Да так! Наматрасник на ковре, одеяла, подушка, всё на полу
Да ты что, Вера?
Да она привыкла, видать, на полу спать
Горничная прыскает:
Депутатка, депутатка, а народ-то дикий
А ты думала, она ордена навесила и сразу
Простите, вмешался Майер, посмотрите бронь. Майер моя фамилия.
Администраторша недовольно зашелестела бумажками.
Есть. Тридцать шестой. Паспорт ваш, не поднимая головы, сказала администраторша и впялилась в паспорт.
В конце коридора появилась туркменка. Немолодая уже, рослая, в ярко-полосатом платке, повязанном косо и скрепленном на виске, в тяжелых серебряных браслетах, серьгах, кольцах. На шелковом полосатом платьевперемешку с тусклым серебром и сердоликамимедали, какие-то значки, чуть не ГТО, орден Ленина, куча звенящего яркого металла. Подошла к столику. Остановилась, улыбнулась приветливо. Брови дугами, глаза длинные, узкие, впалые щеки, тяжелые губыкрасавица. Да и пожалуй, лет-то ей не много. Майер посмотрел на нее со вниманием. Она улыбнулась застенчиво:
От вас холод идет, и натянула плотнее на плечи шаль.
Тридцать градусов, не меньше, улыбнулся Майер, разглядывая эту восточную диковинку.
А я домой еду, в Ашхабад. Там тепло, отозвалась она. И, повернувши подбородок на высокой шее к администратору, почти повелительно сказала:
Номер примите.
И ушла. Администраторша и горничная оторопели.
Ишь, королева. А спит на полу! только и сказала горничная.
Майер принял паспорт, ключ от номера и, улыбаясь, пошел по коридору.
Номер оказался небольшим, но роскошным. Майер огляделся, скинул полушубок, потер озябшие руки. Набрал номер.
Лора! Приехал на дня три-четыре. Конечно. Нет, нет, остановился в гостинице «Москва». На доклад приехал. Вечером обязательно приеду. Промерз ужасно. Может, простудился. Нет, всё равно приеду. У меня просьба к тебе. Анечка, возможно, завтра приедет. Ты приютишь ее на пару дней, а? Одна, одна, без дочки. Ну, о чем ты говоришь, Лора? Всё то же, всё то же. Смотрит в одну точку, почти ничего не ест. Не говорит, не ходит. В кресле. На ночь в постель перекладываю. Припадков таких больше нет. Дорогая моя, ты ошибаешься, не пять лет, а уже восемь. Ну ладно, что об этом. До вечера. Вечером поговорим.
Смотрит на себя в зеркало. Проводит рукой по щеке. Зарос Выходит в коридор, спрашивает у горничной:
Скажите пожалуйста, есть в гостинице парикмахерская?
Есть, на первом этаже.
Майер смотрит на часы торопливо идет к лифту.
В зеркале отражениеруки мастера с опасной бритвой ловко орудуют над щекой Майера. Голос парикмахера:
Вам повезло. Я сегодня пораньше на работу пришел. А обычно я попозже
Майер кашляет, хочет заслонить рот, но он завернут в простыню, парикмахер поглаживает его по плечу и отодвигает бритву:
Вы уж откашляйтесь как следует.
Майер извиняющимся голосом:
Видимо, в поезде простыл сквозняк.
Некоторые удивляются, что у меня опасная бритва, не понимают, что она бреет чище. И вообщекрасиво
Парикмахер вытирает лезвие, оно блестит.
Заседание коллегии Минздрава. Восемь важных персон внимательно слушают доклад. Один в военной форме. Это полковник Павлюк. Майер заканчивает свое выступление.
Теперь, как вы видите, совершенно очевидно, что выбор нами для работы высоковирулентного штамма был вполне оправдан. И хотя работа, с моей точки зрения, еще не доведена до полного завершения, в сущности, она уже сделана, и скоро в нашем распоряжении будут первые образцы новой вакцины. Она работает против всех известных штаммов чумы.
Есинский задает вопрос:
Скажите, пожалуйста, Рудольф Иванович, сколько с вашей точки зрения, понадобится времени для того, чтобы передать вакцину нашей промышленности и насколько сложна может оказаться промышленная технология?
