Боль?
Да, боль!
Я не понимаю
Ты сейчас все поймешь. Он откашлялся. Я я совершенно тебя забыл. И когда позвонил Белл, и рассказал мне о тебе и Горане, и сказал, что мне надо немедленно ехать в Вену, я ненавидел тебя.
Это неправда.
Правда.
Боже милостивый, но ты же приехал! Ты сказал, что хочешь остаться со мной и Гораном, ты пообещал, здесь, возле этой самой кровати.
Ты была очень слаба, и меня мучила совесть, и я боялся. Всю свою жизнь я испытывал страх, и я сказал то, что было проще всего сказать. Для труса в такой ситуации легче всего солгать.
И ты солгал? Она приподнялась на кровати.
Да, Мира.
Ты совсем не хотел остаться с Гораном?
Нет. Днем позже, после того как я тебе обещал, я уже был на пути в аэропорт, чтобы покинуть вас как можно быстрее.
Не может быть!
Это такая же правда, как и твоя история с ядом.
Ты ты на самом деле хотел нас оставить на произвол судьбы? Почему, Роберт?
Потому что Горан Словом, это уже было выше моих сил Я не хотел ехать в Вену, когда позвонил Белл. Я хотел покончить с жизнью. В конце концов, я уже держал ствол своего револьвера во рту, там, на пляже в Биаррице.
Ты хотел покончить с жизнью?
Да.
Но почему? Почему?
Потому что с меня хватит. По многим причинам. Самая важная из них: с тех пор как умерла Натали, я не мог больше писать. Ты знаешь, что это значит, потому что ты знаешь, что всю свою жизнь я не делал ничего другого и уже шесть лет, как я не написал ни единой строчки, ни одного стоящего предложения.
О Боже, сказала Мира. О Боже всемилостивый на небесах! Почему же ты не спустил курок там в Биаррице?
Из-за Горана, ответил он и подумал: «Будь я проклят, если скажу, что со мной говорила Натали. Разве не сказал этот дьякон, что у Него множество имен?»
Из-за Горана?
Да, выкрикнул он, из-за Горана! Из-за мальчика, о существовании которого только тогда и узнал первый раз. Потому что это было бы слишком большим свинствомне помочь Горану. В общем, я вынул ствол пистолета изо рта, собрал чемоданы и приехал в Вену.
Потому что это было бы подлостьюне помочь Горану?
Других причин нет. По крайней мере, не из-за тебя, это уж точно Дай мне сказать, Мира, дай мне сказать! Ты должна все знать. Я уже собирался сбежать, когда увидел Горана. Я старик, я трус, я недостаточно часто это говорю. Всю свою жизнь я бежал от всего неприятного и трудного.
И когда мы говорили о старых временах когда ты был так нежен
Это была не нежность.
Что же тогда?
Сострадание.
Нет!
Да! Но не настоящее сострадание, нет, а фальшивое, дешевое. Я всегда выбирал самый легкий путь, Мира, всю мою жизнь. Самый легкий и потому самый трусливый. Теперь я хочу попытаться в общем, теперь все должно быть по-другому, потому что
Потому что?
Потому что кое-что произошло
Что, Роберт, что?
Вот я и хочу тебе это рассказать! Я бы никогда не стал тебе этого рассказывать, никогда, если бы ты не поведала мне эту историю с ядом Вчера ночью у Горана открылись сильные кровотечения. Он почти умер
Нет!
Я присутствовал при этом. В реанимации. Это было ужасно
Но почему ты не сказал мне ничего об этом?
Потому что после этого я сбежал Успокойся! Горан не умер, кровотечения остановили, ему действительно лучше. Я клянусь, это правда. Сегодня утром, Мира, сегодня утром я должен был переселиться из «Империала» в пансион недалеко от Детского госпиталя, чтобы быть как можно ближе к Горану, врачи так хотели В домике для гостей я жить не мог Я уже был на пути в этот пансион, когда внезапно мне стало нечем дышать при одной только мысли о том, чтобы остаться в Вене, с тобой, с Гораном. Фабер говорил все быстрее. Я сказал шоферу, чтобы он ехал в аэропорт. Там я купил билет на ближайший рейс. Я почти сел на этот самолет, и тогда
Тогда?
Тогда я развернулся и пошел назад. Они ругались на меня, потому что пришлось снова выгрузить весь багаж
Почему ты все-таки не улетел?
