Дежавю, подумал Сосов. Значит всё правильно. Он воспринимал «дежавю» как подсказку от вселенной, мол, у тебя всё чётко, верной дорогой идёшь. Оно случалось с ним часто. Бывало время, когда каждую неделю по разу, а то и по два, он испытывал это таинственное чувство. Тогда он сильно беспокоился насчёт своей психики и искал подтверждения своей «нормальности». Много всего интересного Сосов прочёл в то время о дипсихозе и прочих вещах, но грань реальности так и не потерял, что его убедило в «нормальности». Сосов не смог бы объяснить, что значит быть нормальным, но изо всех сил старался им стать.
Хорошо, что не жемявю, подумал Сосов и отвернулся от двери сестринской.
Тётя Нина пила чай с молоком, закусывая кубиками сахара. Это придавало ей особую эстетику чаепития. А если учитывать, что под чашкой стояло блюдечко, тётю Нину можно было принять за англичанку. И всю эту элегантную и тихую церемонию нарушила Королёва своим «тряпьём».
Привет, привет. Чего звонишь?
Да так, просто, узнать как ты там держишься, отвечал голос Марии Васильевной.
А чего мне держаться? Разве что-то произошло?
Ничего особенного, просто ты снова в компании негодяев, а тыженщина хрупкая. Без моей защиты боюсь тебя оставлять с такими типами.
А что за типы такие? улыбалась Королёва, догадываясь о каком «негодяе» речь.
Такие, такие. Неужели Алиев тебя ещё не достал? с удивлением и тенью ревности спросила Мария.
Меня? Ну, что ты, нет, играючи ответила Королёва. Это абсолютно твой негодяй. Я даже с ним не заговаривала.
Да прям там. Этот нахал стену разговорит, с одобряющей неприязнью сказала Мария. А этот всё читает? Сосок этот?
Сосов, хихикала Королёва. Читает и не собирается заканчивать.
А ты сама-то не планируешь его от книжки оторвать?
Ну, что ты такое говоришь, Маша, наиграно вспыхнула Королёва.
Конечно, конечно. Тот был просто исключением Да?
Да, он был исключением, слегка расстроено ответила Королёва.
Ну-ну. Надо всё-таки заглянуть к тебе. Я же сегодня в гастро дежурю. Заскочу ненадолго, сказала Мария, и их разговор продолжился.
Тётя Нина знала, что скрывается за их словами, и внешне показывала праведное недовольство, но внутри понимала, что иначе и не может быть. Две одинокие женщины: одна на закате зрелости, другая на закате юности. Их никто не ждёт дома. Пустой холодильник, холодная кровать, грязный пол и куча нестиранной одежды. Уставшие женщины, которые уже не ищут и даже не ждут семейного счастья.
Насчёт Марии это было справедливо, но с Королёвой всё обстояло несколько иначе. Наташа до сих пор верила в любовь, поэтому даже не обращала внимания на заигрывание женатых докторов и офицеров. Ей было противно играться в любовь с этими серьёзными и скучными мужиками. Хотя внутренний голос ей вечно твердил, что пора смириться и принять роль офицерской любовницы. Но то, что она называла гордостью, не позволяло ей так поступить. Зато крутить шашни с солдатами было в порядке вещей.
Я ведь не за деньги, и вообще не из корысти, а лишь из чистой симпатии, говорила себе Королёва. Так что я не какая-нибудь шлюха. Тем более мне трудно, а для солдата целый праздник в его тяжёлой жизни.
И всё-таки каждый раз она сомневалась, что поступает правильно. Лишь аргумент, что это праздник для солдата, а не для неё, убеждая Наташу в альтруизме, примерял её с совестью. Нет ничего более благородно, чем служение людям, не так ли?
Но разве то, чего хотят люди и то, что им надо, это одно и то же? Разве надо давать рыбу, а не удочку? Разве всё золото, что блестит? Эти вопросы никого не интересовали в пульмонологическом отделении, и это по-своему правильно. Не к чему вся эта философия в месте, где бронхит лечат аскорбинкой.
После разговора с подругой, Королёва прикинула, какие события будут развиваться в дальнейшем. Радость и тоска взяли её одновременно. Она вспомнила Агапкина. Его ровный, уверенный голос и убедительную интонацию. Его отрешённость от коллектива и глубину мысли. Она видела в нём не только человека, но и книгу, телевизор, подзорную трубу. Почему-то у неё возникали именно такие ассоциации.
