Михаил Михайлович на спуске аж с сиденья встал, и свертки его попадали. Он пытался их поймать на лету, а я ему спокойно сказал:
- Вы сами-то держитесь, а бумаги никуда не денутся. Ведь мы в таком наклоне, что сиденья кабины выше нас находятся.
Конечно, кто впервые, тот не совсем хорошо и безопасно себя чувствует. Все время кажется, что бульдозер через радиатор перевернется. Да еще балок бьет по сцепке. И тоже своим весом пытается опрокинуть заднюю часть. Поэтому в ответ, чтобы как-то осадить балок, все тормоза в дело пускаешь. Как будто остановку бульдозеру делаешь, а потом опять идешь с балком в натяге. А где и юзом метров десять, с сомкнутыми мертвыми гусеницами как на коньках едешь. Здесь главное не дать машине свободу в разгоне, а держать ее, как бы все время узду затягивая. И нормальный спуск будет обеспечен.
Стали медленно в ровную длинную террасу въезжать. На душе полегче стало. И пот со лба вытереть можно, и боковую форточку открыть, морозным воздухом подышать. Эта терраса, шириной метров пятнадцать, тянется на много километров. Она сопровождает Филаретовский ключ, по которому мы в первый раз в пургу двигались и не могли найти ту проушину, где он в разлив идет. Там терраса расширяется, сползая в распадок следующей гряды сопок, и резко уходит вверх, где-то далеко соединяясь с меньшими каньонами других ключей. Все это переходит в болота у подошвы горы Медвежья Лапа с пятью пальцами, между которыми топи да мари, поросшие кустарником и волчьей ягодой.
Мы двигались уже по ровной террасе, правая сторона которой резко обрывалась, и где-то внизу были видны белые пятна небольших разливов замершего Филаретовского ключа, выстроившихся один за другим. Видимость была хорошая, и эта цепочка отчетливо проглядывалась далеко вперед, исчезая где-то в клочках тумана и появляясь вновь. Михаил Михайлович, сидя как раз со стороны обрыва, нехотя вертел головой, и когда его взгляд останавливался на белых замерзших разливах, громадных скалах и валунах, он быстро отворачивал голову и непроизвольно отодвигался от двери, убирая свертки к ногам и как бы освобождая для себя место рядом с рычагами управления.
Я, конечно, понимал его состояние. Чуть правее, и мы - в объятьях пропасти. Я уходил как можно левее, поэтому лопата все чаще стала задевать горную, почти метровой высоты, зазубрину. От ударов лопатой о камень бульдозер содрогался, и это тоже вызывало страх у нашего гостя. После каждого удара я все ждал, что Михаил Михайлович будет кричать и ругаться:
«Останови машину!» - и пытаться через мою дверцу хотя бы на время покинуть теплую кабину бульдозера. И, стоя подальше от пропасти, будет причитать: «Когда это кончится?! Я лучше пешком пойду. С перепугу и сердце подорвать можно. Сколько отсюда километров до вертолетной площадки?».
Но, видимо, заметив, что терраса поворачивает влево и расширяется, он воздержался от упреков и даже вздохнул с облегчением, увереннее поглядывая вправо на часть расширенной заснеженной террасы, уже закрывавшей громадную трещину, так что не было видно ни камней, ни лесных завалов, ни белой нити русла Филаретовского ключа. Когда я почувствовал, что прокурор уже уверенно сидит в кабине и мы приближаемся к совершенно ровному заболоченному месту разлива, то рассказал ему о моем, возможно неудачном, сопоставлении. Оно возникло у меня на самом трудном спуске, который я сравнил с комфортабельной дорогой в тюрьму на прямом пути и очень долгой, тернистой дорогой на свободу - на обратном. Он вначале покачал головой, а потом сказал:
- Если бы все люди так это понимали, то в тюрьмах посвободнее было бы
Мы подъехали к условной вертолетной площадке. Я еще не успел как следует балок выровнять, как открылась задняя дверь и все мужики на снег спрыгнули. Они радовались и смеялись как дети. А наш охранник, следователь Петр Петрович, вернулся в балок, расчехлил ружье прокурора, достал из вещмешка с десяток патронов и начал палить в воздух из всех стволов, никому не объясняя зачем, но все понимали: скоро будем дома. И пошли тут сыпаться хлопья слежавшегося снега с веток деревьев да эхо отдаваться по лесной чаще. Собаки визгом и лаем приветствовали частую стрельбу и каждый раз подбегали к гильзам, которые веером разлетались и падали в снег.
