Разместив находку на передней части саней, засыпав ее толстым слоем снега, проверив свое оружие, извлеченное из сугробов, экипаж срочно, даже не загрузив наколотые дрова, торопился покинуть угрюмое таежное пристанище.
Полякову и Козлову, привыкшим к артельным порядкам, казалось нереальным, что золото, которое доставляется по самым строгим предписаниям под охраной автоматчиков, на бронированной машине, сейчас просто лежит у них в санях, несущих на себе балок. Воспитанный многолетним казенным укладом внутренний страх давил на мужиков. Но все-таки радость от находки брала вверх. Они быстро вернули на место и смонтировали печь, затопили ее, откопали от снега бульдозер. Включили двигатель и оставили его заведенным, чтобы прогрелся.
- Ну что, Виктор, будем прощаться с этим таежным углом? Все, что нам было нужно, Лесная коса отдала, кажется, ничего не укрыла. А этот череп на дереве до сих пор у меня в глазах стоит, как «черная метка».
Машину повел Валентин, хотя многоопытный лесник Козлов при случае мог бы сесть за рычаги бульдозера. В кабине было тепло, и Виктор, после нелегкой, волнительной ночи, удобно устроившись на сидении, быстро заснул. И привиделся ему сон:
Много дней спустя, когда все товарищи по «золотому» делу вернулись в артель, Козлов, за которым знакомые знали страсть рассказывать окружающим свои ночные видения, повествовал:
- Вижу, значит, я через стекло кабины: кругом вовсе не зима, а раннее лето во всей своей красе. Глянул в заднее окно бульдозера на большущий ком земли, что вырезали мы на Лесной косе и снегом замаскировали, а там его нет. Раскинулась перед глазами зеленая полянка, и какой-то ключ по ней течет. Вода в нем такая чистая, что аж глаза от прозрачного света режет. И становится полянка все шире и шире, а рядом наш земляной куб, пропитанный золотом, лежит. И тут какая-то тень из этого куба выходит, и принимает она вид женской фигуры. И спрашивает она меня:
- А где моя покровительница? Я все ее наказы исполнила.
Я ей в ответ:
- Какая покровительница? Здесь никого нет. Откуда она может взяться?
- Нет, она есть. Она хозяйка той земли, где я родилась, она меня защитила, когда мы с ней сюда из далеких краев добирались. Где же эта статная девушка с большой черной косой и такими же черными глазами? Когда мы с ней прощались, она мне повелела у берега этого ключа: замри на много-много лет и никому не отдавайся. А потом, когда пройдут годы, пускай тебя возьмут добрые люди.
- Как я понимаю, это была душа золота, - пояснял Виктор, не обращая внимания на смешки слушателей, на их традиционное «заливаешь!» - Я так и поступила, - говорит мне она, - ушла глубоко в землю. Очень долго меня искали, уж больно много было крови пролито. Вот ты сейчас стоишь на могилах погибших, все хотели мной овладеть. Посмотри, сколько оврагов накопали, а я так и не открылась никому. Такие жестокие люди, сколько они других, ни в чем не виноватых, перебили:
- Когда заступница, - говорит неизвестная женщина, сотворенная на моих глазах из тени золота, - меня здесь оставила, то нового хозяина привела, с золотыми погонами, на черном коне, вся грудь в орденах. Он меня обратно в землю спрятал. А затем чужие нагрянули. Они долго вокруг землю копали. И все кричали при этом, потрясали кулаками перед новым хозяином:
«Убить его! Убить! Это для нас та девушка золото передала! Нам нужно оружие! Мы воевать будем!». Так и застрелили его. Недобрым словом мою хранительницу вспоминали. Я тогда еще больше затаилась. Вот посмотри, - подошла совсем близко ко мне и рукой вниз показывает. И вижу я какие-то заброшенные глубокие траншеи, доверху залитые черной водой. - Здесь они друг друга расстреливали и прямо в ямы бросали, а закопать у них сил не хватало, они голодные были, кору с деревьев ели. Такие вот мучения они переносили из-за меня.
И берет эта чудная женщина меня за руку, и оказались мы в каком-то распадке. Здесь, говорит, маленькая деревушка стояла, так они все у жителей позабирали и весь скот перебили. Народ селение покинул, вон за те перевалы ушел. А кто не успел, тех на деревьях вешали и все кричали: «Мы ваши защитники!». Хотя от кого тут в глухой тайге защищать?! - И подводит она меня прямо к тем деревьям, на которых людей казнили. И вдруг эти сухие, ободранные стволы обнажили страшные узловатые корни, красные, как будто кровью запятнанные. А на старых, согнутых ветвях тысячи пауков гнезда свили.
