В течение нескольких последовавших за этим лет она все время меняла места обитания. Гай связался с известным сыскным агентством Джасперов, поэтому всегда знал, где ее искать. Она никогда не жила одна, иногда на съемной квартире еще с несколькими девицами, режес каким-нибудь одним мужчиной. Эти, с позволения сказать, союзы никогда не длились долго. Гай часто писал ей, умолял вернуться домой и всегда вкладывал в конверт чек, в дни рождения и на Рождество эти суммы были особо крупными. На письма она не отвечала никогда, но чеки обналичивались регулярно, так что он хотя бы знал, что какая-то польза от него есть. Как только ей исполнится двадцать один год и она сможет сама распоряжаться положенными на ее имя родителями Фелисити деньгами, нужда в нем исчезнет.
Он утешался мыслью, что Сильвия поступает так, желая наказать его за годы невнимания. «Она долго ждала, чтобы я почувствовал, каково этобыть отвергнутым», сказал он себе и неожиданно со сладкой болью, чуть не с восторгом, подумал: «Боже, она совсем как я!» Но тут же в голове мелькнула пугающая мысль: «А я бы такое не простил никогда».
Иногда, чтобы утешить себя, он думал, что в жажде отомстить она придумала свой собственный сценарийнаказывать и отвергать его столько же времени, сколько пришлось вытерпеть ей, то есть двенадцать лет. Тогда ей будет уже двадцать восемь, вероятно, она уже выйдет замуж, у нее будут собственные дети Будет жить где-нибудь далеко, может, даже за границей Со стыдом и ужасом Гай поймал себя на мысли, что такому варианту он предпочел бы ее смерть.
У него вошло в привычку, стараясь остаться незамеченным, бродить где-нибудь неподалеку от ее очередного дома, подобно отвергнутому любовнику. Однажды, садясь в такси, она заметила его в подъезде напротив и сделала откровенный жест, котором пользуются моряки, подзывая проститутку. Другой разеще того хуже. Гай увидел, как она выходит, повиснув на руке какого-то мужчины в дорогом твидовом костюме. Она щебетала, ни на минуту не умолкая, заглядывая ему в глаза, как собачонка. Было видно, что она отчаянно хочет ему понравиться. Переходя через улицу, он на полдороге раздраженно ее оттолкнул и двинулся дальше. Гай был готов убить его, хотя и понимал всю иронию ситуации.
Затем она снова исчезла, и на этот раз не оставила никаких следов. Владелец сыскного агентства Джаспер расценил это как вызов и взялся на поиски сам. Под видом налогового инспектора он навестил квартиру, где ее видели в последний раз, но там его чуть не спустила с лестницы мужеподобная прислуга. Тогда поиски поручили оперативнику-женщине, но и это вначале не имело успеха. Пока она не исчезла, Гай и представить себе не мог, насколько необходимо ему для нормального существования знать, где она находится. Пускай она не разрешала ему к себе приближаться, но он хотя бы понимал, что она, как говорится, «в порядке», то есть жива-здорова. После ее исчезновения ночью и днем, особенно во время сна, когда человек особо беззащитен, он пребывал в постоянном страхе, что его вот-вот поглотит черная пустота.
Однажды, когда страх стал совсем невыносимым, он даже подумал о том, чтобы обратиться в прессу. Может, они ее отыщут. Еще бытакой материальчик! «Исчезла наследница Гэмлина!» У них фотографии, у них досье, у них свои источники информации, они ее выследят! Ведь должен же был кто-нибудь где-нибудь ее заметить и узнать! Хотя Подобный шаг с его стороны едва ли изменит их отношения и откроет путь к примирению, на которое Гай, несмотря на горький опыт, продолжал надеяться.
Сильвия пропадала уже более трех недель, когда сотрудница Джаспера умудрилась найти крохи информации. Ей пришла в голову счастливая мысль записаться к постоянному парикмахеру Сильвии. Ее ахи и охи по поводу мастерства Феликса (парикмахера, которому была известна, наверное, добрая половина тайн высшего света) сделали свое дело: польщенный Феликс распустил язычок. Как только он понял, что его клиентка с ее вязаным собственноручно свитером и провинциальной стрижкой никак не может быть журналисткой, он стал сыпать именами и пикантными подробностями с тем, чтобы ей было чем поднять настроение своим жалким скучным приятелям.
По поводу Сильвии удалось выяснить две вещи: во-первых, ей надоело жить в районе Хаммерсмит (а кому бы не надоело?); во-вторых, она собирается перебраться туда, где, по ее выражению, «тихо, чисто и спокойно». На вопрос о том, где конкретно находится это место, Феликс ответил, что точно не знает.
Она просто сказала, что это не город. Но мы же с вами знаем, что это может быть где угодно, даже в бывших колониях.
Абсурдность подобного поступка, с точки зрения Феликса, была настолько очевидна, что он даже перестал щелкать ножницами.
Еще она сказала, что встретила потрясающего человека, но связано ли одно с другим, я не знаю.
Хотя эти отрывочные сведения мало что давали, но других не было, и Гай ухватился за них, как утопающий за соломинку, и потребовал, чтобы поиски проводились более энергично. Но эти усилия ничего не дали. Затем последовало еще шесть долгих глухих месяцев. Полное отсутствие информации негативно сказалось на деятельности Гая. Бешеный азарт, который охватывал его при колебаниях рынка бумаг, жажда урвать побольше, всех обогнать, уничтожить соперников превратилась в тупое и мстительное желание нанести побольше вредавсе равно кому. Но злостьплохой советчик. Он утратил ясность оценки при покупках и продажах и впервые за двадцать лет стал терять деньги.
А несколько дней назад он получил письмо. Сначала Гай не поверил своим глазам, что неудивительноведь он ждал так долго, целых пять лет, и вот оно, это письмо, он держит его в своих руках! От волнения руки у него дрожали. Правда, это был не ее почерк (и вообще письмо не от нее самой), но оно было О НЕЙ, более того, оно содержало приглашение!
Гай потянулся к нагрудному карману. С той самой минуты, как он его получил, он то и дело прикасался к письму как к талисману. Письма не было!
Он лихорадочно стал обшаривать другие карманы, но и там ничего не обнаружил. Его охватила паника, но тут он вспомнил, что на нем другой костюм, прежний отдан в чистку. Все это, по сути дела, не имело значения: адрес и каждую строчку письма он помнил наизусть:
«Уважаемые мистер и миссис Гэмлин, уже некоторое время ваша дочь живет с нами. Семнадцатого августа мы собираемся отпраздновать день ее рождения и будем рады, если вы оба сможете приехать около половины восьмого, если вам это удобно. Мы ужинаем в восемь. С благопожеланиями, Иэн Крейги».
Всю предыдущую ночь Гай провел без сна. Возбужденный, он лежал с открытыми глазами и повторял про себя каждую фразу этого короткого письма, стараясь извлечь из него то, что могло бы обнадежить. Его очень успокоили слова «с нами» и «мы». Во-первых, похоже, Крейгине тот «потрясающий» человек, которого она встретила в Лондоне. «Мы» и «с нами» внушало надежду, что у этого Крейги есть жена, а может, и дети. Кроме того, слова «ваша дочь» звучали так, словно их написал человек в летах.
Гаю в голову не пришло рассказать о письме Фелисити. Ее неприязнь к Сильвии, ее облегчение, когда девочка сбежала, ее полное равнодушие по поводу того, что случилось с дочерью (она даже никогда не упоминала ее имени). Позволить ей поехать с ним?! Немыслимо! Гай решил сказать, что жене нездоровится. Это было самое простое решение проблемы. И самое что ни на есть разумное.
Дантон Морел слыл одной из самых секретных персон лондонского бомонда. Никто из его клиентов не признавался в знакомстве с ним ни одной живой душе, поскольку его услуги были бесценны. Тем не менее празднование любого сколько-нибудь выдающегося события с участием всех «самых-самых», то есть талантливых и богатых, уже известных и еще неизвестных, не обходилось без того, чтобы на нем не присутствовал, вызывая завистливый шепот, хоть один образчик дантонова мастерства.
На визитной карточке он с похвальной скромностью именовал себя «Стилистом и визажистом», но поразительные метаморфозы во внешности, которых он достигал благодаря своему таланту, далеко превосходили эффективность всех средств и способов для наведения красоты, рекламируемых в глянцевых журналах и на телевидении. Дантон славился тем, что добивался магического преображения не только прискорбно изменившейся внешности клиента, но и не менее важного преображения его прискорбно изменившейся личности.