Все закурили, а Михаил Михайлович присел и стал копаться в большом портфеле и к окончанию стрельбы прямо на снегу расстелил длинное импортное банное полотенце. Затем с лукавой улыбкой выставил на него бутылку шампанского и положил рядом коробку конфет «Птичье молоко». Мы, шутя и смеясь, дождались приглашения хозяина к импровизированному столу. Виктор принес шесть граненых стаканов и большой сверток оранжевых мандаринов и раскатил их по цветному полотенцу. Все подняли стаканы с разлитым Михаилом Михайловичем шампанским и посмотрели на него, и он понял, что нужно сказать маленький полевой тост.
- Дорогие друзья! Командировка закончилась, и мы благополучно возвращаемся домой. И нам радостно после тяжелого спуска оказаться за таким красивым столом и в такой компании. Потому что мы повстречали здесь гостеприимных и добрых людей. Мы пробыли с ними только три дня, и, говоря откровенно, нам тяжело с ними расставаться. Спасибо за доброе и внимательное отношение ко мне и моим товарищам. Добрые пожелания и крепкого здоровья Валентину Степановичу и Виктору Петровичу.
Михаил Михайлович закончил краткую речь, поднял свой стакан повыше, приглашая всех выпить. Закусив мандаринами стопку, народ оживился. Кто-то даже пошел в балок, к выстроенным в ряд портфелям и полиэтиленовым пакетам. Видимо, там была заначка, приготовленная еще дома. Кто сегодня поедет в тайгу без бутылки водки и закуски? Но Михаил Михайлович поднял руку, показывая на время и давая понять, что вот-вот из-за черных сопок и снеговых туч покажется вертолет и продолжение застолья будет неуместным. Мол, мы ведь на службе находимся.
Быстро закончив, мы свернули полотенце. Прокурор подошел ко мне, взял под руку, и мы отошли в сторону площадки, так как там снега было поменьше. Разговор, понятно, шел доверительный - все о тех же наших делах: Вскоре действительно, но только не стороны сопок, а со стороны разлива, показался вертолет. Пилотам, надо полагать, хорошо был виден крест на крыше балка, желтый бульдозер и маленькая, окаймленная черными камнями таежная вертолетная площадка. А около площадки - люди в строгой лесной робе, не похожие ни на лесников, ни на охотников. Для пилотов мы были просто какие-то люди.
Вертолет быстро приземлился, пилоты спустили маленькую лестницу, командир экипажа, взяв под козырек, представился Михаилу Михайловичу. Затем они пожали друг другу руки и попытались о чем-то говорить, но из-за шума пропеллера нам не многое можно было разобрать. Потом все поднялись на борт, только мы с Виктором остались на площадке и долго махали руками улетающему на юг вертолету».
12
Больную душу руками не потрогаешь
Сев в кабину бульдозера, где только что ехал Михаил Михайлович, Валентин и Виктор развернулись и опять поехали по узкой террасе, но уже не обращая внимания ни на черноту каньона, ни на окружающие его скалы, ни на усиливающийся боковой ветер, гнавший поземку по только что взрыхленному снегу. Валентин постепенно уводил машину с террасы и выходил на широкий распадок.
- Хорошие мужики эти криминалисты. Только какие-то пугливые, - сказал Виктор. - Я считал, что они должны быть очень смелыми и решительными. А здесь они себя по-другому вели.
Валентин поддакнул и ответил:
- Знаешь, окажись ты в такой глухомани, да с незнакомыми таежниками, неизвестно, как бы себя чувствовал. Как говорил Михаил Михайлович, всякое можно подумать. А слава о нас среди людей нехорошая ходит. Как будто мы все бывшие уголовники, не один срок в тюрьмах отсидели, а некоторые и вовсе беглые преступники, по лесам да по сопкам скрываются, только и смотрят, где бы золото копануть. А сейчас вообще выходит, что наша бригада оказалась замешанной в дело о неизвестном золоте. Вон с какой дотошностью о Савченко расспрашивают, устанавливают каждый его шаг. И про Романа допытываются. Похоже, Ивлева и Куприна тоже трясти будут. Не знаю, как еще руководство на эту историю посмотрит. О каком доверии к нам можно говорить, когда тебя на допросы таскают, и не о чем-нибудь спрашивают, а о ворованном золоте конкретно. Столько проработал, а такого неприятного случая не помню. Да и самому сейчас неприятно с мужиками на участке встречаться, ведь всякие разговоры пойдут. И руководство, чего хорошего, подумает-подумает да и разгонит бригаду, а нас разбросают по вспомогательным работам. А кому хочется с трактора в свинарник идти или коров доить.