- Что случилось? Зачем достал карабин и стрелял? Может, ты сильно заболел? Тогда почему мне ничего не сказал? Валентин! Что произошло, расскажи! - Виктор прижался к застывшему в снегу Валентину, тревожно шепча ему на ухо что-то успокоительное, но тот по-прежнему оставался недвижим. У Виктора возникла паническая мысль: «Неужели застрелился? Что побудило его к роковому решению? А может, он еще жив и ему просто нужна помощь?»
Вдруг бригадир зашевелился и стал медленно выбираться из сугроба. Виктор в душе обрадовался: значит жив, жив, и скоро можно будет уехать с этой окаянной косы! Они вместе зашли в балок. Лицо Валентина было покрыто капельками воды от растаявших снежинок. Виктор подал полотенце, приговаривая:
- Да ты что? Ведь я рядом, скоро домой поедем. Погода вроде налаживается. Смотри, Иннокентьевский перевал почти очистился и ветер стихает. Ты что так сильно разволновался? Вот посмотри, бригадир, - Виктор размахивая руками, говорил все громче и уверенней: - Пока ты с рацией занимался, я столько дров наколол, почти все сухостои порубил, так что хватит весь балок ими забить. Загрузим дрова - и можно двигать.
Козлов проработал в артели почти пять лет и научился понимать состояние души бригадира. Сейчас, успокаивая его, он сам себе говорил, что, мол, и с ним не раз такое бывало. Как-то, работая на участке «Щедринка», бригадир Илья Иванович Шарков послал его одного в самый конец полигона, на раскорчевку старого Коренихинского леса. Когда уже заканчивал работу, задними клыками бульдозера последние пни выкорчевывал, вдруг такая хандра напала, что на белый свет смотреть не хотелось. Все семейство перед глазами встало, все в каком-то жалком виде.
«Будто ко мне бегут, - вспоминалось ему, - руками тянутся, а я вроде как от них бегу. Потом, наоборот, к ним побежал, хочу их за протянутые руки взять, а они исчезают. После вроде как на своем бульдозере куда-то в овраг лечу. Очнулся в кабине бульдозера, на педали давлю, за рычаги дергаю, а он давно, видимо, заглох. Вылез из машины, спецовка вся мокрая, хоть выжимай. Взял обеденный термосок и на свинарник ушел, поближе к скоту. Это душа взбунтовалась, она устала от скуки и однообразия, от тяжелого физического труда, от отрыва от семьи и близких, ей покой и отдых нужен. Пока в природе нет таких докторов, которые смогли бы в такой глухомани души лечить. Хорошо, что бульдозер заглох, а то неизвестно, где бы я очутился. Отвал отработанной породы, почти стометровой высоты, совсем рядом был. Хорошо, что к животным пошел. Покормил маленьких поросят своим обедом, а они еще просят. Я им объясняю, что у меня сейчас больше ничего нет, вечером приду и еще чего-нибудь принесу. От такого общения на душе как-то легче стало. Вот как, бывает, от усталости душа сдает. Вернулся к бульдозеру, завел и на участок поехал. Илья Иванович поинтересовался: «Неужели со всеми пнями разделался?» - «Да», - отвечаю, а сам подумал, что один я в тот Коренихинский больше не поеду. С тех пор стал сам себя бояться. Лучше в бригаде работать: и душа отдыхает, и с мужиками разговариваешь. Как тогда рука к пистолету не потянулась, ведь он рядом, на поясе висел. Стоит припомнить тот случай, волосы дыбом поднимаются
Никто не застрахован, что с ним такого не случится. Взять Николая Петровича Чурина, на что крепкий мужик был, из-под Тернополя приехал, работал слесарем на участке «Пионер». Кулаки у него были что гири. Карманы спецовки всегда порваны, не выдерживали напора таких рук. Поршневую от «сотки» по мастерской сам двигал, без помощников обходился. Казалось, такому мужику сноса не будет. Повара всегда беспокоились, как Николая Петровича накормить. А что получилось? К концу сезона душой заболел, а своевременной помощи не было. Както в ночь работал один, загрустил, зашел за мастерскую, снял шнурки с ботинок и тут же на березе повесился.
Наверно, и Красавин по тому же пути пошел. А Марченко Григорий Фомич? Когда он пропал, считали, что он в тайге заблудился, а через неделю нашли за баней, в высоком папоротнике лежал со вскрытыми венами. Вроде народ рядом, стоило ему только крикнуть - и все женщины с пищеблока сбежались бы. Доктор Скачков Роберт Павлович рядом в медпункте был, возможно, и успел бы оказать первую помощь и спасти человека, - нет, полное молчание. Видать, в сознании умирал. А сколько еще артельщиков по этой причине погибло, никто точно сказать не может. Только отвалы да развороченные ключи об этом помнят. Да многого мы и знать не можем. В конце сезона уехал домой, а в душе уже было не спокойно. А там свои проблемы, вот и не вернулся человек.
