Фабер перекрутил ленту назад и включил воспроизведение, зазвучал голос Ламберта: «Это не вопрос добра и зла, вины и искупления! Ты не виноват» Фабер нажал на «стоп», затем перекрутил вперед и снова включил воспроизведение: «я бы сдал свой входной билет на небеса. Я не мог бы верить в такого Бога, который позволил моему ребенку погибнуть страшной смертью». И еще раз он прокрутил ленту вперед и снова зазвучал голос, на этот раз его собственный: «Где был ваш Господь, когда огонь пылал в печах? Кого Он утешил в Треблинке, кого в тех газовых камерах? А в Хиросиме? Во Вьетнаме? В Сараево? Бог! Единственным извинением Ему может быть то». Внезапно голос прервался. Красная контрольная лампочка на диктофоне погасла. Кассета остановилась.
Что такое? спросила Мира.
Все, сказал Фабер. Конец. Теперь батарейки полностью разрядились. Чудо, что они вообще так долго работали. Он повторил:Чудо Внезапно он в совершенном бессилии склонился вперед, прямо на руки Мире.
Спасибо, сказала она. Спасибо, Роберт. Она снова и снова гладила его по спине.
За что спасибо?
За то, что обо всем мне рассказал. Потому что теперь Она сглотнула.
Что теперь?
Теперь у Горана все будет хорошо, сказала она.
6
Потом он еще съел пару франкфуртских сосисок с горчицей и хреном в маленьком кафе недалеко от Детского госпиталя Св. Марии, а к ним соленые палочки с тмином, затем, к удивлению старого официанта, он заказал не пиво, а воду со льдом.
Было еще очень тепло. Столы и стулья кафе стояли прямо на тротуаре, между кустов, которые росли в зеленых ящиках. Это была садовая терраса, как объяснил ему старый официантего звали Йозеф Вискочил, довольный, что нашел любознательного слушателя. Когда в заключение Фабер заказал кофе, господин Вискочил пережил свой звездный час.
Кофе? Какого вам кофе, милостивый государь? Сортов было великое множество. Фабер когда-то знал их все, но потом забыл. И тут он, уставший и словно бы освобожденный от тяжелого груза после разговора с Мирой, позволил объяснить официанту различия между Меланж, Королевским Меланж, Маленьким и Большим Коричневым, Кабриолетом, Маленьким и Большим Черным, Обермайером, Золотым в Чашке, Капуччино, Фарисеем, Фиакром, Мадраганом, Марией Терезией, Турецким и Большой Чашкой Кофе по рецепту тетушки Анни.
Господин Вискочил, как и два его более молодых коллеги, из-за жары был одет только в белую рубашку, черные брюки и черный галстук-бабочку (который здесь называют «машерл») и, как и два его коллеги, был вежлив и приветлив, хотя уже имел за спиной несколько рабочих часов. Как он пояснил, он работает с 7 утра до 11 часов дня, а вечером с 18 до 22 часов. Его жена умерла пять лет назад, у него больше никого не осталось, и он рад убраться прочь из мертвой тишины квартиры.
«Его жена тоже умерла», подумал Фабер.
После того как Фабер допил свой кофе и оплатил счет у приветливого господина Йозефа, он прошел несколько сот метров до пансиона «Адрия». На этот раз за регистрационной стойкой в форме полукруга стоял маленький горбатый человек с мягким взглядом и озабоченным выражением на лице. Он представился как ночной портье.
Мы просим прощения, что смогли предоставить вам сперва только одну комнату, господин Фабер!
Все в порядке. Я почти целый день буду отсутствовать. Только мои вещи в больших чемоданах
Об этом не может быть и речи, господин Фабер. Мы взяли на себя смелость отдать в ваше распоряжение соседнюю комнату. У вас будет два шкафа и больше места. За вторую комнату вы будете платить только половинуесли вас это устроит.
Конечно, это меня устраивает. Большое спасибо.
Желаю вам спокойной ночи, господин Фабер!
Я тоже желаю вам спокойной ночи! Фабер принял ключ, который протянул ему горбатый портье с озабоченным лицом и поднялся на маленьком скрипучем лифте на третий этаж.