Майер потер виски руками, до него с трудом дошел смысл вопроса. Видно, что ему совсем невмоготу:
Чтобы окончательно нам надо около полутора месяцев, чтобы полностью быть уверенным в препарате. Около трех месяцев понадобится на испытание, потом производство опытной партии, а остальное уже не зависит от меня. Скорееот финансирования производства, от его организации. Технология В технологии, вероятно, не будет ничего принципиально нового, кроме повышенных требований к технике безопасности.
Григорьев, председатель коллегии, смотрит на часы.
Товарищи! Сегодня мы с вами присутствуем при исключительной важности важности для всего человечествая бы сказалсобытии. Создание вакциныеще один шаг на пути к полной победе коммунизма во всем мире, еще одно доказательство торжества мудрой сталинской политики. Поздравим Рудольфа Ивановича. Спасибо за вашу работу, за доклад. Прошу вас завтра прийти ко мне на прием к двум часам, надо будет проработать решение.
Члены коллегии зашевелились, расслабились и начали потихоньку расходиться. Есинский подошел к Майеру.
Рудик! Поздравляю тебя! Блестящая работа.
Но Майер потер глаза и ничего не ответил.
Ты что, устал?
К председателю коллегии Григорьеву подходит полковник Павлюк.
Всеволод Александрович! У нас будет беседа по поводу этой работы. Я думаю, ее надо закрывать и переводить в наше ведомство. Подумайте об этом. И мы вопрос рассмотрим в ближайшее время.
Григорьев понимающе кивает.
Есинский снова подходит к Майеру:
Да что с тобой, Рудольф?
Майер:
Видимо, в поезде простудился. Боюсь, пневмония начинается. Коронный номер мой, с трудом проговорил Майер.
Погоди, я попрошу машину, чтобы тебя отвезли. Ты где остановился?
К особняку президиума (видимо, это здание президиума Академии медицинских наук на Солянке) подкатывает машина, Есинский сажает Майера на заднее сидение и машет рукой.
Выздоравливай, Рудольф! Позвони мне послезавтра, я приеду из Питера и зайду к тебе! Ты молодец, ей-богу!
В купе Анечка вдвоем с пожилой интеллигентной женщиной. Чайные стаканы на столе. Полумрак и дорожный уют.
Ну надо же! удивляется Анечка. Случайная попутчица вроде, а оказывается, такой близкий человек Такая неожиданность! Мне мама про вас столько рассказывала! Леночка Браславская! Даже про вашу аптеку рассказывала и показывала мне дом, в котором она была.
На Дворянской почти шепчет пожилая дама.
Ну да, на Гоголя!
Знаете, Елена Яковлевна, у меня ведь до сих пор хранится мамина шкатулка из карельской березы, с письмами, и там много писем от вас.
Шкатулку эту я Наде и подарила, на шестнадцатилетие. Двенадцатого мая девятьсот десятого года.
Да что вы! Помните мамин день рождения! Поразительно!
Всё помню, детка. Всё, всё помню. И как на каток ходили, и как нас впервые пригласили на бал, и как мы в один день заболели скарлатиной, а потом в один и тот же день пришли в гимназию и плакали от радости. У нас было исключительное, необыкновенно счастливое детство. Столько было веселья, музыки. Надя была такая музыкальная. Исключительно!
Она была прекрасным музыкантом, но карьера исполнительская не получилась. Всю жизнь преподавала, и со мной занималась с раннего возраста. Я ведь тоже преподаватель музыки, Елена Яковлевна, улыбнулась Аня.
И похожа, очень похожа на маму. Чем больше я на вас смотрю, Аня, тем больше нахожу общих черт.
Мама говорила, что вы расстались с ней еще до революции, перед войной. Она думала, что вы живете в Болгарии или во Франции?
Нет, всё было совсем не так. Перед войной мы с мужем поехали в Персию. Он был дипломатом, на царской службе. Жили потом в Стамбуле. Во время революции вернулись в Россию. Он был как раз из тех немногочисленных дипломатов, которые стали служить новому правительству. А теперь Не знаю, жив ли муж Он словом, без права переписки Всех, всех потеряла, спокойно, без эмоций произнесла Елена Яковлевна, Какая в этом иронияеще пять лет тому назад Надя была жива, а я и не знала. Давно ее похоронила. А какие родители у нее были! Дед ваш, Аня, был председатель дворянского собрания Саратова