Паша ещё несколько секунд молчал, прежде чем ответить:
Костя, хотя бы ты не начинай, тихо сказал он. Такое ощущение, будто все только и хотят закрыться в своём домике и не видеть мир, не замечать крики о помощи окружающих, жить самим по себе. А я так не могу. Не могу.
А разве до этого было по-другому?
Паша устало прислонился к стене и медленно опустился на корточки.
Костя, пожалуйста, хоть ты поверь. Я не могу всё это делать одинпросто не смогу. Вдруг, там ещё остались люди и им нужна помощь? Или они нам смогут помочь? Нельзя такое упускать
«Ты действительно ему веришь? Костя, ты же сам видел, что из себя представляют люди. Не совершай ошибку».
Катрин на секунду выглянула из-за угла, но сразу же скрылась обратно. Я подошёл к Паше и подал руку:
Ладно, пойдём. День не бесконечный, а ночью ехатьсамоубийство.
Лицо Паши медленно просияло улыбкой:
Спасибо, он взялся за руку и встал.
Когда мы вышли, на улице вовсю светило солнце. С приходом весны мир преобразился, одевшись в лёгкое, красивое зелёное платьице. Деревья тихо шелестели листьями, которые покачивались на ветру. Сквозь потрескавшийся асфальт и между стыками каменных плиток медленно, будто стесняясь, пробивались клочки травы. А на бескрайнем голубом небе повисли маленькие пятнышки облаков. И рядом с этим стояли дома, словно мёртвые туши давно погибших зверей, ожидая своей очереди, чтобы провалиться в небытие.
Ну чё, как там? Нормально? спросил Паша у Никиты, который стоял, у открытого капота машины.
Тот, в свою очередь, вытер руки грязной тряпкой и закрыл капот.
Вроде нормально. Проверяй, тихо ответил он.
Паша прошёл в машину и сел, заводя машину. Женя о чём-то говорила с Катрин:
я понимаю, да, но разве ты хочешь, чтобы всё стало зря? Их смерти, наших друзей?
Дело не в том, хочу я или нет, отвечала Катрин. Я не хочу больше никого хоронить. Я не хочу больше видеть, как умирают мои друзья. Я не хочу больше убивать их, чтобы они не стали монстрами.
Поэтому мы и едем. Костя думает, там научная база или что-то вроде того.
И?
И то, отвечала Женя. Мало того, что там могут быть людиу них может быть лекарство.
Катрин недоверчиво фыркнула.
Женя, успокойся. Какое лекарство? Посмотри вокруг: разве мир остался бы таким, если бы оно было? Это бред. Все мы лишь ходячие мертвецы.
Не говори так. Мы не знаем, что там
Вот именно, что не знаем. Мы едем на смерть. Запомните этот твит.
Послушай, тебя никто не заставляет, начала Женя. Она теряла терпение. Я узнал эту интонациютонкие нотки сдержанного гнева в голосе. Если не хочешьне надо ехать.
Ай, что за грязный приём? Ты же знаешь, что не останусь, ответила резко Катрин. Делайте, что хотите. Только не говорите потом, что это было неожиданно Женя, я, может, тоже хочу в это поверить, но не могу. Просто уже не могу верить в людей после всего.
Женя неожиданно приобняла Катрин. Она всегда легко переключалась со злости на доброту, если это было нужно.
Не волнуйся. Мы всё переживём. Смотри, какие у нас мужчиныдумаешь, с ними нам что-то грозит? произнесла она с улыбкой, и они вместе скользнули по нам взглядом. На секунду наши взгляды с Катрин пересеклись, и я увидел в них глубокую грусть и боль.
По сути, за эти недели я так и не узнал о ней ничего, кроме того, что вспомнил о ней из школы. Даже странно как-то, что забыл еёведь она мне в школе очень нравилась. Сейчас она всегда старалась быть как бы сама по себе, но при этом часто спорила с Пашей и была «на передовой» в вылазках за продуктами. Она и в школе была такая же: тихая, одинокая, как бы в стороне, но если взрываласьэто задевало всех. Я всегда думал, что мы могли бы подружиться. Ещё с того времени, когда она только перевелась к нам в школу в третьем классе. Но так и не смог решиться. А сейчас она, кажется, совсем рядом, но будто ничего не поменялосьКатрин всё так же далеко.
Чего застыл? спросила Женя, хлопнув меня по спине. О чём задумался?
Да так, просто ответил я.
Давайте в машину! сказал Паша, и мы сели на заднее сидение.
