Столько листьев гинкго, выкованных из металла!
«И Джимми пошел к радуге». Это снова был голос Натали. Это ты написал в Штарнберге. В 1968 книга была готова, за много лет до того, как ты оставил меня и ушел к Ивонне в Монте-Карло. В 1968, Роберт, ты еще знаешь, когда мы были так бедны, и молоды, и счастливы»
Да, сказал он. И Фритц умер. Уже давно. «Фриц, подумал он, был моим редактором почти двадцать лет. Чудесный друг. Великий учитель. Пять или шесть моих рукописей обрабатывал он. А во время работы над «И Джимми пошел к радуге» он рассказал мне о листе гинкго-билоба. Это стало важнейшей частью книги в ее символике
Все, о чем я сейчас думаю, это не то, что моя подруга-архитектор Ирене Кальбек называла ассоциативным мышлением по типу Фабера, подумал он. Отсутствует нить. Нет strings of pearls. Только воспоминания. Ничего кроме воспоминаний».
Лист гинкго-билобазеленый, осенью становится золотисто-желтым, имеет треугольную форму или форму веера, с глубокими прожилками, средняя прожилка самая глубокая, она почти разламывает лист на две части. Поэтому это странное растение, которое обладает лечебными свойствами, и называют билоба, что значит двудольный, объяснил Фритц.
Тут ему снова послышался голос Натали, который на этот раз скандировал:
Существо ли здесь живое
Разделилось пополам,
Иль, напротив, сразу двое
Предстают в единстве нам?
И загадку и сомненья
Разрешит мой стих один:
Перечти мои творенья,
Сам ядвойственно един.
«Стихотворение Гёте «Gingo-Biloba» из цикла «Западно-Восточный диван», подумал Фабер. Это любовное стихотворение, но оно выражает то, что Гёте описывал снова и снова: полярность вселенной, всей нашей жизни, всех форм сущего».
Старый человек шел вверх по улице, глубоко-глубоко погрузившись в прошлое.
Полярность, сказал Фриц, не дуализм! Дуализм разъединяет, разводит; полярность, в противоположность этому, крайняя степень несхожести двух, однако же неразделимых, именно поэтому неразделимых вещей. При отсутствии двух полюсов не было бы единства. «Такие полярности как, подумал Фабер, вдохвыдох, здоровьеболезнь, несчастьесчастье, систоладиастола, отливприлив, деньночь, мужчинаженщина, землянебо, жизньсмерть, темнотасвет, отрицательныйположительный, добрыйзлой Или применительно к электричеству: если не будет положительно и отрицательно заряженных частиц, то не будет и электричества, не будет тока. Оба должны присутствоватьи плюс, и минус, чтобы могло существовать единое»
Старый мужчина остановился.
Здесь был его дом! Построенный в стиле тридцатых годов, двухэтажный, плотно заросший плющом, окруженный гигантскими деревьями: одним каштаном, тремя дубами, двумя высокими кипарисами и двумя гинкго, между ними пролегала широкая подъездная аллея, ведущая к расположенному в глубине гаражу. Дом стоял посреди зеленого моря, а с крыши гаража можно было попасть на широкую террасу, расположенную с тыльной стороны дома.
Сейчас Фабер стоял именно там. Чувствуя легкое головокружение, он неуверенно опирался на ствол дерева. Комнаты, расположенные на уровне земли, с их французскими окнами, выходили на эту террасу. Глубоко под собой Фабер увидел море домов Люцерна, среднюю часть озера Фирвальдштеттер, увидел церкви, купола, которые блестели на солнце, музеи, главный вокзал, увидел мосты через озеро, крыши Старого города, большие и маленькие суда на воде, которая блестела как расплавленный свинец, и думал о песенке Киплинга про юнгу, который, сидя высоко на мачте в специальном коробе, пел: «Я вижу Иерусалим, и Мадагаскар, и Северную, и Южную Америку!»
И снова ему послышался голос Натали: «Здесь мы всегда будем счастливы. Нет, быстро поправил ее голос, конечно, не всегда! Потому что если бы мы всегда были счастливы, то никогда бы и не были счастливы. Будут, конечно, и несчастьятолько так можно узнать счастье!»
«Так она сказала, подумал Фабер, и мы были счастливы, два долгих года мы были бесконечно счастливы, потом она умерла». И тут он испугался, потому что ему показалось, что его мысли, игнорируя пространство и время, завели его в неизведанный лабиринт его мозга, из которого он никогда не выберется.