- Видишь, - говорит, - как пауки друг друга поедают? Так и эти люди себя же со свету сживали.
Тертый в разных передрягах вальщик леса помолчал, закурил сигарету и, как бы признаваясь в чем-то неудобном, заметил:
- Я вроде очнулся от страха, слышу - мотор гудит, а проснуться не могу. Руки-ноги ослабли, двинуть ими нет сил. Потом опять с этой женщиной встречаюсь, а она все говорит и руками на кости показывает:
- Так голод и холод на тот свет всех подчистую забрал, только их длинные винтовки остались. А какие мирные люди раньше здесь жили! Долго я удивлялась: их расстреливают, а они кресты да иконы перед собой выставляют. Все молятся, молятся: Чужаки-то намеревались самостоятельно прожить в этих распадках, но просчитались. Истощение, болезни, да еще страшная тоска их одолевать стала. По весне многие вообще ходить не могли. Выползут из своих укрытий на солнышко и греются. Вокруг трава зеленеет, они по ней катаются и с голодухи ее пучками едят. Так и поумирали все. Видишь, что от них осталось, как сильно провинились, даже земля к себе забрать не хочет.
Она это показывает, а мне уже совсем жутко становится. Спрашиваю: «А я-то причем? Я ничего не знаю о тех людях. Моя душа перед всеми чиста». А сам себе соображаю, что эта таинственная собеседница не иначе как меня с кем-то перепутала и сейчас расправу надо мной чинить начнет. Ее руки так и ходят у моей шеи, словно она задушить хочет, а у меня перед глазами сразу жена с сыном встали. Думаю: «Прощайте, дорогие. Сам не знаю, за что пропадаю». Но женщина эта странная меня успокоила:
- Нет-нет, ты не думай обо мне плохо. Ничего не бойся. Ты меня вызволил из-под корней. Сил у меня накопилось много. Вот только своей проводницы я не вижу. Добрую память я о ней сохранила. Она передо мной стоит как живая, уставшая, но очень красивая. Если б мне с ней повстречаться, то мы бы большие дела сделали. Зря тот, в золотых погонах, не настоял, чтобы она здесь осталась. Сколько бы людей спасти могла! А он расправу над собой предчувствовал. Подъезжает на черном коне к ключу, по берегу покрутится - и снова в распадок, к тем злым людям, возвращается. Я так ждала, когда он своими горячими руками дотронется до меня. Думала, что на хлеб для людей обменяет, я согласна была. Но нет, он меня сохранил и, когда узнал, что на оружие менять хотят, не отдал. Правильно сделал, удержал в своих руках энергию многих разъяренных, потерявших разум, готовых идти в поход, убивать невинных людей. Столько жизней сохранил и о себе память добрую в моей душе оставил:
Она рассказывает, а я вроде за деревом прячусь. Смотрю, уже вечереет, а бульдозера нигде нет. А провожатая подводит меня к старым фундаментам домов, вокруг которых растут кусты сирени с огромными белыми кистями.
- Такую красоту те люди оставили Жаль несчастных. Разве можно понять, за что они погибли? Шли годы, я оставалась лежать в земле, - вздохнула она. - Потом пришел старый человек, наверно, знавший хозяина. Поднял меня, долго рассматривал, решал, не выкинуть ли эту вазу, но после все-таки положил на дно своего вещмешка. Там так приятно пахло хлебом. Мы долго шли. Старик сильно устал. Сел на отдых, да больше не поднялся: Хочу я добро нести. Раз открыли вы мое убежище, то находку свою на радость людям используйте!
Виктор проснулся, почувствовав резкий поворот в сторону, и сквозь сонную хмарь услышал, как по стеклу бульдозера забарабанили ветки. Окончательно пробудившись, посмотрел в окно и понял, что Валентин заехал на ночевку в кедрачи. Козлов еще долго осмысливал привидевшееся, не зная, как объяснить его. Чаще всего во сне он видел родной дом, жену, детей, иногда - школьных друзей. Но такое!? Бог знает, что может привидеться, когда трезвый разум спит, сморенный многочасовым напряженным бдением
Валентин увидел, что Виктор открыл глаза, и, посмеиваясь, сказал:
- А, проснулся, соня! Много снов видел? Я больше не смогу ехать, думаю, надо хоть небольшую передышку сделать. Ставь чайник, немного поедим - и отдыхать! Завтра, только сереть начнет, - сразу в дорогу.