Хорошо, что восставшие не успели появиться раньше. Только несколько фигур появилось позади, когда мы отъезжали, но это были не бегуны, и вскоре они совсем отстали.
Приходилось ехать медленно. Мы так и не доехали до Грима, но здесь, в небольшом городке, почему-то было много брошенных машин. Много где были следы от пуль и то тут, то там, лежали ссохшиеся, давно умершие, тела людей. Такое ощущение, будто здесь была резня. Никита сказал, что это могла быть и чисткаслишком аккуратно стреляли, но я в это не верилпросто не мог. Да и у кого могло быть столько боеприпасов? Только у военных. А они спасали людей.
«Не думай об этом. От этого ничего уже не изменится. Эти люди давно мертвы. Скорее всего, как и те, кто это сделал».
Прижался лбом к тёплому стеклу. С каждым днём всё больше чувствовалось, что приближалось лето. Было ещё не жарко, но уже не холодноидеальная погода.
В голове пронеслись воспоминания, как мы ходили на праздник Огня раньше, когда был ещё совсем маленьким. Это было хорошее время. Мне казалось тогда, что нет ничего невозможного: разные трюки, костюмы, фестиваль, фейерверки Только вот реальность не просто бывает пугающей, а она и есть самый страшный кошмар, однако так же и самый интересный феномен: никогда не знаешь, что будет завтра, или за следующим поворотом.
Это и произошло: мы свернули на дороге, а впереди, на шоссе, оказалось огромное стадо, и пока они ещё не успели нас заметитьразвернулись и поехали в обход. Пришлось даже от нескольких бегунов отстреливатьсяони успели прыгнуть и зацепиться за корпус машины, но никто не пострадал.
Сколько в объезд ехать? спросил я, убирая пистолет в рюкзак. Сидел у окна, и поэтому отстреливался. Как и Никита с другого бока. Хватит бензина?
Насчёт бензинапока в порядке. А вот сколько ехать Женя, посмотри по карте. Тридцать пятое шоссе, к отметке НБ, возле Ширковки, быстро ответил он, пристально следя за дорогой.
Девушка достала из бардачка полностью переклеенную скотчем карту и небрежно развернула, пытаясь на ходу сориентироваться.
Так, смотриона провела по жёлтой линии на карте, которая была похода на вену, вроде как мы здесь сейчас и едем.
Да, подтвердил Паша.
М-да, протянула Женя, в обход километров сто, сто двадцать
Сколько времени? неожиданно спросил Паша.
Что? переспросила Женя.
Время, повторил Паша. Сколько времени сейчас?
Я посмотрел на часы:
Почти четыре.
Паша некоторое время помолчал, быстро переводя взгляд с дороги на карту и обратно, а затем сказал:
Думаю, к вечеру мы в любом случае доедем Ладно, сказал он со вздохом, попробую ехать быстрее.
И мы помчались по пустой, разбитой от холода и жары, дороге. По сторонам дорогу окружали стены деревьев и диких кустов, которые больше никто не контролировал. А временами на дороге или на обочине встречались машины. Одинокие и пустые, как и все те, кто до сих пор выжил.
Мы въехали в Ширковку, когда солнце почти скрылось за горизонтом, а небо уже стремительно багровело, будто боялось опоздать. С самого начала город встретил нас перекрытием: посреди дороги была выстроена линия брошенных вразнобой машин. Другой въезд был далеко, а в обход этих машин проехать никак не получалось. Пришлось оставить машину.
А куда потом? спросила Катрин. Всю дорогу она молчала. Точнее, половину проспала.
Отметка стоит на самом городе. Но, сама понимаешь, особо по ней ничего не увидишь, ответил Паша, проверяя магазин пистолета, а затем перевёл его на предохранитель.
Я взял с собой катану и маленький ножик. Пистолет брать не хотелосьрюкзак бы только помешал. Уже не раз случалось такое, что восставший цеплялся за него. Тем более, что Никиты и Паши были свои.
Все готовы? спросил Паша.
А разве это имеет значения? Пойдём уже, ответила Катрин, и мы пошли между рядами давно брошенных машин.
Я аккуратно ступал, проверяя внимательно низ машин впередивсё было чисто. Ни трупов, ни восставших. В салонах машин всё тоже было чисто, за исключением скомканных одеял на задних сидениях и прочих не необходимых вещей, которые просто так с собой не возьмёшь. Будто люди приезжали сюда, бросали машины, забирая лишь нужные вещи, и уходили.