ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Командир танка в запасе, на котором отлично сидело тщательно выглаженное галифе и свежевыстиранная тельняшка без рукавов, по обыкновению, выносил мусор. На кнопку лифта решил не нажимать и попробовал уподобиться профессору по части предпочтения пешей ходьбы, притом развил ускорение значительнее, чем тот, отдав ногам полную свободу. Он вроде бы струился телом по ступенькам лестницы, быстро и виртуозно перебирая ступнями ног и скользя одной рукой по перилам. В другой руке, заметно оттянутой от туловища, он держал ведро, забитое мусором. Так, мчась вниз и бурча себе под нос песенку про зелёного кузнечика, на предпоследней площадке, в вираже он столкнулся лоб в лоб с Босикомшиным. Ведро занесло, и, резко затормозивший сосед профессора инерционным образом невольно обнял разведчика за талию тою рукой, что удерживала чуть ли не улетевшее ведро. И половина мусора беспрепятственно просыпалась. Часть его попадало на мозаичную лестничную площадку, прибавив ей пестроты, а часть залетела в заранее оттопыренный объёмистый карман пальтишка Босикомшина, где лежал приготовленный ключ от замка профессорской квартиры.
Ой, прости, браток, округлив глаза, сказал командир танка и обнял Босикомшина второй рукой.
Потом он отпрянул от незнакомца, поставил ведро на пол и стал вытаскивать мусор из его кармана.
Это же надо, как я тебя завалил помоями.
Босикомшин пытался остановить искупительный порыв профессорского соседа, хватая его за руку, будто вора, шарящую в кармане. Однако тот ловко отбивался и продолжал профессиональной хваткой вытаскивать оттуда мусор и складывать его в ведро. Тут и ключик, зацепившийся за очередной кусок бумажного обрезка, обрёл себе новое место. Босикомшин такого перемещения не заметил: он больше следил за рукой. Наконец, он легонько и не больно шлёпнул по запястью командира танка, и тот успокоился.
Ладненько, сказал бывший командир и принялся собирать то, что просыпалось ниже кармана Босикомшина, то есть на пол, украшенный мозаикой, и далее, несколькими ступеньками вниз.
Босикомшин, получив независимость, развернулся и, незаметно обойдя на ступеньке озабоченного местного жителя сзади, отправился обратно вниз, чтоб выбраться на улицу. Перед выходом из парадной, сунув по пути руку в карман и поводив ею по днищу и по углам, не случилось там соприкоснуться в просторном вместилище с привычным холодом остывшего металла, золотистого, матового. Зато сердце оледенело от неожиданности. «Что же теперь делать? Этот тип, конечно же, вынул ключ вместе с помоями, решил про себя наш первый герой и приостановился, надо же, хлопоты прямо-таки одолевают меня отовсюду, заставляют ходить и ходить; придётся теперь и неловкого кавалериста-десантника тоже выслеживать».
Тем временем, человек с мусорным ведром, вовсе не погонщик лошади, а настоящий командир танковой брони, вышел в чёрную дверь и оказался во дворе, который был двойным, да к тому же проходным, и трусцой направился к помойке, что расположилась за соседней аркой, во втором дворе, ближе к следующей улице. Там, возле мусорного контейнера как раз дежурило двое бомжей с мешками. Мало ли кто выбросит что полезное. Один был с редкой седой растительностью на толстых щеках, похожий на китайца, другой, ровно обросший благородной бородой, выдававшей в нём бывшего аристократа.
ГЛАВА 2
«А может быть, это просто не-судьба, и нечего мне гоняться за таинственным ключиком, открывающим заветное счастье», продолжал философствовать Босикомшин. Он стоял, немного согнув колени и спиной прислоняясь к холодной печи вестибюля парадной. Та сохранила только название «печь», а топилась последний раз много десятков лет назад, и была уже лишь украшением интерьера. Пешеход вытаскивал из кармана остатки отбросов командира танка, складывая их в одну руку, и вертел глазами вокруг себя, не зная, куда это выбросить (устье печи было заложено кирпичом). Из помещения уходить особо не хотелось: ни ради поиска мусорного бачка с выброшенным туда профессорским ключиком, ни ради вообще чего-нибудь. «Должно быть, прав маг-музыкант, говоря, что все изобретения приносят беду и более ничего», праздно перемещающийся по пространствам обычный горожанин пытался убедить себя чужой мыслью, а заодно и потратить бесполезное время. Но не убеждал его столь слишком лёгкий вывод. И время скоро не тратилось. И чувствовал он себя какой-то неподвижной взвесью неизвестного вещества.
Далее в голове у него, как и в кармане, откуда он вынул всё, даже нужные бумажки с номерами телефонов случайных знакомых, оставалась одна пустота.
Может быть, может быть, по обыкновению повторил он вслух ни для кого совершенно ничего не значащие слова, и также совершенно безотчётно для себя дрогнул, развернулся, изменив прежний маршрут, как и ранее на лестничной площадке. И вышел через чёрный ход во двор.
