Вы ангелы, восхищается Ела, не боитесь скрывать партизана!
Владо и Ела стоят у елки. Бодицкий сидит сгорбившись за дверями на кухне. Он улыбается. Ему нечего бояться: собака бегает во дворе, ворота заперты, из темных сеней можно забраться на чердак, а оттуда попасть к другим соседям. Всюду надежные люди.
Бодицкий входит в комнату с бумагой в руке. На бумаге чернеет печать со свастикой. Еле кажется, что свастика заполняет всю комнату, как тень ложится на стену и на пол и потом снова возвращается на бумагу.
Так хорошо?
Он не спускает глаз с лица Владо. Тот кивает:
Как настоящая.
Я использовал резиновый каблук, говорит Бодицкий, показывая на самодельную печать.
Владо сравнивает ее отпечаток с печатью на своем фальшивом удостоверении. Ела восхищена находчивостью Бодицкого. Она видит, как сосед достает из старенького портфельчика кучу удостоверений, как он их складывает.
Теперь можно спокойно путешествовать, подсмеивается Бодицкий. Здесь их более двадцати. Возьми их.
Заметив удивленный взгляд Елы, он добавляет:
Каждый делает, что может, девушка. Я хромой, для гор непригодный, зато руки у меня хорошие, а о глазах уж и не говорю.
Оказывается, Бодицкий изготовляет фальшивые печати и занимается этим так просто и естественно, как будто бы это какое-то маленькое и незначительное дело. А жена его ходит связной к партизанам. Как хорошо, что Владо находит общий язык с такими людьми! Они его никогда не подведут.
Или, скажем, Марош. Летом он помогал своему однорукому отцу работать в поле, а остальное время работал на кожевенной фабрике. Когда он приехал с фронта в отпуск, работы у него было хоть отбавляй. Он умел хорошо стрелять и бросать гранаты, поэтому решил научить этому делу всех ребят из футбольного клуба, раздобыл где-то учебные гранаты и давай их обучать. В горах, говорят, уже появились советские партизаны, надо ребят подготовить, чтобы они могли помочь им, когда будет туго. Он научил обращаться с винтовкой и Владо.
Мои коллеги по университету только дискутируют, что надо и чего не надо, а нам нужны действия, говорил ей Владо
В сенях громко хлопает дверь, стучат кованые солдатские сапоги. Ела вздрагивает, открывает глаза и смотрит на горы. Сапоги продолжают стучать. Она закрывает глаза и снова погружается в дремоту. «Идут к майору, вздыхая, думает в полусне она, наверно, несут донесение о партизанах. Теперь будут обсуждать, как им лучше с ними расправиться».
7
Владо стоит, опершись локтем о стену. Рука у него немеет. Он освобождает руку, но мускулы его напряжены, он не спускает глаз с белой полосы.
Ему становится тоскливо. Он смотрит на стены своего убежища, как будто бы боится, что в них появятся трещины, через которые могут пролететь пули. Но там, снаружи, тихо, как-то невероятно и подозрительно тихо. Или они хотят чем-нибудь удивить? Едва ли. Все они рассчитали и теперь только ждут.
Тишина и одиночество набрасываются на Владо, словно два паука. Они окутывают его всего своей паутиной. Ему тяжело дышать. Он вздрагивает и кричит:
Маро-о-о-ш!
Что?
Не спишь?
С ума сошел? Сейчас спать?!
Да я просто так, уже тише произносит Владо. Хотел услышать твой голос.
Лучше смотри! Не дадимся этим гадам.
Сердце Владо успокаивается. Не дадимся. Он не один, предоставленный только самому себе. Здесь Марош, а если он не собирается сдаваться, значит, все в порядке.
Смотри! повторяет Марош.
Для Владо этого достаточно. Знакомый голос горячит ему кровь, ослабляет окутавшую его паутину. Глаз устремлен на мушку, а указательный палец на спуске. Он сам, как автомат. Большего не надо. Теперь он может вновь предаться воспоминаниям.
Сейчас пятнадцать минут четвертого, а что изменилось? Смерть все так же стоит у дверей и ждет. Ела, конечно, ни о чем не догадывается. Возможно, сейчас она идет по двору и смотрит в сторону долины. Она любит носить на шее его толстый шарф, точно такой же, какой он взял в горы. Может быть, она гладит шарф, как когда-то его руку, отчего шерсть Рекса становилась дыбом. Но в сторону долины она, конечно, посматривает. Он чувствует ее взгляд за столько километров, взгляд чистый, проницательный, преданный.