Больную душу руками не потрогаешь, и на ветках деревьев она своих следов не оставляет, а человека на нет свести может, только дай ей волю. Чтобы душа не заболевала, с ней почаще общаться надо и слышать ее совсем тихие позывы. Разговаривать с ней, рассказать, что надо подзаработать деньжат и новую квартиру в большом городе купить, и тогда всей семье будет хорошо. Она поймет тебя и будет с тобой в одной упряжке идти. Но договариваться с ней нужно еще дома, в кругу семьи, близких людей: да, нам в тайге трудно будет, почти год без мирских радостей. И вы, непробиваемые домашние тылы, не должны подкачать, от кое-чего, может, и отказаться, тогда душа все это впитает и тоже в общей договоренности будет участвовать. Ее уже не станут тревожить домашние проблемы, за них она будет спокойна, а с таежной жизнью она уже смирилась. Также хорошо, у кого, кроме работы, есть свои интересы. Кто книги читает, кто домашний скот любит, кто рисует или музыку уважает - это отвлекает в свободное время от повседневной рутины и действует на душу, как чудотворные таблетки».
Кажется, один миг, а сколько всего в мозгу пронеслось: Валентин закончил тем временем вытирать лицо и, отдавая Виктору полотенце, совсем тихо сказал:
- Наших мужиков-то посадили.
- Как это «посадили»?! Ведь только вчера в обед прокурора проводили, такие хорошие проводы сделали! Михаил Михайлович при мне говорил, что ты, Валентин, не переживай все будет в порядке, и друзей твоих очернять не будем, и вдруг посадили. Ты, наверно, что-то путаешь? Кто тебе такое мог сказать об этом? - настойчиво допытывался Виктор.
Поляков встал, закурил сигарету и стал рассказывать, что уже в самом конце радиопереклички ему сообщил дежурный по связи геологической экспедиции Карпов Владимир Иванович, что всю бригаду, вместе с Савченко, в ту первую ночь арестовали, когда прокуроры сюда приезжали.
- Не может быть, - доказывал Виктор, - ведь у тебя хорошие отношения сложились с Михаилом Михайловичем. Он бы мог на прощание сказать тебе об этой новости, радиостанция находилась у них под боком. Видно, по его настоянию эти аресты производились, но ведь и тебя тоже арестовывали прямо в балке, сразу после ужина. Желтый ордер выписали, а потом так все хорошо закончилось. А может, все это просто ошибка, как и с тобой произошло? Паниковать не надо. Завтра опять на связь выйдем, там уже другая новость будет. Даже если их и арестовали, завтра скажут, что уже во всем разобрались и всех артельщиков уже отпустили. Жизнь-то, видишь, какая сложная стала: сегодня по сопкам колесим, а что с нами завтра будет, только Всевышнему известно.
Валентин вышел из балка, обошел несколько раз вокруг бульдозера, потрогал за полу палатку, подошел к тому месту, где он еще совсем недавно лежал. Ветер со снегом еще не успел замести маленькую воронку, у которой он распластался после своих выстрелов. Ему не хотелось смотреть туда, и он ждал, когда поземка загладит эти следы.
«Значит, я не сумел доказать прокурору, что мужики не могли тронуть эту проклятую емкость. Видать, плохо доказывал, и моя простота опять привела к неприятности. Я, ради доказательства, даже согласился провести, как говорил Михаил Михайлович, следственный эксперимент на месте преступления, а мужики уже сидели Даже само слово «преступление» отдает чем-то нереальным: приехали совсем по другому делу - и вдруг находят вину всей бригады. Зачем я участвовал в показаниях? Сидел бы да сидел на полатях без валенок. Нет же, откликнулся на просьбу Бирюкова, думал, это будет убедительным доказательством нашей невиновности, а оно совсем по-другому получилось. Да еще столько фотографий наделали, и кто-то ими размахивал, допрашивая артельщиков:
А зачем интересовался майор Гавриков по сохранности золота, ведь это дело его совершенно не касается? Видимо, милиция поручила ему задержать меня и доставить в краевой центр. А может, это и к лучшему? Объясню следователям, как это все происходило, что никаким порошковым золотом здесь и не пахло, и это поможет задержанным артельщикам. Жаль, что буран надвигается, сам ведь по рации предупреждение принимал, да и участки, похоже, тоже ждут стихию. Виктор правильно предлагал сложить дрова, свернуть палатку вместе с печкой и ехать, и ехать куда глаза глядят, пока на свободе. А ведь начальник участка рассказывал, что сам председатель предложил палатку с печкой взять, чтобы землю разогреть и все человеческие останки достать. Похоже, он знает, что такое бывает, и, наверно, Красавин не первый, кто исчез с участка и чьи останки пока не найдены. Поэтому, наверно, он и запрашивал наше месторасположение, и первый вопрос к нам будет, когда вернемся на участок, таким: