Чтобы покончить с дачниками: незадолго до Верочкиного отъезда сидели мы с ней на веранде и писали для моей выпускницы Полины вступительное сочинение в какой-то бессмысленный вуз. Академия сервиса, кажется: берут всех подряд, телефоны на экзаменах не отнимают, так что мы себе пили чаек и наперебой отправляли Полине текстовые сообщения. Тема досталась такая: «Духовный мир провинциальных дворян в романе Евгений Онегин». Всему, что мы пишем, Полина, предполагалось, придаст развитие.
Пишем: «Этот мир представлен в романе со второй главы по начало седьмой. Онегин бежит сюда из мира большого, из Петербурга. Незатейливое простодушие деревенских соседей, Он в том покое поселился, / Где деревенский старожил Интересы: Их разговор благоразумный / О сенокосе, о вине, / О псарне, о своей родне. Живущих в провинции отличают простота, непосредственность интересов, однообразный уклад, не любовь, а скорее привычка друг к другу. Неструктурированный день, много свободного времени: Татьяна в тишине лесов / Одна с опасной книгой бродит У людей с душой происходит расцвет иллюзорного мира: Вздыхает и, себе присвоя / Чужой восторг, чужую грусть Главная особенность провинцииотсутствие настоящих жизненных впечатлений, особенно у женщин». Так и написали: «особенность» «особенно», потому что спешили. «Еще?» спрашиваем, «Da, da, please!» «Серьезное отношение к жизненным принципам: родись Татьяна в Петербурге, она не достигла бы той искренности ни при первом объяснении с Онегиным, ни при последующих. Строгость и простота здесь не те, что в столицах. Онегин живет по столичным законам, которые не подразумевают ни искренности, ни глубины. По небрежности убивает Ленского, делает несчастной Татьяну. Разумеется, в провинциальной жизни, как и в столичной, есть и чванство, и глупость, и шутовство, в откровенных, гротескных формах, так что не следует, советуем мы Полине, идеализировать ситуацию». Она поблагодарила нас, пора уже было переписывать набело, а мы подумали с Верочкой: Онегин в деревнеэто про наших дачников, разве нет?
Те, кто попроще, ходят в жару полуголыми, в Москве они так себя не ведут. Дачники покультурнее не хотят обижать никого, и все равно обижают. Питерские чуть отличаются: у них имена-отчества, у москвичей остались одни имена. Где-то в столицах диссертации защищают, книги издают, происходит что-то существенное, литераторы хлопают друг друга по физиономиям, а тутнельзя же всерьез принимать эту милую, теплую, грязненькую жизнь. Несерьезная влюбленность, несерьезные правила поведения. Заглянут по дороге с реки ко мне, от меняв пельменную: посидеть, потусить, как теперь выражаются. Лето закончится, идо лучших времен: дайте знать, когда соберетесь к нам в Белокаменную.
Я и сам подвержен приступам страшной лени всех разновидностейдушевной, духовной, физической, и быть учителем нравственности не хочу, мне бы со своим предметом управиться, а все-таки ужасную досаду вызывают иные воспоминания. Как бы не было тяжело жить монахом и как бы мало я не испытывал в своей жизни радостей женской любви, а с появлением Верочки отказался и от того, что имел. Служить развлечением дачницам: сельский учитель словесности, энтузиаст, давайте-ка приблизим его к себе, что это он до сих пор неохваченный? нет уж, с этим расстаться не жаль.
Про Верочку. Верочка хороша была до такой степени, что все мужчины, кроме последних пропойц, останавливались, оборачивались, а то и вслед ей шли. В жесте, в движениирук, головы, плечникакой угловатости, неловкости, никогда. Училась она в моем классе лет с четырнадцати и до выпуская только старшие классы веду. «Зачем не с глаголами писать раздельно? Хоть вы объясните мне! вот первое, что я услышал от Верочки. Как удобно было бынехочу, нелюблю!». Поглядел я тогда внимательно на нее и подумал: вот она, жертва, классическая, или теперь подверстываю воспоминания к дальнейшему?
Верочка очень ко мне тянулась. Да и я любил Верочку. Конечно, любил, но сам же и обрывал ее, когда она пробовала объясниться, какая я пара ей? И ученица, и разница в возрасте, да и тянулась она, может быть, не ко мне, а к прозе с поэзией. «Это, Верочка, у тебя от чтения и лечится тожечтением», вот и все, что я мог ей сказать. Но приходить на чай ко мне она не переставалавсе запросто: соседи, неструктурированный день.