«Что за день, думал он. Что за день! Бегство в аэропорт, возвращение, разговор с дьяконом, маленький диктофон, который он, повинуясь сигналу своего подсознания, впервые за многие годы снова включил, визит к Мире. Слишком много для одного дня».
Чувствуя себя смертельно уставшим, он тащился по коридору к своему номеру.
Вазу с искусственными цветами заменили на другую, в которой теперь светились желтые розы, рядом стояла тарелка с фруктами. Дверь в соседнюю комнату стояла открытой, из чемоданов в два шкафа аккуратно были разложены его обувь, белье и костюмы. Был убран рисунок тушью с собором Святого Стефана, а на его место повесили репродукцию картины Шагала. Фабер потрясенно смотрел на уличного скрипача, который играл и танцевал на крыше покосившегося и бедного домишки, смотрел на летающих коров и влюбленных в облаках, детей и бедняков, и городок Витебск, из которого был родом Шагал, зеленого осла, и красное солнце, и напольные часы, которые художник рисовал снова и снова, потому что они были самым ценным, чем владела его семья.
Окна в обеих комнатах были открыты настежь, со двора проникал прохладный, чистый ночной воздух, теперь здесь царила тишина, и Фабер опустился на кровать, на подушке лежала маленькая плитка шоколада в серебряной обертке.
«Слишком много, снова подумал он. Слишком много хорошего, просто до жути много хорошего».
Он заснул мгновенно, и ему приснился сон о скрипаче на крыше, и о корове, и об осле, и о влюбленных, и о бедных евреях. Ему снилось, что он оказался в Витебске и один изучающий Талмуд ученик с пейсами, в кафтане и большой черной шляпе говорит ему фразу, которую он слышал когда-то давно в Иерусалиме: «Люди больше не знают, что им самим с собой делать».
7
Гостиница «Империал», доброе утро!
Доброе утро! Говорит Роберт Фабер. Господин Ланер на месте?
Он как раз говорит по телефону. Минутку терпения, пожалуйста, господин Фабер. Мелодия вальса полилась из телефонной трубки
Было пять минут десятого, во вторник 31 мая 1994 года. Прошло две недели с тех пор, как Фабер после своей попытки бегства очень серьезно и предельно честно поговорил с Мирой, а она с ним. В последующие дни состояние Горана медленно улучшалось. Были и рецидивы, но в целом опасности для жизни больше не было. Как будет развиваться ситуация с мальчиком дальше, врачи и сами не знали, но только то, что он был жив, уже можно было рассматривать как чудо.
У Фабера установился четкий распорядок дня: в восемь утра он выходил из пансиона «Адрия» и направлялся в ближайшее кафе, чтобы позавтракать у господина Вискочила. Общий зал в подвальном помещении пансиона действовал на него удручающе. Погода оставалась хорошей, и он почти всегда устраивался за столиком на террасе кафе. Господин Йозеф и он испытывали друг к другу устойчивую симпатию, старый официант знал, почему Фабер находится в Вене, и с участием следил за медленным улучшением состояния здоровья Горана.
После завтрака и прочтения множества газет Фабер шел в Детский госпиталь Святой Марии и оставался там у Горана до часу дня. После этого он возвращался в пансион и предпринимал попытку поспать два часа, что ему в итоге и удавалось, несмотря на поистине вавилонское многоголосье, которое бушевало во дворике. Без сомнения, человек ко всему привыкает. Веселая иностранная молодежь съехала, и теперь здесь жили почти исключительно близкие больных детей, которым не нашлось места в гостевом доме. Эти жильцы были большей частью серьезны и печальны. Поскольку все они имели сходные заботы, то они рассматривали себя как некое сообщество. Немногие знали друг друга по именам, но это не мешало возникновению самой тесной дружбы. С Фабером никто не вел приватных разговоров, и он этому только радовался.
После дневного отдыхас некоторых пор он был Фаберу необходим, если ему не удавалось отдохнуть, то во второй половине дня он чувствовал себя разбитым, он снова шел к Горану. Около шести часов вечера он посещал Миру и проводил с ней около двух часов. Она почти совсем поправилась, и ее должны были скоро выписать.
Однажды она сказала:
Это было замечательно с твоей стороны, что ты рассказал мне всю правду. Мы должны теперь всегда говорить друг другу правду, всегда! Она действительно дает нам единственный шанспростая человеческая правда.