Он рад, что она покинула город и скрывается в доме его родителей. В городе знали, что за ней ухаживал партизан в черном свитере. Теперь лучше ей исчезнуть из деревни. Если он останется сегодня жив, то пусть Ела придет в горы. Тогда они будут вместе.
Но в одиночестве все же тоскливо. В одиночестве? Разве он один? А Марош? Когда-то в детстве Марош рассказывал Владо: знаешь, медведь это страшный зверь. Не дай бог встретить одному в горах медведицу с медвежонком. А сколько вреда приносит медведь пастухам, сколько овец покалечит да утащит! Но если человек не один, так он не испугается даже дьявола.
Сейчас их здесь двое. Как хорошо, что рядом с ним Марош. Они не струсят и, возможно, еще рассчитаются с немцами. О них, конечно, знают в партизанском штабе. Наверное, уже вышли им на помощь. Только придут ли вовремя?
Как минуту назад равнодушие с крупинкой надежды превозмогло страх, так сейчас овладевают Владо новые чувства. Он знает, что он не одинок, что о нем думают. Что бы ни случилось, но товарищи сделают все, чтобы их спасти. Он чувствует, что тысячами нитей он связан с Елой, с ребятами в бункерах.
С той стороны речки на Владо смотрит голый бук, затерявшийся среди елей. Сила и твердость бука становятся в глазах Владо тем, что сметет весь этот ужас. Не чувствовать себя одиноким и покинутым это удивительное состояние! Владо принадлежит отряду так же, как осенний лист буку. Северный ветер оторвет листок, но бук останется, ничто не вырвет такое дерево с корнями. Отряд останется тоже.
И тут инстинкт самосохранения замолкает и свертывается в ногах у Владо, как послушный щенок. Проходит чувство страха, исчезает холодный пот. Перед его взором раскрывается широкий горизонт.
Он чувствует за собой море могучих плеч. Вдалеке в тумане Владо видит чудесную страну, о которой думал еще тогда, когда склонялся с лупой в руке над почтовыми марками. На одной из них были изображены белые стены электростанции и волны, голубые, как океан в географическом атласе, и он шепотом прочел по слогам: «Днепровская плотина». А на другой башня с пятиконечной звездой. Филателист в коротких штанишках рос и собирал книги об этой удивительной стране, которая изображена на запретных марках.
Вот улыбается советский десантник Петр Зайцев. Папаха у него высокая, словно кивер. Глаза светлые, брови белесоватые, хмурые. Как-то странно: на лбу морщины, а губы улыбающиеся. На висках седина. Глаз у него зоркий, а рука твердая. Она уже однажды спасла Владо, когда Зайцев прикрывал отступление их дозора. В него можно верить. Он научил молодых партизан мужеству, рассказывал им о советской молодежи, которая корчевала в тайге леса, строила новые города и заводы и не отступала ни перед какими трудностями.
Может быть, Зайцев теперь ходит по снежному гребню Салатина. Да что сейчас думать об этом! Час надо выждать. Трудный час. Нет, уже не час, а сорок минут. Никого не подпускать к амбразуре и при этом мечтать. Мечтать о Еле, смотрящей в сторону долины, о партизанских бункерах, о далекой стране, армия которой приближается с каждым восходом солнца.
8
Время даже во сне идет медленно, как на выпускных экзаменах, когда Ела ждала своей очереди отвечать. Тогда она была уверена в себе, как все добросовестные отличницы, но время, которое тянулось еле-еле, раздражало ее. Лучше бы уже стоять в тесном шумном коридоре и знать, что с гимназией все у тебя позади. А еще лучше бы поскорее придумать остроумный текст телеграммы, которую ждет Владо в Братиславе. За себя она никогда не боялась. Действительно никогда?
В полусне она видит вечер, в городе затемнение в полном соответствии с инструкцией; бежит окруженный шелестом молодой, нежной листвы буков шумный, полноводный Ваг. Дикий апрель проказничает, как будто бы кому-то интересны его шалости! Теперь даже крестьян не интересует погода. Стоит ли сеять? Не разумнее ли сидеть у радио и передвигать булавки с флажками на карте. Если бы они только были! Раскупили все: и карты, и булавки. Что ни семья, то генеральный штаб, словно без них фронт не двигался бы. Еще хорошо, что можно достать булавки с фосфорной головкой. Они светятся у некурящих на левом воротничке. Зажженная сигарета помогает одному пешеходу не натолкнуться вечером на другого.