Я внезапно снова почувствовал, что это было бы очередной подлостью
По отношению к Горану?
И к тебе тоже. И по отношению к моим родителям и моим друзьям, всем людям, которых я любил, и которыми восхищался, которые доверяли мне и были смелыми, а не последним дерьмом вроде меня поэтому, Мира, поэтому. Подожди, я еще не все сказал!
Будет еще и продолжение?
Да, продолжение. Я приехал назад в город, и отправился в госпиталь к Горану. У него был священник, не настоящий, дьякон, он долго со мной разговаривал. Сначала все, что он мне говорил, отталкивало меняпустые фразы, напускное благочестие, морализаторство. Но потом, потом все изменилось.
Мира смотрела на Фабера. Ее темные глаза были огромными.
Он доказал мне, Мира, доказал, что прав в том, что говорит и что делает. Он доказал мне, что есть только один путь, а именно: остаться с Гораном. Потому что это единственный путь, на котором явозможнозаслужу прощение. Извини за патетику! Он ясно показал мне, что происходит, когда человек совершает правильный поступок, когда он преодолевает свое малодушие.
Что же происходит? дрожащим голосом спросила Мира.
Я все возражал ему. Все более сильно и ожесточенно. Но он
Но он?
Он сказал: «А почему вы тогда включили свой диктофон и записываете наш разговор?»
Я ничего не понимаю. Что еще за диктофон, Роберт? О чем ты говоришь?
Фабер вынул маленький японский диктофон из кармана.
Вот о нем!
Это диктофон для интервью Она непонимающе смотрела на него.
Да, да!
Но, что значит: «Вы включили ваш диктофон»?
Мира! Оказывается, я записал наш разговор на кассету!
И?
Я уже многие годы не притрагивался к этой штуке! Когда Фабер волновался, мысли, слова, время и место происшествий путались в его голове. Однажды в нем все также перепуталось, когда он познакомился с Мирой. С каждым годом его мысли описывали все более широкие круги. Часто он думал, что это от старости. Вот и на этот раз, когда на него смотрит Мира. Сегодня эти штуки такие маленькие, что к ним прилагаются микрокассеты, а тогда, в Сараево, у меня был с собой большой чемодан весом в десять килограмм, фирма «Уер» производила такие аппараты. Я постоянно таскал за собой такой уеровский чемодан. Ты помнишь?
Конечно, но
Фабер не услышал ее.
Многие модели надо было включать в сеть, аккумуляторы могли работать очень непродолжительное время Он все глубже погружался в прошлое, события которого становились все живее. Я отправился в дорогу с таким магнитофоном, когда меня командировали в Америку, там я встретил того парня, который ради спасения своей жизни во время войны работал и на, и против четырех разных разведок и который одержал победу над своими врагами благодаря чудесам поварского искусства, а не насилию. Ты знаешь этого героя по книге «Не каждый же день вкушать икру». И позднее, когда меня командировали к доктору Фрею в Буэнос-Айрес, к знаменитому адвокату, принимавшему участие в сенсационных уголовных процессах об убийствах в 20-е годы Фрею было девяносто шесть лет, и он был болен, поэтому мог уделять мне для разговора только два часа в день я все записал при помощи такого вот уеровского чемодана. И когда я вернулся в Мюнхен, на пленке ничего не было Ни единого слова! При записи я допустил какую-то ошибку, разумеется, меня вышвырнули из «Квика», но потом снова вызвали, чтобы еще раз отправить в Аргентину. Я должен был повторить интервью, а через три часа после последней записи этот доктор Фрей умер. От сердечного приступа Фабер замолчал и посмотрел на Миру так, как смотрел бы человек только что пробудившийся от сна. Что-то странное со мной! О чем это я говорил до всего этого?
О маленьком диктофоне, который внезапно оказался у тебя в руке.
В руке, да. Фабер на мгновение закрыл глаза. Мира, и он работал, он работал! Я понятия не имею, как он оказался у меня в кармане
Сначала ты был в этом пансионе?
Да.
Ты распаковывал свои чемоданы?
Нет. И этот диктофон я не клал я хочу сказать, что это произошло без участия сознания. И в старых батарейках еще осталась энергия, немного, в любом случае. И этот свящ этот дьяконЛамберт его зовутон показал мне, как человек может измениться в случае чрезвычайных ситуаций, когда речь идет о жизни и смерти