Священная ярость ради нашего народа! Мы пожертвуем собой ради черни, совершим величайшие преступления ради людей! Пожертвуем своими сердцами и жизнями ради их будущего!
Ого, сказал я. Настоящий патриций, куда уж нам всем, плебеям, до него.
Его сердце полно благородства!
Неизмеримого!
И так далее и тому подобное. Знаешь, что самое ужасное равно во влюбленных людях и в людях, одержимых какой-либо идеей (читай: тоже влюбленных)? У них совершенно исчезает здоровая самоирония. Грешил ли тем же самым я, когда был влюблен, скажи мне честно? Если да, то у меня есть еще хотя бы один повод наложить на себя руки (на счету каждый, и ты мне здорово поможешь).
Так вот, я изрядно задолбался слушать про Красавчика Клодия (как позже я задолбался слушать про него от тебя), и как раз тогда, когда мое негодование на эту парочку, лишившую ума моего лучшего друга, достигло предела, Курион вдруг ворвался ко мне домой и, игнорируя Антонию, которая игнорировала его, закричал, вцепившись в свою тогу.
Антоний, я умру! Умру!
Клодия Пульхра тебя отвергла? спросил я. Ты извини, я тут немного занят.
На самом деле я не был занят, просто злился, и Антония хмыкнула.
Хуже! закричал Курион, не слушая меня. Много хуже, любезный друг Антоний! Она пригласила меня к себе на вечер!
Ну и отлично! сказал я, хлопнув в ладоши. Разве не этого ты хотел? Мечта сбылась, чего же еще ты ждешь от Фортуны? Теперь настало время действовать!
Антония захохотала, и я рявкнул:
Выйди, женщина!
Она смерила меня презрительным взглядом, но ушла, Курион же рухнул на колени в изнеможении.
Никогда не видел такого долбоеба, сказал я.
Курион обнял мой пол и сказал.
Она отвергнет меня!
Слушай, судя по тому, что о ней говорят, она особо никого не отвергает.
Я сел на корточки с ним рядом, поднял его за шкирку. Курион горько плакал, и от него несло вином.
Понятно, сказал я. Нажрался утром и без меня. Лучше друга нет.
Курион сказал:
Антоний, я умру, если она не станет моей. Хотя бы на одну ночь, большего мне не надо! Но этого никогда не случится!
Да почему не случится?
Потому что она даже не обратит на меня внимания!
Твой папаша богат, как Крез, ну, или как Красс. Непременно обратит. Если они хотят изменить мир или, тем более, его разрушить, им нужны деньги. Ты очень привлекателен в этом плане.
Она схватил меня за руку.
Ты должен пойти туда со мной, Антоний!
Меня никто не приглашал!
Я приглашаю тебя!
Ты вроде бы еще не женился на Клодии, пожал плечами я.
Да тебя пустят, там не строгие порядки, я обещаю.
Вообще-то мне не слишком хотелось видеть этих Пульхров, однако же Курион выглядел крайне отчаянно.
Хорошо, я скажу Антонии.
Нет, сказал Курион. Ты должен явиться без нее! Там будет все оченьнеоднозначно.
Что?
Разврат, безоговорочный разврат.
Ну и хорошо, ответил я. Может, она чему-нибудь научится. В конце концов, должен же я проводить время со своей женой.
Антоний, сказал Курион. Притворись моим любовником!
Я отпустил его, и он ударился головой об пол, выругался.
Чего? спросил я.
Клодия Пульхра любит развратных мужчин, которым неведомы половые ограничения!
Я тебе сейчас голову оторву, сказал я.
Хотя бы на один день!
Ты что, больной? Совсем охерел со своей Пульхрой.
Антоний!
Пошел на хер! Я не буду позорить свое имя из-за того, что тебе не терпится присунуть цыпе, которая любит, чтобы мужики пехались.
Ладно-ладно, сказал он. Но ты пойдешь со мной! Чтобы, если я онемею, ты мог поддержать разговор и все такое!
Но никакой херни этой педерастической? спросил я.
Никакой херни!
Но, знаешь что, думаю, он мне наврал. Во всяком случае, Луций, судя по тому, что потом лепил в своих речах против меня Цицерон, Курион наплел что-то такое Клодии и, желая показаться большим мужчиной, оставил мне незавидную участь в его истории. Если бы Курион был жив к тому моменту, как этот слух всплыл, я бы его убил, хоть это все и чрезвычайно смешно.