А здесь не выдалось обычного с ним происшествия: его ни с кем не столкнуло в чистом безлюдье двора. И внутренняя пустота продолжала поглощающее действие, съедая всё околочеловеческое пространство Босикомшина. Немного помялся он там, на притоптанном снегу, потом повертелся по сторонам, завидел мусорный контейнер и запустил в него скомканное содержимое руки наподобие снежка. Не попал. Затем, не зная, куда бы ещё развернуться, приметил сбоку двора проход с аркой и последовал туда, нечаянно обнаружив себя на одном из проспектов. Он вроде не понял, на который из проспектов попал, а так, побрёл, побрёл, опустив голову, и всё ускорял и ускорял движение. Немного даже пробежался, свернув наудачу за угол, но изжога опять остановила его. «Надо хорошенько отдохнуть», подумал он и стал искать глазами, где бы такое сделать немедленно. О доме с очагом и прочими удобствами почему-то в голову мысль не приходила. И где вообще его дом? Если наш герой сам не слишком уверен в наличии у него настоящего надёжного прибежища в этом городе, мы тоже не намерены навязывать ему и вам недостоверную и случайную версию. «Пойду опять на мёртвый пароход, а по дороге и дровишек поищу», продолжилась дума потенциального искателя. И тут же он увидел под ногами короткий брусок. Поднял. На стороне, ранее прижатой к асфальту, оказалась какая-то надпись. «Интересно, о чём пишут». Буквы, конечно же, ничего толком не провозглашали. Они принадлежали то ли бывшей бирке, то ли фрагменту чьего-то автографа на почерневшей от времени деревянной поверхности давно утраченного сооружения в этом мире. Босикомшин выкинул брусок, позабыв, что поднимал вещь с мостовой не для прочтения слов, а для отопления железной каморки на кладбище кораблей. Брусок отскочил от поребрика тротуара и пропал в открытом люке технического колодца. «А если бы я туда провалился, подумал Босикомшин с лёгким испугом, а вообще-то».
Далее в голове у него стали мелькать соображения, не оформленные словом. Но их смысл явно был направлен на выявление пользы от случайно увиденного колодца. «Если бы за ним оказалось ещё и тёплое подземелье, где ничто не мешает хорошо отдохнуть, не утруждая себя лишней ходьбой», такими словами примерно оформились бы наилучшие соображения. Но подземелий, да к тому же тёплых, на Васильевском острове нет, не считая метро. При упоминании общественного транспорта Босикомшин поморщился и тяжело вздохнул. Затем его мысль, ни с того и ни с сего, перескочила сразу на далёкие воспоминания, и в них также не потребовалось слов. Извлекались одни лишь картинки. Вот первое посещение Петербурга в ранней юности. Тогда он, с приятелем-попутчиком, тоже искал, где бы отдохнуть и вообще переночевать. И быстро нашли они такое место недалеко от Николаевского вокзала. Кроватями тогда послужили широкие и тёплые подоконники на лестничной клетке огромного дома где-то на Лиговке. Хороший оказался дом, и жильцы хорошиене сновали туда-сюда по лестнице, не беспокоили. Все пользовались лифтом, а тот исправно действовал. Босикомшин снова поморщился. Трудно сказать, от чего. То ли опять возникли неприятные ассоциации в связи с общественным транспортом, пусть даже себе и вертикальным, то ли коробили кожу лица все неудобства пребывания на нетопленой улице. Он стал озираться вокруг себя, ища подходящую парадную, но вошёл в ближайшую дверь, изготовленную в изящном стиле модерн, однако сильно подпорченную густыми слоями краски. Она оказалась чем-то знакомой. «Ну да, я же здесь был недавно, в этом доме живёт изобретатель чемодана», удивился Босикомшин. Он словно заблудился в незнакомых каменных джунглях и прошёл по кругу. Однако удивление не возымело верха над прежним намерением погреться. Взгляд стал искать не заветную дверь профессора, а подоконник. Широкий и тёплый. «Всё испортили», заметил он, когда взошёл на первую лестничную площадку, где недавно столкнулся с мусороносом. Там обнаружилась безрадостная картина: подоконник, не столь и широкий, да и тотбольшей частью срезан вместе с простенком, и вся эта дыра использована для входа в нововозведённый наружный эркерный лифт. «Здешние жильцы тоже не мешают отдыхающим гражданам ходьбой по лестнице, но при этом вообще ломают места для отдыха в угоду прирождённой лености. Надо же, лифт им нужен! Современный! Ладно, пусть нужен им лифт, но почему именно здесь и почему надо портить подоконники»? Думая примерно такими словами, нажал кнопку вызова лифта. Никакого результата не последовало. «И всё равно не работает; ни себе, ни людям; дурацкий дом, дурацкие жильцы; совсем не то, что на Лиговке, даже наоборот». И Босикомшину вдруг стал противным сам профессор, просто в связи с тем, что и тот причислен к жильцам этого дурацкого и негостеприимного дома. А вместе с ним сразу осточертело и не менее дурацкое его изобретение, вернее, не само изобретение, а отношение изобретателя к нему, которое тоже дурацкое: ни себе, ни людямвзял да выкинул в Неву.