Ксения, мать ее, ревновала Верочку, на родительские собрания отправляла отцакоммуниста Жидкова, так мы его называли, он уже с ними не жил. Был когда-то секретарем райкома, начальником, по здешним меркам, большим. Потом Ксения его бросила, стал болеть, пить, сделался серый какой-то, землистый весь, невозможно стало с ним разговаривать. Теперь, думаю, помер уже.
А какие Верочка сочинения писала по Достоевскому! Не без натяжек, конечно, но очень талантливые. Помню почти наизустьпро Порфирия, пристава следственных дел, глаза с жидким блеском, про то, что мы удивляемся, когда они оказываются людьми, про то, что Порфирийединственный, у кого нету фамилии, а вот спас же Раскольникова, он и Соня спасли его, справедливость и милосердиедва действия божества! А сочинение ее по «Грозе» вообще самое интересное, что я об этой пьесе читал: про Катю Кабанову и Анну Каренину. И несостоятельных, слабых мужчин.
Каждый преподаватель литературы мечтает, чтобы его ученик стал настоящим филологом, вот и я посоветовал Верочке: поступай-ка ты на филфак. Думалв Москву, но она выбрала Петербург, как я ни отговаривал Верочку: скука, холод и гранит, как ни просил перечитать того же Толстого. Дочка начальников, к тому же единственная, не привыкла ни в чем получать отказ. В прежние времена из таких, как Верочка, образовывались, я думаю, эсерки, народоволки Только смеялась в ответ, декламировала Ахматову: Но ни на что не променяем пышный, / Гранитный город славы и беды для Верочки Петербург обернулся только бедой.
Ксения филологию не одобряла, хотела Верочку сделать юристом: заработок, работа на фирме, замужество с иностранцем. Счастьена обыкновенных путях, знаем, слышали. Верочка, естественно, не обсуждала мать, повторяла лишь, что онадругая. Сразу в университет не пошла (не любила проигрывать), целый год готовилась: по литературеконечно, со мной.
Подробностей ее гибели я не знаю и не желаю знать. Общежитие, квартиры, испорченные ленинградские мальчики, жестокие, остроумные, с кем-то она расставалась, с кем-то сходилась. Питерское культурное подпольезлые ребята! Письма скоро пошли какие-то не ее, не Верочкины. Ехала в Петербург за высокой культурой, а в результатеуниверситет бросила, и пошло: помощь обиженным, обездоленным. Идея возникла у Верочкиобращать несчастных людей к прекрасному: к музыке, живописи, красоте. Тех, кому уже некуда больше идти. Как могла она справиться? Среди них разные, видимо, типы естьв основном отрицательные. Было, рассказывали, и насилие. Со стороны одного из ее подопечных. Говорили разное: приняла таблетки, яд, откуда у Верочки яд?
Я и на похоронах ее не был. Директриса наша, Пахомова, сделала так, чтобы я на них не успел: в область отправила, на повышение квалификации. Жалела меня, вероятно, по-своему. Отец Александр отпевать Верочку не хотел, но Ксения с ним, разумеется, справилась. Никому не нужна была гибель Верочки, никому. Вот что: живым надо быть, а я былхорошим. Женился б на ней, а потом отпускал в Петербург, хоть куда.
Женился бы он Ишь, усмехается Ксения, женилку отрастил. Слабак. Тьфу. Отрывается от чтения, руку трет.
На рукетемное пятно, поросшее волосами. От волнения пятно пульсирует, чешется. Закрывает его рукавом.
Да, что тебе? Исайкин, высокий, сутулыймуж. Иди, давай, открывай, клиенты ждут.
Убогий. Автомагазин тоже ее. «Достойная резина для достойных людей» вся работа Исайкина. Достойные свечи, масла. Выгнать бы к чертовой матери, новенчались, нехорошо. Что Бог соединил Бог и так ей должен. За дочь и за все.
Дочитать гада.
Раз уж я принялся говорить о Ксении, то надо отозваться и вообще про власть. Ее в нашем городе прихватили маленькие некрасивые люди. Нервные: не оттого, что нехороши собой, а оттого, что власть им досталась хищением. Но они приняты, приняты, а кто у нас в городе не был бы принят? Коммунист Жидков, теперьПаша Цыцын, местное самоуправление, и каждый раз: может быть, этот дороги сделает?.. Паша, Ксения и судья всё и прибрали к рукам. Ксениядуховный вождь, аятолла, очень набожна, Паша-дурачоккогда-то выборный, только давно у нас не проводят выборов, главу назначают теперь депутаты, а судьяон просто самый богатый, фамилия у него забавнаяРукосуев, половина земель вокруг городарукосуевские, вот такая история. Но судья-то как раз, говорят, человек незлой. То ли дело Ксения: рассказывали, как она увольняет своих таджиков. Кажется, получает удовольствие от зла, как те подростки, что кошек мучают.