Ах, как жаль, что не видел и не порадовался за Макса его учитель физкультуры, когда бывший ученик взял резкий старт и буквально за полторы минуты преодолел оставшиеся десять этажей, буквально-таки взлетев на двадцать третий, самый любимый свой этаж.
Никто не зафиксировал новый мировой рекорд, когда Макс обессилено повис на дверном звонке, едва держась на ногах. Но это никому не было интересно и важно.
2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155
Вместе
Это было тем декабрьским тёплым вечером, когда с погодой творилось совершенно непостижимое, и было непонятно, толи выжившая из ума старушка Осень замешкалась перед сестрой Зимой и не успела скрыться до поры до времени, толи шустрая сестрёнка Весна, показав свой непредсказуемый, но веселый характер, ловко обскочила старшую, нечаянно смутив большую часть вечно спешащих горожан.
Да, это было тем самым декабрьским вечером, когда солнце уже давно соскользнуло за нитку горизонта, а на город опустилась рыхлая от тумана вечерняя мгла, располосованная дорожным освещением и прострелянная множеством окон многоэтажек. Но, не смотря на поздний вечер, ибо стрелки часов показывали без каких-то минут девять, забрызганные грязью машины продолжали проноситься одна за другую по на влажной от тумана дороге. Проноситься, чтобы потом сбиться в стаю перед, как всегда не вовремя загоревшимся красным светом светофора.
Выйдя на крыльцо, я только лишь проводил взглядом синий троллейбус, неторопливо прокативший мимом меня, коварно показав почти пустой салон. Значит, следующий будет набит битком, подумал я. Я включил плеер и неторопливо пошёл в сторону метро, напевая A ti, а tu belleza tan particular, а esa manera tuya de mirar, а tus mentiras y a tu gran verdad, tu verdad. A ti.
Это было тем декабрьским вечером, когда усталость, накопившаяся за четыре, казалось бесконечных рабочих дня, не давала о себе знать, забившись в какие-то глухие потаённые уголки тела, напичканного витаминами и порядком уже замученного в тренажёрном зале. И хотя настроение было просто супер-пупер, я знал, что ни витамины, ни тренировки совершенно не причём. Что-то другоёболее неуловимое, более неосязаемое и более мощное подпитывало меня, толкало и двигало меня. К чему? К кому? Но эти вопросы тогда казались мне неуместными, какими-то ненужными. Этим тёплым декабрьским вечером хотелось идти и идти, идти неспеша и напевать любимую песню, напевать и ни о чём не думать, просто идти и наслаждаться тёплым вечером.
A mí, a mi locura que eres sólo tú, a mis
С грохотом выкатив из жерла туннеля вагон остановился. Это был определенно мистический вечер, ибо только в такой вечер вагон метро может показать комфортным. И хотя вагон был как вагон, но сегодня он по стечению обстоятельств не набитый битком, наоборот, скорее почти пустой, отчего казался светлым, чистым и тёплым.
Думая о чём-то пустячном и осторожно разглядывая миленькую девушку, сидевшую напротив меня, я, устроившись поудобнее и подпевал про себя замечательную песню. Её ушки, забавно слегка оттопыренные, не портили девушку, даже наоборот, делали её милее и привлекательнее. И тот, кто неосторожно рискнул бы в тот момент заметить, что ушки сближали её с дальней, ну очень дальней родственницей-предком, мог бы сам схлопотать по собственным ушам и наглой обезьяньей морде за столь лживое и опрометчивое сравнение. Потом, уже почёсывая ушибы, сидя в милицейском обезьяннике, конечно же, было трудно объяснить причину потасовки.
Al tiempo que pasé buscándote, a la virtudes que siempre enseñé, a los defectos que oculté, a mis locuras, a mi fe
Вдруг мое внимание, впрочем, как и всех прочих пассажиров, сидевших в центре вагона, переключилось на небольшую белую перинку, неизвестно каким образом попавшую в вагон, медленно скользящую по воздуху. Она то медленно парила вниз, то внезапно, подброшенная порывом ветра, вздрагивала и поднималась к блестящим перилам. Двенадцать пар глаз внимательно, словно глаза зенитчиков, следили за полётом перинки. И не обладая телепатией, можно было прочитать на лицах участников yfitq немой викторины лишь единственный вопрос. На кого сядет перинка? Но перинка же не даром женского рода. Она капризничала и вообще не собиралась давать определенный ответ. Пушинка то нервно вздрагивала, словно задрав нос отворачивалась от нас, то смилостившись уже казалось готовилась разрешить дилемму. Может, она оттого так долго парила, что ей льстило внимание столько скучающих людей. Наверное, мы бы так и оставались во власти этой капризной особы, кабы не Он, завладевший нашим вниманием, и с одного взгляда вызвавший улыбку и вполне допускаю мысль, влюбивший в себя милых дам.
Он был почти весь рыжий и огромный, вызывающий одновременно уважение и умиление. Он вошёл в вагон вальяжно, независимо, совершенно не обращая внимания на скучных пассажиров. Вошел, покачиваясь, словно дело было для него обыденное, словно так и надо.
Когда эта громила рухнул у моих ног, хотя если я почувствовал всю тяжесть его живого веса, то будет правильнее сказать, рухнул мне ноги, добродушные барышни потянулись расстегивать сумки, надеясь найти что-нибудь такое вкусненькое. Но пса, а это был самый что ни на есть настоящий пёс, этакое дитя «московской сторожевой» и другого не менее грозного родителя, не заинтересовало ни печенье, ни ватрушка. Мой друг, ибо знакомство наше с каждой минутой становилось всё теснее и теснее, оттого что здоровяк с каждым вздохом всё больше и больше заваливался на мои ноги.
«Боже мой! Да сколько же он весит?» подумал я, когда он безбожно, при повороте вагона окончательно прижал мои ноги к лавке, оставив всякую надежду освободиться из своеобразного капкана. Я понял, что оказался во власти зверюги, которую в здравом уме никто и никогда не рискнёт пнуть под ребро или дать опрометчиво пинка.
Я с тоскою посмотрел на замелькавшие коричневые столбы и перроны «Каширская». Пора делать пересадку! Но из-за рыжего здоровяка, что мирно посапывал лежа на моих ступнях, передо мною замаячила перспектива ехать до конечной станции.
A la vida, al amor, a la noche al calor, a ese niño que es tuyo y mío
Но этот теплый декабрьским вечером был пропитан благожелательностью. Стоило дверям открыться, Рыжий, ибо Рыжик имя для такой детины было наименее подходящее, вскочил и вышел прочь. Он вышел настолько правдоподобно, что ни у кого не возникло сомнений, что наш случайный попутчик-пёс был заядлым зайцем и путешественником.
Tú y yo, que somos algo más que tú y yo. Somos pasado, somos por pasar ..
Чудный декабрьский вечер. Именно тогда я пришёл к выводу, окончательному и не подлежащему пересмотру, что мир наш без Тани А. был бы несовершенным, лишённым нечто важного, может быть своей самой главной части, может самого главного украшения. И хотя мы два месяца почти не разговариваем, и ты сейчас на чудесном-расчудесном острове Бали, а я в стоя на перроне московской подземки, и могу лишь гадать о будущем. Я знаю только одно, что ты в моём сердце навсегда.
2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155