А теперь, сразу же после Агапкина, появился не менее интересный Сосов. Королёва стала вспоминать всех солдат, кому «устраивала праздник». Первым был наглый мальчишка, которого к ней буквально толкнула Мария Васильевна. После этого между подругами произошла ссора. Конечно, скоро всё замялось, и они стали общаться как прежде, а Королёва вдруг осознала, что разовый сексне самое плохое развлечение из доступных в её пустой жизни. Затем она уже сама выбирала себе жертву, но была не решительна и долго не могла дойти до конца. Но потом у неё будто что-то щёлкнуло в голове, и Наташа обрела смелость и даже некоторую злобу. Удовлетворения, правда, она особо не испытывала, да и то, что она угрожала своим обольстителям, тоже не прибавляло ей радости. Чтобы загладить все недостатки своего метода-способа-досуга, Наташа стала выпивать, и литраж с каждым разом увеличивался, к чему она относилась абсолютно равнодушно или вовсе не замечала. Возможно, она просто боялась посмотреть на себя со стороны. Как бы там не было, годы, проведённые ею в этом заведении, свели на нет её былой характер, вернее, трансформировали его. Скромность превратилась в детское кокетство. Доброта стала поводом и орудием «знакомства». Стыдливость стала лишь ужимкой. Однако Королёва высоко ценила и уважала себя, относительно своего окружения, поэтому не могла себе даже позволить предпочесть ругающегося хулигана вместо сдержанного парня, да ещё и с книгой в руках. Любая, даже самая поверхностная маска интеллекта, представляла для неё больший интерес, чем смелость, сила и откровенность. Ведь эти бедненькие, недолюбленные умники тоже заслуживают праздника. Тогда почему её не привлёк Городнищев?
Который с белой завистью смотрел на Сосова и прекрасно понимал, почему именно с ним заговорила Королёва. Городнищев знал, что он странный, а Сосовинтересный. Городнищев хорошо чувствовал эту тонкую грань, но не смог бы её объяснить. Зато изо всех сил старался разрушить её, доказать, что странное тоже бывает интересным и наоборот. Городнищев без сомнений был прав, но если обратиться к статистике, то он потерпит фиаско. Он вообще не любил цифры, хотя алгебру в школе знал на пять, что было достижением, скорее, его матери, которая психологически сильно давила на него. И всё ради того, чтобы потом выпендриваться заслугами сына как своими собственными.
Сосов же, испытав тёплое поглаживание по своему тщеславию, тут же охладил свой пыл и наполнился искусственной неприязнью к Королёвой. Ему, конечно, было приятно общение с красивой девушкой, а тело, само собой, просило добавки. Однако то, что Королёва сама первая проявила интерес и так явно высказала свою симпатию, да ещё и сразу же предложила «продолжить», всё это лишало Сосова звания охотника, и он в мыслях решил, что Королёва из тех, кто даёт всем направо-налево, либо из тех, кто изо всех сил старается продать мужчине свою мнимую таинственность. Либо третий вариантСосов не разбирается в женщинах и оба варианта ошибочны.
Такая вот, Наташа Королёва, сказал Городнищев, наблюдая за Сосовым.
Реакции не последовало, если не считать глухого «угум».
Как тебе? продолжал Городнищев.
Королёва говоришь? У меня одноклассник был Королёв. Гришей звали.
Да я не об этом.
Да знаю я, о чём ты, недовольно сказала Сосов, отложив книгу. Бабаи баба. Я не из любителей обсуждений «кто кого», «у кого» и т.д. Можешь найти Алиева, я думаю, он с удовольствием поддержит эту тему.
Чего ты так резко?
Резко? Я обычно, сказал Сосов, вернувшись к чтению, но прочитывая предложение, тут же его забывал и перечитывал снова.
Городнищев решил не дёргать своего приятеля, заметив резкую перемену в настроении, и вернулся к Деяниям Апостолов. В это время Шишкин, как всегда, бесшумно появился и, немного постояв, потупив, плюхнулся на диванчик. Сосов почувствовал злую дрожь во всём теле. «Не дай бог, он спросит, читаю ли я» думал Сосов, перечитывая в одиннадцатый раз одно и то же предложение. Но на этот раз Шишкина не интересовало ни чтение, ни телевизор с его расписанием. Он смотрел на дверь сестринской через правое плечо, и его ноздри расширялись в такт дыханию. Последовал глубокий вдох и Шишкин сказал: