Картина в памяти погасла.
Вот и любимым делам конец, Клод Георгиевич, говоря это вслух, внутри себя заключил впечатление от воспоминаний.
Но почему же? Я не понял. Вы же сказали, будто сделали тот музыкальный инструмент. И я точно знаю, что сделали. Я это почувствовал сегодня на мосту. Я слышал ту вашу музыку. А теперь вы о ней повествуете словами.
Как? Вы слышали звёздную музыку? Предтеченский воодушевился и усомнился одновременно.
Да, я слышал звёздный оркестр, но не обычным слухом, не ушами, а так, мысленно. Я мысленно вслушивался в мысленные звуки. Я проводил взгляд по невидимым днём звёздам и слышал их музыку в прорехах между облаками. Красиво. Колоссальный стереофонический эффект.
Боже! Откуда такое воображение? Как вы до того додумались? теперь в голосе профессора блеснули нотки восторга.
А оно само. Вернее, я подумал, будто это вы наколдовали. Я принял вас тогда за мага и факира вместе с волхвом, это когда наблюдал за вашими делами на спуске у львов.
Наколдовал! Ха-ха-ха! Ну, брат! А ты говоришь, нет инструмента. Значит, натурально сделал я его, коли ты услышал звуки, им воспроизводимые. Сделал, а о том и не знал. Ну, брат, дела.
Ещё бы! Такая музыка! Только вот порой прерывалась, как, знаете, если связь барахлит. Это из-за праха.
Праха? переспросил Клод Георгиевич.
Ну да. Межзвёздная пыль. Космический прах. Он заслоняет нам большую часть Млечного Пути.
Да?
Да. Но ничего. Всё равно хорошо звук идёт.
Идёт, брат, идёт. Значит, есть инструмент.
Так я и говорю, есть он.
Да, профессор погрустнел, да, есть, но, опять же, мысленно. Я имею в виду, что он только на бумаге. То, что я сделал, построилничтожная модель вылавливания звёздной энергии и преобразования в реактивную. Так сказать, полуфабрикат. К нему я приделал моторчик. Но испугался.
Чего испугались?
А я уже говорил. Все изобретения приносят беду. Вроде бы добрые, вроде бы свет несут людям, а тот обязательно может произвести один лишь прах. Подобно тому вашему праху. Космическому. Он всё может засыпать, не только Млечный Путь, а вообще все пути-дороги человеческой радости. Одним словом, пусть куклы покатаются. Того достаточно. Куклы, те не произведут ничего дурного. Только покатаются. Хе-хе, порадуются. А потом, глядишь, и утонут вместе с теплоходом, тепло-свето-ходом, звездоходом.
Пламя в печке осело и угасло. Чёрные угли виднелись едва живыми. Линии судьбы сгоревших досок переменчиво светились бледными и тонкими красными прожилками.
Ну, я пошёл. Пока, профессор проворно выпрыгнул из прибежища Босикомшина и ловко переметнулся на берег. А потом также решительно скрылся в дверях музыкальной школы.
Это хорошая идея, продолжил говорить профессор, но уже вроде себе, хорошая идея устроиться на работу в детскую музыкальную школу. Пойду-ка прямо немедля к директору.
ГЛАВА 9
Босикомшин тоже вышел. Тоже перебрался на берег. Тот оказался безлюдным.
Вот и хорошо.
По Неве туда и обратно ходили местные кораблики, поднимая волну. Босикомшин брёл по нижней набережной вдоль уреза воды, вниз по течению и наблюдал за волнами. Перехлестнёт или не перехлестнёт? Нет, ни одна из волн не доходила до верха гранитного уступа, а лишь брызги от их ударов создавали невысокую завесу вдоль всего берега. Так, не страшась быть залитому, наш пешеход приблизился к обрезу нижней набережной и остановился около огромной стальной кнехты. Толстый канат, привязанный к ней, нехотя удерживал огромный сухогруз, под завязку заполненный, ушедший под воду ниже ватерлинии. И оттого заметно провис, опустив тяжкий живот в воду. А об этот живот беззвучно постукивала знакомая ему, даже нельзя не сказать, родная ему доска. Ага. Это ли не судьба! И настолько близко, что не достать её было равносильно преступлению. Полностью и окончательно целиком незнакомый ей человек, если бы таковой тут оказался, тот мог бы равнодушно пройти мимо и не обратить на неё ровно никакого внимания. Босикомшин же, когда увидел такую родимую вещь, то просто с крайним энтузиазмом бросился её доставать, будто спасал на водах самое близкое ему живое существо. И достал. И спас. Ключ висел на гвоздике и никуда не делся.
