Встречающих не отличить от вновь прибывших: те же, не омраченные ничем лица. Никто не знает английского? Не могут адрес свой написать? А говорят еще: страна забвения родины. Нет, даже букв не знают. Давно в Америке? Четыре года.
Американцы, объясняет один из встречающих, такие добрые! Они с нами як с глухонемыми.
Багажа у баптистовтридцать шесть мест, по два места каждому полагается.
* * *
Пока он возился с бумажками, самолет его улетел. Следующийранним утром, через шесть с половиной часов, он опять без труда меняет билет, он и должен был утром лететь. Теперь кудав гостиницу? Пока доедет, пока уляжетсяпора будет подниматься. Да и стоит гостиница долларов пятьдесят. Как-нибудь тут. Душ принять, конечно, хотелось быничего, перебьемся, переодеться-то не во что.
Другой конец Землисамо по себе это давно перестало приносить удовольствие. Он бывает в городах с красивыми названиямиАльбукерке, например, или Индианаполис, и что? Вездев Нью-Йорке ли, в Альбукерке, тут лиодно и то жекрасные полы, красно-белые стены, идеальная ровность линий, тонов, ничто не радует глаз слишком, и ничто его не оскорбляет. И всюду, как часть оформления, негромкоМоцарт, симфонии, фортепианные концерты, не из самых известных, в основном вторые, медленные, части. Кто играет? Орегон-симфони, Портленд-филармоник, какая разница? Не эстрада, не блатные песенки. А как-нибудь так устроиться, чтобсовсем тишина? Разборчивый пассажирпожалуйста, никто не удивленможно посидеть в комнате для медитаций. Посидеть, полежать. Медитаций? Именно так, размышлений, у нас вон в аэропортах часовни пооткрывалино поразмышлять и неверующему полезно, опять ничьи чувства не оскорблены.
А курить можно в вашей комнате медитаций? вдруг спрашивает он, сам себе удивляясь.
Курить? Он с ума сошел? Курить нельзя ни в одном аэропорту Америки.
Вопрос про «курить» отрезает всякую возможность неформального разговора, показывает им, что он человек опасный. Ладно, ладно, он будет курить в отведенных местах, на улице.
Аэропорт совершенно пуст. Можно хоть сумку свою тут оставить? Нет, ручную кладь надо брать с собой. Что, каждый раз? Даже не пробовать тут улыбаться, all jokes will be taken seriously, вологодский конвой шутить не любит.
Порядок есть порядок, он понимает. У них и медицина от этогоизумительная, в сто раз лучше нашей, и все жеглупо. Укладывать вещи на черную ленту помогает ему толстый седой негр, без неприязни, работа такая. Кажется, негр ему даже сочувствует. Наверное, сам потому что курит.
Опоздал, теперь до утра, объясняет он негру, возвращаясь с улицы второй уже или третий раз.
Just one of those days, man повторяет тот.
По-русски сказали б: «Бывает». У негра глубокий бас.
Он доходит до места, откуда видно шоссетам едут редкие машины, не быстро и не медленно, у верхней границы дозволенного, и вспоминает, как перемещался по окрестностям Бостона с друзьями, а иногда и один. И в каждой встречаемой им машине, он знал, сидит человек, ценящий свою жизнь не меньше, чем онсвою, и жизнь, и сохранность автомобиля, и оттого, как правило, осторожный, предупредительный, не презирающий себя за готовность уступить. Стоит ли прожить свою жизнь или хотя бы часть еепочему-то хочется сказать: последнюютут? Тут правильно выбрасывают мусор и правильно ставят машины, научиться этому можно, проще, чем английскому языку. Не в одной безопасности дело. Он представляет себя пожилым, почему-то совсем одинокимможет, оттого что в данную минуту одинокв маленьком местечке на океане, у соседей его красные грубые лица, но сами они не грубы, они говорят про него: здесь живет доктор такой-то, им приятно, что их соседврач. Они устояли в жизни, и он устоял, а сколько раз могли сбиться!..
