать. Я думал, они ограбление готовят! Какой Либман? Какой гимназист?! Бог с тобой! Да уберите вы стволы, меня замочите ненароком!
У нас во дворе революций не будет. Надеюсь, все поняли? Ваня разжал пальцы и вышел.
Слышал, окликнула его мадам Голомбиевская, говорят, сегодня «Фанкони» взорвали.
Не, у нас в депо все тихо, отозвался Ванечка.
1906
Бессонные ночи
1906-й станет просто годом-фейерверкомвзрывы будут греметь ежемесячно, если не чаще. И первый случится в канун Татьяниного дня24 января. В Одессе появится новая гроза коммерсантовЛев Тарло.
Новый герой со старыми дырками, будет ворчать Ванечка, вспоминая безумные глаза гимназиста из Семиной комнаты. Черные знамена анархии отлично прикрывали и придавали банальному рэкету гражданской позиции.
Новые бомбисты учли опыт коллегпервая бомба приземлилась точно в дымовую трубу жандармского управления на Ришельевской. Она взорвалась чуть раньшедо открытия участка, поэтому только напугала жандармов. И понеслосьнападение на дом купца Лимонова, налет на кассу российско-бельгийской фирмы «Гвоздь», очередной кровавый наезд на несговорчивого Бомзе прямо в его магазине на Александровском проспекте, где застрелили управляющего и ранили самого хозяина, взрыв на Одесской бирже, метание бомб и снова нападение на полицейских
Беззуб ворочался по ночамс каждой новостью о новом взрыве он думал о том, что если бы тогда в декабре пошел в участок, то, возможно, не было бы ни новых взрывов, ни жертв. Но за стеной спали Лида и Нестор, а в колыбельке рядом с ними сопела Анюта. Их бы не пощадили Он продолжал до изнеможения просчитывать и прокручивать варианты решения, как будто время можно было отмотать назад.
Ваня будет маяться долгих четыре месяца, пока в апреле группу бомбистов не ликвидируют. Во время облавы Тарло ранят трижды и отвезут в тюремный госпиталь. В сентябре по приговору Одесского военно-полевого суда его расстреляют. На казнь Левушку вынесут на носилках, Семе шепнут, что казнили уже мертвого. А труп закопали прямо во дворе тюрьмы.
Ваня вздохнет с облегчением, но бомбы в Одессе будут продолжать рваться долгие двенадцать лет.
Родная кровь
Кому войнакому мать родна! мурлыкала Голомбиевская, наблюдая, как через двор идет к себе внезапно похорошевшая Елена Фердинандовна, а за нейна полшага сзадиее новый фаворит.
Третий официальный мужчина мадам ГордеевойИван Косько был неприлично хорош собой: смуглый, черноглазый и кудрявый. И даже разболтанная моряцкая походочка с чуть заметной хромотой только добавляли пикантности и шарма.
Он божился, что отец егобелорус, приехал в Одессу на заработки, а матьгречанка, и что оба померли от чумы. А сам онсписанный из-за ранений в русско-японскую моряк. Злые языки поговаривали, что он не совсем Косько, и точно не Иван, а, судя по роже, то ли беглый румынский каторжанин, то ли обычный еврейский контрабандист, которого подстрелили в портовых разборках или очередных налетах, и пока Гордеева залечивала его раны, он пролечил ей мозги. Как бы там ни было, Косько под девизом «слабоумие и отвага» вообще не боялся Елены, фамильярно называя ее при всех Лёлей. С его легкой руки Лёля приклеится к Фердинандовне навсегда, правда, называть ее так будут только за глаза.
Елена догнала идущую с колясочкой Фиру.
На пару слов, смущенно буркнула она. Ты одна правду скажешь.
Фира остановилась и с интересом снизу вверх посмотрела на нее.
Гордеева наклонила голову:
Я сильно старая?
Для чего?
Для него! фыркнула Елена. А то ты не понимаешь!
Ну что ты Фира от такой откровенности растерялась.
Я ужесухофрукт против него. Шутка лимужик на десять лет моложе!
Ты? Ты у меня совета спрашиваешь? Фира критически осмотрела Гордееву. Красивая крупная баба со сбитым тугим телом, крутыми боками и румянцем во всю щеку. Она была не сгустком, а цельным мощным куском энергии.
Ты ты как сахарная голова! Кристалл. Ни убавить, ни прибавить. Да ты любую за пояс заткнешь! У тебя фигура, и лицо, и грудь. Какая разница вообще, если ты его любишь?
Вот это самое страшное Елена помолчала и почти беззвучно выдохнула: что люблю.
Фира сжала ее руку:
Я так рада! Поздравляю!
Гордеева уже пришла в себя, выдернула ладонь и демонстративно обтерла об платье:
Довольно уже сантиментов. Иди куда шла, подруга.
Фира сходит на рынок, вернется, выкупает и уложит спать Анечку и спустится во двор с тазом свежей стирки.
Кеца-але!!!! Дремлющий после обеда Гедаля чуть не свалился со стула от такой внезапной фамильярности.
Кецале! вопил тощий еврейский паренек в пижонском твидовом костюме и шляпе «хомбург».
Он промчался мимо Гедали, бросив возле колонки рыжий кожаный чемодан, и схватил за талию Фиру. Она от неожиданности уронила в дворовую пыль белоснежную простыню с тонким кружевом и монограммой и заверещала на весь двор: Йоська!!! Йосичка!!!!
Ой, мне все равно до их забобонов. Младший брат Фиры Йоська прихлебывал чай с пирожками. Прямо такая тайна! Еле узнал ваштвой адрес у Беззубов! Фирка, ты что, умеешь готовить? Сама? От так новости! А в Никополе у нас весело! Дедушка Иван стал совсем мишигинер со своим пьянством, стреляет по соседям, если вдоль его забора ходят. И всю прислугу заставляет петькак заголосили бабы вечером, значит, опять перебрал. Зато твой свекор, дай ему Бог здоровьичка, с нашим папой крутят такую коммерциюне поверишь! Мы теперь богатые люди. Полгорода под нами! Зерно, ткани, свой пошив, лавки Бакалею на проспекте помнишь? Там еще Макс был рыжий? Прогорели. Теперь у нас работает. Женился в том году на твоей Розе. Боже, как он ее боится! Мы со смеху помираем с этой пары. Детей у них нет пока. Роза Макса гоняет, что это потому, что он ее мало любит. Мы только не поняли: малоэто редко или недолго.
Йосик, Фира махнула на него полотенцем, никак не привыкну, что ты вырос уже. Ну что ты несешь! Лучше скажи, как дома?
А что дома? Бетя уже на выданье. Она стала такая жирная! Ты не поверишь! Ничего, кроме шоколада и марципанов, есть не хочет. Все равно замуж пойдет. Самая завидная невеста. Тереза и Софа в гимназии учатся. С нашими доходами и место нашлось, и гувернантка. Бронечка совсем старая стала. Мы только с ней тебя вспоминали. Помнишь ее «а-ди-ёт!»? До сих пор меня так называет: Адиёт! Ехай в Одессунайди Фиру, целуй за меня.