Что же стало происходить в голове нашего героя, нашего пожизненного пешехода при виде ключика? Образ этого символа проникновения за всяческие пределы ближних и дальних пространств почти воплотился и прямо-таки схватил за руку и принялся уводить Босикомшина в сложные сплетения предполагаемых событий. Понятно, это ключ от его квартиры. Там его бумаги. Бумаги с описанием инструмента. Всех частей. Преобразователь. Это звёздная энергия в чемодане. Орган. И звёздная музыка. Забрать. Чудесный эпизод. Что с героем сейчас происходит? Куда сопровождают его случайно подвернувшиеся тут бестелесные крылатые существа? Что ему делать? Естественно. Что же ещё должно предпринять, как не выследить профессора, подглядеть, где он живёт, а там Та первая мысль, посетившая вечного пешехода тогда, у Кунсткамеры, ещё не ведая о способностях чемодана, на сей момент поглотила остальные живущие в нём соображения и воспламенилась единым желанием: овладеть. Всё. Ждём, когда маг выйдет из дверей музыкальной школы.
Теперь предстояло передвигаться так, дабы не только не сталкиваться с профессором, но и вовсе не попадаться ему на глаза. Раньше случай водил их навстречу друг другу. Что же произойдёт в решительный час? Как поступит неведомая участь? Босикомшин снял, наконец, ключ с гвоздика, спрятал его в кармане пальто, и ласково уложил доску возле гранитной стены берега. «Попозже подберём». Потом он чуть-чуть прошёл вдоль каменной вертикали, подпирающей верхнюю набережную, и поднялся по ступенькам лестницы до уровня, с которого видны фасады домов до низа. Там, за гранитным столбиком ограды он ждал, когда профессор покажется на той, противоположной стороне набережной, выйдя из дверей детской музыкальной школы. Ждал недолго. В момент появления профессора в створе его взгляда, преследователь даже вздрогнул. Потом, ещё немого повременив, когда тот пройдёт подальше вперёд, он вышел из засады на лестнице и двинулся параллельным курсом, чуть приотставая, подобно тому, как делал сначала Александринский ангел, а затем Румянцевский орёл. И когда преследуемый свернул на Одиннадцатую линию, шпик перешёл на Десятую. Здесь хорошо следить. Деревьев много. Можно частично спрятаться за стволом, в случае чего. Несколько раз преследователь инстинктивно так и делал, на миг предполагая, будто профессор оглянется и заметит его. Но тот уже пропал в парадной. Всё. Номер дома запомнили. Дело за квартирой. Хорошо, но потом. Квартир немного, штук десять-двенадцать. При желании ничего не стоит прощупать ключом все замки во всех дверях. Заветной дверью станет именно та, чей замок сойдётся с ключом. Лучше заниматься сыском потихоньку ночами. Но торопиться не будем. А когда найдём нужную дверь, тогда и сообразим, поищем способ овладеть бумагами. Заходить надо будет уже днём. Это просто. Если дверь захлопнута на одну только щеколду, очевидно, дома кто-то есть. А если заперта на два оборотапокинута квартира, и надолго. Верное дело. Но лучшеподкараулить. Выждать, когда жильцы уйдут, и заходить. Ключ один, значит, квартира не коммунальная. В общем, работа впереди большая, но доподлинно продуктивная. Приёмчик отработается сам собой.
Между тем, профессор Предтеченский вновь выскочил из парадной, вспомнив, что ключа от квартиры не имеет, и потому не сможет в неё попасть даже при помощи смекалистого соседа. Он поджал плечи, сунул руки в карманы, и, возводя очи к небу, промолвил: «Придётся временно побыть бомжом». И побрёл он, в поисках уличного счастья, опуская очи долу. И не заметил человека, вобравшего голову в плечи, и с предвкушением караулившего вполне очевидного счастья. Тот стоял поодаль, полупрячась за деревом, и жадно глядел на деревянные створки дверей парадной, выделанных в изящном стиле модерн, однако сильно подпорченных густыми слоями грязно-коричневой краски. «Можно сходить на разведку», подумал он и, выждав, когда хозяин его преступной цели окажется на достаточном расстоянии, вошёл внутрь, на пару секунд задержавшись в щели между створками и похлопывая их по слоёной красочной поверхности, местами порядком облупившейся.