Я в изумлении посмотрел на нее. Все, что я видел вокруг, не было похоже на церковь. Здесь не нужно было вести себя каким-то особенным образом, за исключением того, что нельзя было снимать головной убор.
А где рабби? спросил я. Мужчины, которых я видел на возвышении, были в обычных костюмах.
Это тот, который читает тексты из Торы.
Конечно же, я ожидал увидеть священника, одетого в какие-нибудь особенные одежды, но это было не так. Тетя взяла со скамьи небольшую книгу и, открыв ее, передала мне. Пол-листа было отпечатано на иврите, пол-листа на английском.
Вот что он читает, сказала она, указывая пальцем строчку. Он читает на иврите, но ты можешь читать по-английски.
Рабби подождал немного, пока ему перевернут страницу манускрипта, и продолжил. Монотонным, успокаивающим голосом он произносил непонятные слова: «Борух атто адоной, элохену мелех хоолом»
Я посмотрел в книгу. Тетя пальцем указала мне строчку по-английски. Я прочел: «Будь благословен, о ты, наш Бог, наш Всевышний»
Я закрыл глаза и представил следующую картину: отец Куин, коленопреклоненный, молится перед алтарем, на его белых одеждах мягкие отблески свечей. Я как будто услышал тихое хоровое пение, почувствовал благодатное тепло церкви, запах благовоний. Мои губы невольно произнесли:
Аве Мария, Пресвятая Матерь Божия
Тетя Берта прикоснулась к моему плечу. Я вздрогнул и открыл глаза. Она улыбалась, но в уголках ее глаз я заметил блестящие слезинки.
Бог один, Фрэнки, услышал я.
Напряжение, которое я испытывал, вдруг спало, и я улыбнулся ей в ответ. Она была права: не важно, на каком языке произносят имя Бога на английском, латинском или иврите.
Когда мы вернулись, дядя Моррис был уже дома, и тетя рассказала ему, куда мы ходили. Посмотрев на меня, он спросил:
Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
Не знаю, ответил я. Все это довольно странно.
Может быть, ты хочешь посещать школу, где занятия идут на иврите? Тогда ты больше узнаешь о нашей вере, спросил он.
Я замялся, и тетя Берта сказала:
Думаю, мы должны дать ему возможность самому определиться, Моррис. Он достаточно большой, чтобы принимать решения. Пусть он подумает, и если захочет, то скажет нам.
Я был очень признателен ей за это, потому что в тот момент действительно не знал, хочу я этого или нет. Тетя Берта сказала то же самое, что раньше говорил мне брат Бернард, и если это было действительно так, то я не видел особой разницы в том, ходить или не ходить в эту школу.
Но, запротестовал дядя Моррис, он ведь должен готовиться к обряду «бар митсвах».
Понимающе улыбнувшись мне, тетя Берта ответила мужу:
Пока это не так уж важно. Сам по себе этот обряд не сделает его лучше, чем он есть сейчас. А если у него возникнет потребность в вере, я думаю, он без труда найдет ее. Он и так уже дважды благословлен.
С тех пор дядя и тетя не возвращались к вопросу о религии. Мне была предоставлена полная свобода в этом смысле, и я, надо сказать, никогда больше серьезно не задумывался о религии. Я не пошел в школу иврита, не стал я ходить также ни в католическую церковь, ни в синагогу. Я был уверен, что если мне нужно будет общаться с Ним в будущем, то я сумею это сделать, как сумею решить в дальнейшем и все жизненные проблемы. Всему свое время.
Глава третья
Я уже тогда понял, что прошлое не вернуть. Хотя я по-прежнему дружил с Джерри и Марти, мы уже не могли достичь той душевной близости, которая существовала между нами до того, как я переехал к дяде и тете. И это объяснялось отнюдь не угасанием наших дружеских чувств, скорее всего, причиной было то обстоятельство, что я начал жить нормальной жизнью после того, как попал в семью. Моя бездомная жизнь закончилась, и мне нравилось мое новое положение. Я стал постигать такие ранее неведомые мне понятия, как забота и внимание к другим. Это касалось, по правде говоря, только моих родных. К другим мое отношение не изменилось. По сути дела, происходило определенное раздвоение моей личности с точки зрения отношения к окружающим, и мне было нелегко определить, в каких ситуациях как себя вести. Но я особо не задумывался об этом, да и, правду сказать, не очень-то разбирался в этих тонкостях. Более того, мне на это было тогда наплевать.
