Анатолий Жуков - Бульвар стр 3.

И вдруг сказать такое... Подвести последнюю черту. Да и все могло бы оказаться просто словом, звуком, шуткойхотя вряд ли стоит шутить с этим, если бы не телефонный звонок, если бы все это не сбы­лось...

Так все-таки, что же я должен понять? Какой тре­вогой, а может, спокойствием, наполнено мое серд­це? Нет-нет, спокойствиемнет. Ведь если спокойс­твиемтак я уже понял бы что-то, как на похоронах друга, сказав: «Моя очередь», понял Юлик.

Его духовное «я» перешло в вечность, слилось с ней. Тело будет предано земле, по которой он ступал босыми ногами и ранил их острым жнивьем и ост­рыми камнями; набивал шишки, лазая по деревьям; разбивал нос, спотыкаясь о тугие корни. А душа сли­лась с вечностью.

Получив ответ на вечный вопрос детстваа что за тем лесом?он был разочарован... И... оскорб­лен. Стерпеть такой ответ может только серая пос­редственность. Только не онне Юлик.

Легко расступается вода, когда окунаешься в нее. Так и душа Юлика легко расступалась перед разной мерзостью, отдавая все свое лучшее. А те, нырнув глубже, пили самое дорогое, самое нежное, обнажая пустоту для тяжелой болезни.

И все же Юлик понял НЕЧТО... Так как совсем не­принужденно и радостно мчался навстречу своей жизни.

Так что же я должен?..

Телефонный звонок. Опять голос Стаса:

Ты, Александр?как и первый раз, его дурац­кий вопрос.

Ответил сдержанно и тихо:

Я, не сомневайся.

Позвонил брат Юлика, сказал, что забрать из морга можно только после двенадцати часов. Ты сможешь?

Я поспешно крикнул:

Не смогу! У меня в это время запись на радио.

Хорошо, найду кого-нибудь другого,успоко­ил меня Стас и положил трубку.

Я соврал: никакой записи на радио у меня не было.

Не люблю покойников. Боюсь их.

***

За окнами холодный унылый дождь. Не сказать, что льет, но моросит и моросит. Из дома не хочется выходить, а придется: вечером репетиция. Пытаюсь что-нибудь придумать, чтобы не пойти (уж очень не хочется вылазить в такую сырость), но ничего важно­го не нахожу. Все доводы, которые мог бы привести в оправдание, не убедительны. Болезньподай лис­ток нетрудоспособности. А где его возьмешь? Радио, телевидениено это в свое свободное время или по договоренности с режиссером; какие-нибудь дальние нежданные гостиполная чепуха! Если только поз­вонить и сказать, будто лопнула отопительная бата­рея или проржавела и течет труба, и теперь жду сан­техников? Но это я уже использовал. Сделать вид, что перепутал расписание? И такое бывало не однажды. Что еще? Да как будто больше ничего. Не очень-то большой спектр моих оправданий. Просто не пойти и все, а потом на этот счет ничего не объяснятьпусть даже выговор объявят, плевать на него!но это как- то нетактично по отношению к режиссеру. Тьфу ты! Что мне, наконец, думать за него?! Тактично, нетак­тично... Не очень-то этой тактичностью актеров балу­ют. Как ни крути, видно, идти все-таки придется.

Посмотрел в окнона улице все такая же непо­года. Даже передернуло всего. До репетиции остает­ся два часа. Час можно отдохнуть, а потом нужно бу­дет выходить. Поставил будильник на семнадцать, включил телевизор, завалился на диван и с головой накрылся одеялом. Сначала слышал, как диктор говорил про непрочные политические отношения между Южной и Северной Кореей, про напряжен­ную обстановку на Кавказе. Потом все куда-то исчез­ло, успокоилосьнезаметно заснул.

...Голубой тигр назойливо лез на меня, облизывая языком мое лицо. Его голубовато-желтые глазаименно такие смотрели на меняпьяно усмеха­лись, а тонкий, как выточенный женский мизинец, может, метра два длиной, член с гибкостью спру­та обвивал ниже талии, выискивая тайный объект своего неудержимого сладострастия. Мне было сов­сем не страшно. И даже приятно. Я отталкивал тиг­ра играючи, с той похотью, чтобы он продлил свою ласку; его необычная голубая шерсть приятно каса­лась рук, и я с удовольствием запускал в нее паль­цы. Мы кувыркались и становилось все заметнее, что тигр начинает шалеть, не находя удовлетво­рения. Он нервно рычал, скалил пасть, показывая сильные желтоватые клыки, размером похожие на зубья бороны. Но и это мне было почему-то не страшно. А тем временем розовый член тигра об­вился вокруг моей шеи и с упругостью резины бил по лицу. Я смеялся, отворачивался, спасая свою не­винность, не очень-то старательно отпихивал тигра. И когда почувствовал, что какой-то червяк задви­гался в моем рту, сильно сжал зубы. Из голубова­то-желтых глаз тигра по морде скользнули две бес­цветные бусинки, пасть невероятно раскрыласья словно заглянул в красный колодец,и оттуда, из этой красной глубины, раздалось тонюсенькое, оби­женное «мя-я-яу!».