Так вот, удостоверившись, что Курион собирается вести себя прилично, я все-таки согласился.
Тогда завтра вечером! сказал Курион. А мне еще надо разучить какие-нибудь стихи, но не про любовь, и подобрать какую-нибудь одежду, но не слишком роскошную, ведь Клодий Пульхр считает, что правда за нищими!
Не успел я ничего ответить, как Курион исчез, будто его и не было никогда в моем доме.
Антонии я сказал:
Развлекусь без тебя, может быть, смогу набраться сил, чтобы протянуть еще один день в твоей компании.
Отлично, сказала Антония. Буду трахать Эрота, пока тебя нет.
Только дай мне повод вышвырнуть тебя пинком под зад.
Честно говоря, мы оба получали от наших стычек невероятное удовольствие. На этом удовольствии и зиждилась некоторая любовь, которую я питал к этой отвратительной женщине, Антонии Гибриде.
Но к Красотке и Красавчику, и дальше к моей истории, или даже лучше сказать к истории меня, как думаешь, Луций?
Чем больше я размышлял об этом, тем интересней мне становилось при мысли о том, что я увижу на вечере Красотки Клодии. В конце концов, если уж о чьих приемах и ходили слухи (в потрясающем разбросе от "лучшее, что я испытывал в жизни" до "кошмарный ужас"), так это о приемах Красотки Клодии.
Тем более, можно было, наконец, посмотреть на это чучело, ее брата Клодия. Тогда у меня не имелось хоть сколь-нибудь внятных политических представлений, я руководствовался симпатиями и антипатиями личного характера. Я не любил Клодия за то, что он сводил с ума Куриона. И я полюбил Клодия за то, что Клодий ненавидел Цицерона так же сильно, как я.
Однако, беспорядочные политические мысли из тех, что у меня были (возможно, привитые Публием) скорее прибивались к тихой гавани абсолютной власти. В этом мы никогда не совпадали с тобой. Я считаю и буду считать, что любое государство состоит из людей, раздираемых противоречиями даже внутри самих себя, что уж говорить о различных их группах. И чтобы примерить эти противоречия нужен единственный человек, который скажет "хватит", а не множество людей, не способных договориться друг с другом. Только один человек, который в силах справиться с собой, может выбрать настоящую дорогу и идти по ней, не сворачивая, и тащить за собой все государство. Думаю так, и буду думать, и даже, мне кажется, думал тогда, не оформив еще все это в пристойную форму, так что, стоит сказать даже, что я ощущал.
Так вот, Клодий Пульхр был слишком хаотичным, веществом, которое не может долго находиться в условиях реальности, но в то же время он являлся силой, силой многих, данной одному человеку. Идея мне нравилась. Клодий был радикалом, все люди у негобратья, как ты любишь, даже теснее и ближе, чем ты любишь. Люди в его гипотетическом государстве должны были быть равны друг другу, как ряд одинаковых цифр. Все немногих должны были получить многие все. И это с таким религиозным жаром, с такой страстью. При этом в перерассказе Куриона образ его терялся, просто потому, что Курион не был человеком таких страстей и масштаба, как Красавчик Клодий. Его можно было оценить лишь стоя перед ним в волнующейся толпе.
Но рано, рано, до Красавчика Клодия мы дойдем в свое время, а сейчас о том, как я сходил на вечер к его сестре.
Выдвинуться нам надо было весьма заранее, потому как Красотка Клодия устраивала вечер на берегу прекрасного Альбано, где (Курион говорил очень путано) вилла была не то у нее самой, не то у ее друзей, не то она и вовсе арендовала ее.
О боги, пощадите его, сказал я, когда мы прибыли на место. Воздух прелестный, вокругяркая, но теплая осень, кроны деревьев уже покраснели, но еще не начали обнажаться, невероятная красота. Место действительно живописное. Озеробудто плещется в чаше, и вокруг него лесистые холмы и симпатичные красноголовые виллы богачей.
Курион сказал:
О Венера, у нее прекрасный вкус, сделай ее моей.
Ты меня достал, сказал я. Не могу это больше слушать. Сейчас меня стошнит.
Это укачало, просто сказал Курион. Пойдем, Антоний, когда ты увидишь ее, ты забудешь все свои предрассудки.