В кого ты получился такой ищет слово, аристократ? Был ведь, как все, пионером. Другие, что ли, тебе книжки давали, чем нам? Боря им недоволен: тоже мне, доктор Гааз, «спешите делать добро».
Какую книжку Эрик сам прочелпервую? Должен помнить.
«Маленький лорд Фаунтлерой».
Про что эта книжка, и кто ее автор, Эрик забыл. Надпись на ней была, маминым почерком, тогда еще твердым, красивым, и даже не скажешь, что женским: «Чтобы жизнь тебе не мешала становиться добрее и лучше» и день его рождения, шесть лет. Учили: быть хорошим. Зачем быть хорошим, не объясняли, и так ясно. А надпись эту и название он помнит: «Маленький лорд Фаунтлерой».
* * *
Полставки ему предложили, с платных услуг, хозрасчетные. Он и не думал про деньги. Почему нет? Он согласен. Сколько возьмет себе? Как-никак с собственным оборудованием Оборудование не вполне собственное, из клиники, все маленькое, переносное, в понедельник он его возвращает.
Половину.
Женщина-замглавврача улыбается, хотя тут не принято. Она ему не удивилась: мало ли зачем москвичу их больница? Наука, то да се, знаем. Деньги никогда не лишние, но пятьдесят процентовзаведомо многовато.
Женщина к нам приходит, знаете, умерших одевать, подкрашивать, все такое, берет только тридцать.
Надо же, вот кто его конкурент! Теперь, похоже, он обеспечен историями, это вам не Москва. И там, понятное дело, разнообразие: вот у них тысяча двести сотрудников на четыреста коек, так что все, кто лечатся, или родственники врачей, или активные люди, приезжие, илиза деньги. Истории случаются, конечно, но келейно, камерно, до Эрика доходят редко.
А этой самой женщине он ничего не скажет, все останется между нами, entre nous, понимаете? Впрочем, широкий жест, не зря, видно, Боря дразнится аристократом, он готов и бесплатно, и как угодно.
Бесплатно? Вот это зря. Так его надолго не хватит. Она поводит головой влево, вправо. Каждый труд должен быть вознагражден.
Правда, зря он, само как-то вышло. Не хотел никого обидеть. Да и параллельные деньги, пусть маленькие, пригодятся.
В рабочем порядке решим, произносит новая его начальница.
Паспорт, диплом, копия трудовой, ага, ординатура, кандидатская. Все, устроился.
Он идет через двор, осматривается: несколько корпусов, охрана, как у больших. Надо же, уже устал. А потому что жарко, ужасно жарко, и ведь еще только май. На даче не так. Ну да, тут асфальт.
* * *
Медперсонал: все серые, вежливые, движутся тихо, силы берегут.
Инфаркт. Посмотрите, если желаете.
Что значит «желаете»? Стесняются попросить, думает он, и смотрит. Нет тут никакого инфаркта, все отменитьи домой. Чем не веселье? Все здесь им внове, и кое-что получается, а вотне весело. И медсестру ему даликусок глины, младше него, но кажется старше. Все тут знает, смотрит внимательно, без улыбки, все делает. Зубы у людей плохие, оттого и не улыбаются. Как на картинах старых мастеров, заключает Эрик, старается всех любить.
Жаркий двор, он сюда вышел побыть один, выглядывает из-за деревьев: приходят и уходят люди, с ошибочными диагнозами, случайными назначениями. Ничего, скоро он все улучшит. Устраивает семинар, но говорит на нем только сам, сотрудники явились, терпят, молчат.
Больных прибывает, и иногда он выбирается по ту сторону тумб и в пятницу вечером, и, когда позовут, в воскресенье. И стало прохладнее, начало июня выдалось холоднее мая.
Какие-то они беспородные, жалуется Эрик на коллег и на пациентов.
Чему удивляться? «Участвовала в цареубийстве» вспоминает он ту бумажку. И все-таки прежде, во времена своей юности встречал он еще на лицах людей породу, не наследственнуюприобретенную, книжную, а туто какой книжности говорить, когда отсутствует элементарная сообразительность:
Это трудно, но не невозможно, объясняет он медсестре. Речь про то, как перевести тяжелого больного в Москву. Сестра растеряна: так возможно все-таки или нет?
Впрочем, надо присмотреться: всюду жизнь, всюду люди должны быть симпатичные и не очень, и не заключена ли нравственная ошибка в самом этом слове «они»?