Зазвенел будильник. Стрелки показывали сем­надцать часов. Нажал кнопку будильникатот за­молчал.

Ну надо жеголубой тигр! И что бы это значило? Разгадывать сны не умею. Мало ли разной чепухи снилось и будет сниться?! А время берет за горло, по­этомувставайте, граф, вас ждут великие дела!

Господи, как надоели эти репетиции! Не могу воскликнуть: репетициялюбовь моя! Не могу. Поскольку тот, кто однажды сказал эти слова, был по-настоящему влюблен в их смысл. Он был неотъ­емлемой частью того, что зовется театром, был его действующим органом; как в живом организме есть почки, печень, селезенка. А ятак, сбоку припе­ка; деньги зарабатываю, чтобы как-то сводить кон­цы с концами или, как говорят в народе, коньки не отбросить от голода. Если уж случилось, что пошел путем богемы, в его начале думая и представляя в кисейно-розовых мечтах, что буду обязательно бога­тым и известным,тогда и сходить с дороги неку­да. Более четырех десятков за плечами. Из нихбо­лее двух десятков на сцене. Как говорится, как стал на крылья, так и полетел в одном направлении. Все моекровь, сердце, мускулы, мысливырабаты­вало одну волю: понять и разобраться в том, чего нельзя потрогать руками, как гвоздь забить в сте­ну или как вазу поставить на телевизор. Мои кро­вавые мозоли и набитые синяки были результатом того, что я, как слепой котенок, тыкался во все сто­роны, ища тот единственный путь, именно свой, ни­чей другой. Ведь без него тыдубликат, подделка и ни в коем случае не оригинал. А это, говоря прос­тым языком, дешевка.

И никто тебе на этом пути не будет палочкой-выручалочкой, не будет колдуном, который в одно мгновение может превратить тебя из серости и пос­редственности в творца. Только Божий знак и к немубессонница, пот, мучение, слезы и призрачный попутчик минутного решения проблемводка.

Я, ничего не подозревая, поскольку никого не было, кто мог бы подсказать в самом начале, чего все это стоит и чем может кончиться, окунул себя в тот водоворот, в котором не одна душа захлебну­лась, умерла. Как тот пловец, который пробует на­учиться плавать, я испуганно и беспорядочно бью руками по воде, чтобы только как-то удержаться на­верху, не утонуть. Вижу, как тонут другиеодин за одним. И не могу им помочь. Даже если бы хотелне могу. Этого сначала нужно захотеть. А я не могу и не хочу. Я пока наверху. Еще остались силы, и я плыву. Как умеюплыву. Из последних сил выжи­маю из себя ливерчтоб только быть.

А может, успокоиться? Ну зачем вся эта возня, бессмыслица?! Есть небо и на нем солнце. Есть луг и на нем роса, есть лес и поле, есть птицы и звери, есть источник и разливы рек. Посмотри на все этои услышишь. И живи. Просто, без всякого выпендре­жа, как живут тысячи, миллионы. Как ониделай что-нибудь. В свободное время клей самолетики, поливай кактусы, разгадывай кроссворды, ругай­ся с женой, воспитывай детей... Купи подержанный «Фольксваген» и каждый день мой его перед соседс­кими окнами. Одним словом, столько дел, что толь­ко пожелай, и довольное выражение твоего лица станет символом благополучия. Тебя могут даже по телевизору показать, мол, вот какого процвета­нияконечно же, благодаря властяммы достиг­ли в нашей расцветающей стране. Только пожелай. Если, конечно, тыне УРОД. Если Господь Бог, как кукушка в чужое гнездо, не забросил в твою душу свое Божье зернышко, чтоб в ней хоть одной тысяч­ной долей проросли Его любовь, Его беспокойство. Спаси тебя и помилуй, если ты стал Его избранни­ком. Неласковая это доля: не один досрочно отправился к Нему на вечный покой. И боги ошибаются: не всегда могут определить земные возможности че­ловека...