Так ли это бывает, когда умираешь? Так ли это бывает, когда охотники и смерть с чутьем собак замыкают круг?
Совершенно без сил старик опустился на белый садовый стул, когда рядом раздался светлый женский голос.
Господин Фабер! Добро пожаловать домой!
Он с трудом поднял голову. В одном из французских окон показалась Анна Фер, женщина с коричневыми волосами, коричневыми глазами, стройная, смеющаяся и радостная, как всегда. «Моя домоправительница, подумал он, наша домоправительница, потому что она уже была здесь, когда Мира еще была жива, нет конечно Натали, уже тогда она была здесь, верная Анна Фер».
Она испуганно поспешила к нему.
Господин Фабер! Что с вами?
Ничего, сказал он.
«Реакция на неудавшееся покушение, подумал он, наконец-то».
Только немного устал Я хотел пройтись
Да, Луиджи сказал. Почему вы так поступаете, господин Фабер? Крутая улица! Жара!
Ему удалось встать.
Все в порядке. Я хочу только немного отдохнуть Он прошел в дом и затем на второй этаж, где и лег на кровать.
Вскоре он заснул.
2
Сегодня в четверг 14 июля 1994 года в контору нижеподписавшегося нотариуса и адвоката, док. юрид. наук Урса Фаллегера, Гезегнетматтштрассе 54а, 6006 Люцерн, господин Роберт Фабер, писатель, род. 7 апреля 1924 года, гражданин Австрии, место проживания 6006 Люцерн, Беллеривштрассе 96, обратился с просьбой считать нижеследующее завещание своей последней волей.
Последняя воля завещателя гласит:
I, 1. Я назначаю фрау Миру Мазин, род. 28 мая 1929 года, гражданку Боснии, на данный момент проживающую в пансионате Детского госпиталя Св. Марии, А-1090 Вена, Флорианигассе, моей единственной наследницей. В случае, если фрау Мира Мазин умрет до меня, я назначаю ее и моего внука Горана Рубича, род. 15 марта 1979, гражданина Боснии, на данный момент проживающего в Детском госпитале Св. Марии, А-1090 Вена, Флорианигассе, моим единственным наследником.
Так начинался черновик завещания, о котором Фабер за день до этого говорил со своим швейцарским адвокатом Фаллегером. В завершении он поехал на такси Луиджи в аэропорт Клотена, встретить своего старинного друга и адвоката Вальтера Маркса, прилетавшего вечерним рейсом из Мюнхена. Ночь Маркс провел в отеле «Националь». И вот утром 15 июля друзья сидели в большой гостиной дома на Беллеривштрассе. Фаллегер прислал два экземпляра черновика завещания с посыльным и просил проверить. После обеда он ждал Фабера и Маркса к себе для подписания завещания. Двое служащих канцелярии в качестве свидетелей и Фаллегер как нотариус должны были поставить свои имена под многочисленными копиями завещания.
В гостиной были высокие стены, на которых были развешаны картины Жоржа Брака, Марка Шагала, Жоржа Гроса, Кэте Кольвиц и Пауля А. Вебера, а также висели два полотна поляка Дуда-Грача. Натали всегда мечтала о комнате, полной картин, настолько противоречивых, насколько это вообще возможно, и далекой от всякой музейной упорядоченности. Некоторые картины висели еще в квартире Натали, остальные они смогли приобрести уже будучи в Швейцарии, за год до ее смерти.
Что касается друга Фабера, который оставил на них дом, то через полгода после их переезда он умер в Нью-Йорке. Его сыновья, которые жили в Америке со своими семьями, сдали виллу в аренду Фаберу, а тот вместе с Натали отделали ее уже заново по своему вкусу. Денег у них было достаточно, после того как Фабер продал один из своих романов для съемок трехсерийного телефильма на АРД. («Я же говорила тебе, что приношу счастье! Стоило тебе вернуться ко мне, как дела снова пошли»)
Натали захотела «светлую» гостиную. И вот теперь здесь стояла очень большая, обтянутая белой кожей кушетка Г-образной формы, перед ней располагался массивный стеклянный стол, далее стоял длинный обеденный стол из белого мрамора, голубые модерновые стулья, специально вытканный для этой комнаты бело-голубой ковер и камин из того же белого мрамора. Высокие французские окна в сторону террасы стояли открытыми. Насколько бы жарко не было снаружи, в просторной гостиной всегда было свежо.