Время шло своим чередом. Я был нормальным учеником, не лучше и не хуже других. Постепенно получилось так, что я превратился в лидера среди ребят, чему я не очень удивился. Я всегда был лидером, поэтому воспринял это как должное. Я всегда был энергичнее других и как бы на полшага впереди остальных. Меня не волновали присущие подросткам смутные мечты насчет секса и тяга к противоположному полу, мне было смешно наблюдать их отношения и разговоры на этот счет для меня это был уже пройденный этап. Кроме всего прочего, физически я был развит лучше, чем ребята моего возраста. В течение первого года обучения в новой школе я организовал баскетбольную команду и команду пловцов. В баскетбол я играл только одним известным мне способом на победу. К черту всякие там правила, спортивное поведение и честную игру! Это все придумали придурки, которым не хватает скорости и умения уйти от соперника. А потом, я терпеть не мог проигрывать.
И хотя мои контакты с чужими людьми не претерпели каких-либо заметных изменений, мои отношения с родственниками становились все более теплыми по мере того, как члены моей новой семьи осторожно полировали шероховатости и острые грани моего характера. Постоянное чувство готовности в любую минуту дать отпор и защитить себя, что было моей характерной чертой, мало-помалу стало исчезать и, в конце концов, превратилось в сдержанную настороженность, контролировать которую я учился по мере того, как все больше постигал премудрости нормальных человеческих отношений и неизвестные мне ранее способы убеждения людей в своей правоте.
В пятницу перед Рождеством у нас в школе должен был состояться баскетбольный матч с ребятами из школы Джеймса Монро, а после матча танцевальный вечер. Ходили слухи, что меня собирались выбрать старостой класса, и, хотя я делал вид, что ничего об этом не знаю, я, конечно, был в курсе и понимал, что выборы будут зависеть от того, как я покажу себя в этой игре.
Я вышел на площадку с твердым намерением превзойти себя. Играл я как черт, не подпуская к себе никого, в той жесткой манере, которую усвоил на Десятой авеню. Игра моя была рассчитана «на зрителя», чтобы показать всем свое безусловное лидерство. Когда матч был закончен и подвели окончательные итоги, оказалось, что мы выиграли. И, конечно, я стал признанной звездой.
Я знал, что кое-кто из ребят был раздражен и недоволен: я слышал их реплики, когда мы мылись в душе после игры. Но я лишь усмехнулся про себя: пусть поворчат. Если бы они сильно выступали, я бы их мигом успокоил.
Я оделся и пошел в зал, где должны были состояться танцы. Мельком оглядев толпящихся школьников, я вдруг заметил Марти и Джерри, которые с серьезным видом толковали о чем-то с одним из членов школьного совета. Я знал, что для назначения кандидатуры на должность старосты класса требуется его разрешение. Продолжая делать вид, что ни о чем не догадываюсь, я направился к двери якобы для того, чтобы уйти из зала, и так рассчитал траекторию своего движения, чтобы обязательно попасться им на глаза.
Эй, Фрэнки! окликнул меня Марти. Куда это ты направился, хотел бы я знать?
Домой, улыбнулся я. Я обещал тете прийти вовремя.
Брось, перебил он меня. Ты же украшение вечера. Все наши хотят, чтобы ты остался на танцы. Да и остальные тоже хотят.
Кто это остальные? переспросил я.
Как кто, родители, ответил он. Будет просто кошмар, если ты на виду у них уйдешь. Ходят слухи, что тебя собираются избрать старостой класса в следующем месяце, так что будет неудобно, если ты уйдешь.
Я улыбнулся про себя. Тут как раз подошел Джерри.
Слушай, Джерри, Марти схватил его за рукав. Фрэнки собирается уходить домой.
Почему? обратился ко мне Джерри. Ты что, плохо себя чувствуешь или что-нибудь случилось?
Нет, ответил я. Просто устал. Ты что, не видел, что я носился весь вечер как угорелый.
Подумаешь, носился! продолжал Джерри. Оставайся на танцы. Ты же будущий староста класса!