Причем наглая содержанка, сказал он, только продолжай и дальше в том же духе! Завтра мы пойдем к фрау Вилме и в «Газель», а для Горана нам тоже потребуются новые, шикарные вещи. Погуби меня, погуби меня без жалости, коварная!
Я непременно это сделаю, сказала Мира. Ты еще будешь удивляться! Как называются эти модные летние туфли?
Какие модные летние туфли?
Не смей увиливать! Ты точно знаешь какие. Ты рассказывал о них в больнице. Удобные, открытые сзади.
Сабо!
Точно, сабо, сказала Мира.
12
Этим вечером они ужинали в ресторане гостиницы «Регина» недалеко от церкви Вотивкирхе. Мира была одета в синий костюм, с белым шелковым платочком, который выглядывал из нагрудного кармана, к костюму она надела белые сабо, она очень скромно подкрасилась, покрыла ногти перламутровым лаком, а пахла она английским мылом и духами «Флёр де Рокель». О косметике они позаботились совместными усилиями.
В ресторане Фабера узнали и провели за прекрасный столик, к которому он и Мира прошли вслед за чрезвычайно приветливым старшим официантом. Потом были и другие официанты, но первый остался их главным покровителем. Он предложил им предоставить составление меню их ужина шеф-повару, то есть устроить себе сюрприз.
Не надо беспокоиться о фигуре, милостивая госпожа, блюда только самые изысканные и небольшими порциями!
Мира и Фабер выразили свое согласие. Бармен принес карту вин и предложил им изысканные сорта, он с сожалением и одновременно с уважением принял к сведению, что Фабер не пил алкоголя и обратился с пояснениями к Мире. Здесь, как узнали они, можно заказать «бокал вина», который содержался в бутылках объемом в 1/7 литра, бармен предложил им заказать по бокалу грюнер вельтлинера к холодным закускам, к рыбе бокал рислинга, к главному блюду бокал голубого бургундского, ну а к десерту бокал шипучего отборного ягодного вина Крахера. Мира была потрясена и соглашалась на все, а Фабер получил стакан яблочного сока с содовой и думал о давних временах и дальних странах, в которых заказ вин и кушаний превращался в целую науку и длился целую вечность.
Еда была превосходна, официанты время от времени устраивали небольшое представление вокруг стола, а Мира немного опьянела и принималась гладить руку Фабера, как только хотя бы одна рука у нее освобождалась. В зале был пианист, который играл красивые, старые мелодии. Фабер встал, извинился перед Мирой, подошел к нему и, положив на рояль двести шиллингов, коротко о чем-то переговорил с мужчиной, затем он вернулся назад к Мире. После небольшой паузы пианист заиграл мелодию «These foolish things», под звуки которой Мира и Фабер больше чем сорок лет назад танцевали в гостинице «Европа» в Сараево. Пела эту песню молодая рыжеволосая женщина в черном платье с блестками, а бывший муэдзин по имени Али сидел высоко под потолком позади прожектора и менял разноцветные куски стекла перед ним, так что луч света постоянно окрашивал зал в разные цвета. Затем последовала «Ive got you under my skin»песня, которая звучала, когда они впервые поцеловали друг друга, и Мира снова расплакалась, на этот раз от волнения, и она крепко сжала ладонь Фабера, в то время как смотрела на него глазами, затуманенными слезами, а пианист поглядывал на них с улыбкой, и многие гости в зале последовали его примеру. Что за удивительная пара, наверное, думали они, жили и состарились вместе, the smile of Garbo and the scent of roses.
В заключение Мира съела две порции десерта и, когда они шли мимо подсвеченной прожекторами Вотивкирхе вверх по Альзерштрассе, самому короткому пути к гостевому дому госпиталя, она крепко ухватилась за руку Фабера, с одной стороны по причине большой привязанности, но и из соображений безопасности, так как она выпила слишком много вина.
Перед домом для гостей она робко поцеловала его в губы, погладила его по лицу и затем снова и снова целовала, как будто прощалась с ним навеки. И он тоже гладил ее лицо и тоже целовал, а когда Мира наконец исчезла за входной дверью дома, он медленно побрел в свой пансион. Светила луна. Дома, деревья и припаркованные автомобили имели в ее свете ясные, резкие очертания, и Фабер подумал об «Адажио» Томмазо Альбинони.
