Лайам принял ее с улыбкой и бросил монетку расторопному продавцу.
Возле северного выезда из Уоринсфорда процессию поджидал одинокий всадник. Он поклонился Проуну и вдове Саффиан, потом пристроился рядом с Лайамом.
– Доброе утро, – слабо улыбнулся Эласко. Вид у него был довольно зеленоватый.
– Доброе утро. Я думал, вы подъедете прямо к гостинице.
– Ох, Лайам, – Эласко всплеснул руками, словно ему был брошен серьезный упрек, – ехать сюда мне было ближе, и я подумал…– Он, не договорив, смущенно пожал плечами. Ареопаг выехал за городскую черту. Лайам ждал потока вопросов, но молодой квестор только пыхтел, стараясь удержаться в седле. Разговора не получалось.
«Мальчишка вчера опять перебрал», – подумал Лайам с усмешкой.
– Не лучше ли вам вернуться? – участливо спросил он, придерживая коня. – Вам ведь сейчас не очень-то хорошо.
– Ох, – ответил молодой человек, пошатнувшись в седле, – пожалуй, я так и сделаю. Если только вы не сочтете это проявлением неуважения.
– Не сочту, – хмыкнул Лайам.
– Если бы не головная боль и эта ужасная тошнота… я бы… мне… мне хотелось расспросить вас о многом. Мне кажется, вы могли бы научить меня большему, чем все торквейские профессора.
«Ну как же, как же… И с чего это людям приходит в голову подобная чушь?»
– Но похмелье лечить я все-таки не умею, – Лайам послал Даймонда вбок, вытесняя юношу из колонны. – Спасибо, что приехали меня проводить, я очень тронут, Уокен. Мне было приятно с вами работать. Если будете в Саузварке, навестите меня. Эдил Кессиас знает, где я живу.
Эласко просиял.
– Благодарю вас, Лайам. Могу ли я вам написать? Если столкнусь с какой-нибудь неразрешимой загадкой? Мы регулярно сносимся с Саузварком, так что…
– Конечно, Уокен. Только не думайте, что я семи пядей во лбу.
«Не хватало еще, чтобы меня завалили письмами. Впрочем, надо же мальчику у кого-то учиться. В Уоринсфорде, как видно, его учить не хотят. Пусть себе пишет!»
Они пожали друг другу руки, и юноша, пришпорив свою лошадку, устремился вперед, чтобы попрощаться с госпожой Саффиан. Лайам остался ожидать на обочине, потом махнул Эласко рукой, показывая, что возвращаться не стоит. Тот понял его и, сделав ответный жест, поскакал к городу по боковой дороге. Солнце, только что показавшееся из-за горизонта, окрасило стены Уоринсфорда в розовый цвет. Лайам вспомнил о Каммере, о Хандуитах, о своем разговоре с Куспинианом и решил, что расставание с этим местечком вряд ли его опечалит. Дав шпоры Даймонду, он послал его с места в карьер и вскоре занял свое место в колонне.
Лайам вырос в Мидланде, где весны проходят особенно буйно. В Южном Тире природа пробуждалась не разом. И все же и тут склоны покатых холмов уже подернулись травкой, а овцы, на них пасущиеся, соперничали белизной с облаками. Кроны встречных деревьев также окутывала зеленая дымка, из небольших придорожных рощиц слышались веселые щебеты птиц.
Это было приятное путешествие. Дорога вилась вдоль Уорина, Даймонд послушно следовал за остальными лошадками, и Лайам, едва прикасаясь к поводьям, удобно расположился в седле. Он любовался холмами, наблюдал за скользящими по водной глади судами и почти ни о чем не думал.
Ближе к полудню Фануил улетел поохотиться. Через час он вернулся и тяжело опустился на холку Даймонда.
«Тут много зайцев».
– Мгм, – отозвался Лайам. Он снял плащ и, подставив лицо жарким лучам солнца, закрыл глаза.
«Это хорошо».
«А что ты сделаешь с „Демонологией“?»
Лайам неохотно приподнял веки и посмотрел на дракончика.
«Не знаю. Думаю, сохраню. Она может оказаться полезной».
«Ты не имеешь права держать ее у себя».
«Проун всего лишь велел мне никому ее не показывать, так что вроде бы все в порядке. – Ему очень хотелось снова расслабиться.