От усталости мысль его сворачивает в сторону: цыганка сегодня утром ему напророчила счастье. Будешь тут счастлив! Есть ли в Америке цыгане? они, кажется, всюду есть, нет, связь с доисторическим временем здесь обеспечивают индейцывпрочем, индейцев-то он за годы уже полетов и не видалодни диковинные названия наподобие Айдахо, и вот он снова проходит досмотр и уже лежит на красном полу, всюду линолеум, тут в комнате медитацийпромышленный ковролин, и думает: я участвую в бессмысленной деятельности, а вечность есть, конечно, прав был отец, есть вечность, и осмыслено только то, что имеет проекцию в эту самую вечность, свою в ней часть. Лечение людейневажно какихимеет проекцию в вечность, хоть и живут его пациенты не вечно, а иногда и совсем чуть-чуть. И встреча с друзьями, не состоявшаяся сегодня, имеет. И слушанье музыки, и разглядывание природы А остальноекак это его дурацкое зарабатывание денегwhat a waste! Отчего английские слова приходят первыми в голову? Ведь не так хорошо он знает язык, да и в русском немало синонимов для «впустую»: даром, втуне, вотще, понапрасну, всуе Много слов: вхолостую, попусту, без нужды, зазря, почем зря
Все, он спит.
* * *
Спит он не очень долго, часа полтора, и пробуждается от страшного шума: в комнату въезжает огромный, невиданный пылесос. Управляет им черноволосый маленький человекмексиканец, наверное, в наушниках, чтоб не оглохнуть. Наушники оторочены искусственным розовым мехомкак будто индеец с перьями на голове.
Он коротко смеется и тут же делает вид, что спит. Ужасный грохот, как можно спать? Ну не спит, медитирует, зачем-то ведь есть эта комната? Неохота вставать. Давай-ка, катись отсюда, индеец, и без тебя тут негрязно! Тот быстренько проходится жуткой своей машинойот него буквально в нескольких сантиметрахвсе, снова один, тишина.
Он смотрит на часы, закрывает глаза и вызывает образы тех, кто его безусловно любит. Такой управляемый сон, почти целиком подконтрольный сознаниюи все-таки управляемый не совсем.
Ему хочется видеть отцавот он, отец. Он принимает отца целиком, не как носителя свойств и качеств. Они хорошо известны емукому же еще их знать, как ни сыну? но к самому отцу, к тайне личности, не имеют словно бы отношения. Добрый, щедрый, самоотверженныйда, конечно, но все это может он сказать о своих друзьях, не о нем.
Как же так? говорит он отцу. У меня есть душа, есть талантне к одной медицине, ты знаешь, но воти к музыке был талант, определенно ведь был, я и теперь люблю музыку больше всего, в наше время это не так часто, и что же? Ездить в бессмысленные путешествия, потому что на главной работе не платят, лежать на красном полу, завидовать людям со строгими лицами и определенностью в жизни? Он, видно, здорово устал, потому что разжалобился до слез.
А чего он, вообще говоря, плачет? Ну, устал, не тот Портленд, друзей не увидел? еще увидятся, ночь на полу? сэкономил сколько-то долларов, да и здесь вполне чисто, а что нет отцаодиннадцать лет прошло, а не привыкнуть никак.
От слез становится легче, он смотрит на себя немножко со стороны и видит комизм положения: взрослый дядька в слезах, красный пол, медицинская сумка под головой, и вскоре опять засыпает. И снится ему теперь уже полноценный сон: они с отцом сидят возле поломавшейся машины, рядом с тем местом, куда надевается колесо, сломаласькак называется эта штука? скажем, ступица или втулка, ясно, что ничего починить нельзяни запчастей нет, ни навыков, они в свое время часто оказывались в таком положении, просто сидят на земле, и отец говорит ему: «Ты мой родной». Дело не в словах, разумеется, а в содержании, во взгляде отца, который означает, что все идет правильно, как должно идти, и что отцу жалко, что сын его одинок.
Он опять на некоторое время задерживается между сном и явью, рывком встает, умывается в чистейшем сортире, как долго он путешествуетщетина выросла! ни бритвы, ни щетки нет, скорейкофе, еще успеть покуритьнадо же, совсем забылся он в комнате медитаций, опять проверочка багажа, мелочь из карманов, ключи, всё надо выгрести, служба безопасности успела смениться, но дело не пострадалотщательнейший досмотрне хватало на утренний рейс опоздать. Всё, он уже в самолете, рейс по маршруту ПортлендНью-Йорк. Пассажиров в салонене больше пятнадцатидвадцати, и пожилая невыспавшаяся стюардесса им объявляет: «Если вы хоть раз путешествовали самолетом начиная с тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, как раз он родился, то вам не надо показывать, как пристегнуть ремень». Очень милое, артистичное отступление от правил.