* * *
В середине июня замглавврача просит его явиться в рабочий день. Заболел кто-то ценный? Нет, вызывают в «органы», для беседы. Зачем? Разве можно об этом по телефону? Начальница его спокойна, и Эрику пугаться нечего.
Один из массивных серых домов, заметных из электрички: здесь эти самые «органы» помещаются. Возле проходной его ожидает старший лейтенант, ему лет тридцать, а может быть, и не тридцать, Эрик уже понял, что возраст он определять не умеет. Вежливый, за руку здоровается, лицо некрасивое, в оспинах. Лейтенанта он рассмотрит потом, а пока что они направляются в бюро пропусков, все движется законным порядком.
Страшновато чуть-чуть, да и зачем эти подробности, когдадля беседы? Можно поговорить, например, и в больнице. Нет, у нас так не принято.
Наконец они проходят в кабинет, который лейтенант делит еще с одним молодым человеком. Тот изготавливает из картона скоросшиватели, такие всюду продаются и стоят недорого, и занимается ими все время, пока лейтенант допрашивает Эрика. В кабинете бедно, даже не бедно, а прямо-таки разруха, нищета, больница и то современнее. На стене карта мира, на подоконникегазета с окурками, кипятильник, израсходованные пакетики из-под чая.
Курите? Лейтенант протягивает пачку.
Нет, зачем-то врет Эрик. Могу я поинтересоваться
Потом, ему все объяснят, а пока пусть послушает: против себя и ближайших родственников он может не свидетельствовать. Понятно? Тогда распишитесь. Еще минутку внимания: о каких именно родственниках идет речь. Мужжена, сындочь Список заканчивается неожиданно: дед, бабка. Эрик смеется, немножко заискивающе:
Прямо написано«бабка»?
Да, таков юридический язык, его собеседник тоже улыбается, ласково.
Всё? Нет, теперь он сам прочтет статью про то, какая ответственность предусмотрена за ложные показания. И за отказ от дачи показаний. Значит, он вызван свидетелем?
Ладно, какой там лейтенант машет рукой: поступил сигнал, и они его отрабатывают.
Эрик рассматривает книгу: странно издан уголовный кодекс, с карикатурами. А лейтенанту нравится: расслабляет. Наконец он показывает бумагу, ту самую, котораясигнал. Имя автора ничего Эрику не говорит, и он его сразу забывает. Чужие люди явились в наш домвот общее настроение бумаги, про него, про Эрика, писано. А вывод такой: не позволим! Ничего не позволим: опытов над людьми, трансплантации наших граждан на органы. Поэтому лейтенант и пригласил его: имеет он отношение к трансплантации? Нет? Так и запишем. Лейтенант вздыхает и принимается печатать протокол: медленно-медленно, все старенькое, допотопное.
А что он вообще думает о трансплантации? Не решение проблемы, конечно, но в отдельных случаях Некоторым из его больных пересадка сердца сильно удлинила бы жизнь. Да только нет никакой у нас трансплантации. А органов хватаетвон сколько аварий и катастроф. Но тут знаете, какая организация нужна? Заморозить, доставить, быстро врачей собрать. У нас и простых-то вещей нет, а уж трансплантации
Эх, лента стерлась вся, опять вздыхает лейтенант.
Давно Эрик не видел матричных принтеров. Он решается теперь покурить, смотрит в окно: надо же, скоро вечер. Сосед лейтенанта уходит, где-то там, в районе дач, спускается солнце. Наконец и лейтенант доделывает работу и принимается за рассказ об успехах их службы, об огромных технических достижениях, о том, какие они молодцы. Единственная некоррумпированная организация. Вот ведь, кто б мог подумать.
Вроде можно уходить, сейчас лейтенант подпишет пропуск. И вдруг он просит ответить еще на один медицинский вопрос:
Скажите, грыжа диафрагмыэто очень опасно? как он разволновался, даже голос стал выше.
Нет, что вы! восклицает Эрик, его отпустило. Ерунда. Не ложитесь сразу после едывот и все.
Оказываетсяне всегда ерунда. У лейтенанта ребенок умер от этого, двухлетняя девочка. Операцию сделалии умерла.
Где? теряется Эрик, трудно все время вот так перестраиваться. Не у нас?
Нет, девочка умерла в Москве, в ведомственной больнице. У нас таких операций, сказали, не делают. Так и есть А недавно у лейтенанта еще одна дочь родилась, какова вероятность, чтос грыжей?