13
На следующий день они доехали на такси до Государственной оперы, и в большом доме моделей на углу Купфершмид и Зайлергассе радостная и взволнованная Мира долго примеряла все, что подобрал для нее Фабер. Она снова и снова исчезала с фрау Вилмой в примерочной кабинке и затем демонстрировала свой наряд. Фабер был восхищен, и Мира уже не имела ничего против того, чтобы носить красивые платья. Затем они отправились в обувной магазин и купили Мире четыре пары туфель. («Ты ничуть не изменился, сорок лет назад ты был таким же, совершенно сумасшедшим, с большими претензиями. Это просто ужасно!»сказала Мира и тем озадачила молодого управляющего магазина.) Потом они сделали покупки для Горана на Кертнерштрассе, на этот раз пришел черед Миры, которая потеряла чувство меры. Скоро Горан начнет вставать, и поэтому они сразу приобрели ему две пары джинсов «левис» (размеры Мира знала точно), несколько футболок и свитеров с разными рисунками, на «будущее» она купила кожаную курткукожа в пятнадцать летэто шикарно! потом еще тренировочный костюм и снова, «на будущее», спортивные носки, а также «мечту всех мальчишек», как заверил их продавец, баскетбольные кроссовки.
Все покупки Фабер просил отправить в «Империал», там он мог их позднее забрать, и, наконец, Мира отправиласьуже в одиночествев «Газель», чтобы выбрать халаты, ночные сорочки, пижамы и белье. Фабер между тем занял столик в одном уличном кафе и заказал себе апельсиновый сок (он снабдил Миру достаточным количеством денег), и пока мимо него, смеясь и болтая, проходили люди, он снова думал о Марлен Дитрих.
«Пока вы сами не счастливы, вы не сможете сделать счастливым человека, которого любите, даже если можете выполнить все его желания». Она сказала это ему однажды по телефону. В роли содержательницы мексиканского борделя в фильме «Печать зла» она ответила Орсону Уэллсу, который протянул ей свою руку и попросил рассказать о своем будущем: «У тебя его нет Даже малейшего намека на него. Ты все истратил. Its all used up».
Its all used up.
Две недели назад, он думал, что у него нет никаких чувств к кому бы то ни было, даже к Мире, которую он, вне всякого сомнения, любил тогда в Сараево. Никаких чувств ни к одному человеку. Its all used up.
Фабер не мог вынести даже мысль о том, чтобы остаться со старой женщиной и умирающим мальчиком. Он бежали возвратился назад. И вот он познакомился с дьяконом Ламбертом и все еще не понял, как получилось так, что спустя многие годы он снова держал в руках маленький японский диктофон и записывал разговор с этим врачевателем человеческих душ. И вот он купил новую одежду Мире и вместе с ней провел чудесный вечер в ресторане. У Горана тоже, кажется, дела идут на поправку, или это только так кажется, и он все же должен умереть.
«Все равно, подумал Фабер, все, что так изменило Миру и меня, все это идет от Горана (может, именно поэтому он и не умер, а выздоровел), мальчика с разрушенной печенью, который находится между жизнью и смертью. Каким невероятным духом обладает это существо, что за сила таится в его очевидной слабости?»
Глава вторая
1
Вот что происходит, когда жизнь дает передышку, когда на одно короткое мгновение она становится необъяснимо милосердна, чтобы потом с новой силой нанести удар.
По этой причине в четверг 2 июня 1994 года, в 11 часов утра Мира и Фабер стояли под яблоневым деревом в саду дома, в котором Фабер провел свою юность.
По этой причине Фабер смеялся.
По этой причине Мира была счастлива, потому что дерево сверху донизу было покрыто маленькими зелеными плодами. Потому что она твердо верила: раз это более чем столетнее дерево может плодоносить, значит, Горан обязательно выздоровеет. Днем ранее Фабер арендовал автомобиль«опель-омегу». От домика для гостей они поехали в западном направлении по Верингерштрассе, которую в последствии переименовали в Петцляйнсдорферштрассе. Сорок первый трамвайный маршрут проходил здесь, и Фабер помнил те времена, когда он четырнадцатилетним подростком возвращался на сорок первом вместе со своей матерью после каждого допроса в штаб-квартире гестапо на площади Морцинплац и как мама, которая до этого много плакала, старалась во время поездки взять себя в руки, чтобы Мила, ждавшая дома, не разволновалась еще сильнее, чтобы с ней не случился этот ее приступ икоты.