Доброе утро, Фрэнки. Что ты так рано? улыбнулась она.
Я привык вставать рано, ответил я.
Ты уже умылся? спросила она.
Да, сказал я. И оделся.
Тогда не сбегаешь ли ты в булочную? Нужно купить пару батонов, попросила тетя. Может, ты избавишь меня от этих хлопот.
С удовольствием, тетя Берта, ответил я.
Она дала мне мелочь, объяснила, в какой именно магазин мне нужно сходить, и я ушел.
Было около семи, и люди уже спешили на работу. Я купил хлеб и еще газету «Ньюз». Вернувшись домой, я положил хлеб на кухонный стол и уселся читать газету. Несколько минут спустя на кухню вошла тетя и стала варить кофе. Минут через десять появился дядя Моррис. Он присел за стол и сказал:
Доброе утро, Фрэнки. Ты хорошо спал?
Отлично, дядя Моррис, ответил я.
Я смотрю, у тебя газета. Что пишут новенького?
Ничего особенного, сказал я и протянул ему газету. Хотите почитать?
Спасибо, поблагодарил он меня и взял газету.
Тетя Берта поставила на стол тарелку с тостами и два стакана апельсинового сока. Дядя Моррис принялся завтракать, углубившись в газету. Я медленно выпил сок. Потом мы ели яйца и пили кофе с печеньем. Мы почти закончили завтрак, когда на кухню пришли девочки. Они в унисон пожелали всем доброго утра, подошли к отцу с двух сторон и поцеловали его в щеку. Он ласково потрепал дочерей и продолжил чтение газеты, запивая это занятие второй чашкой кофе. Потом девочки подошли к тете Берте и поцеловали ее. Наклонившись для поцелуя, она что-то шепнула им.
Девочки подошли и поцеловали меня. Я рассмеялся. Они взяли стулья и, придвинув их к столу, сели. Дядя Моррис взглянул на часы.
О, мне пора, сказал он. А ты идешь в школу, Фрэнки?
Да. Конечно, ответил я.
Ну и отлично, когда я вечером вернусь, расскажешь мне про свои дела. Он поцеловал жену и ушел.
В какую школу ты будешь ходить, Фрэнки? спросила меня Эсси.
В среднюю школу имени Джорджа Вашингтона, ответил я.
А я хожу в сто восемьдесят первую, сказала она.
Это очень хорошо, заметил я.
Некоторое время мы молчали. Я не знал, о чем еще говорить.
Тетя Берта подала девочкам завтрак и тоже села за стол. Улыбнувшись, она спросила:
Тебе понравился завтрак?
Завтрак был отличный, тетя Берта.
Я рада, сказала она. Думаю, тебе пора идти в школу. Нельзя опаздывать в первый день.
Я не опоздаю, сказал я и пошел в свою комнату. Я завязал галстук, надел куртку и зашел на кухню попрощаться.
Пока! сказал я.
Тетя Берта, встав из-за стола, проводила меня до двери. В коридоре она протянула мне деньги.
Вот тебе на карманные расходы. На завтраки в школе и на всякую мелочь. Если тебе будет нужно еще, скажи мне.
Она дала мне три доллара.
Нет, сказал я. Этого достаточно. Не думаю, что мне понадобится больше. Спасибо.
Счастливого пути, сказала тетя Берта, и я закрыл за собой дверь.
Я чувствовал себя не в своей тарелке. Не знаю почему. Все было так непривычно. Может быть, потому, что я не посетил утреннюю мессу перед школой.
Средняя школа имени Джорджа Вашингтона находилась на пересечении 191-й улицы и Абудон-авеню. Она располагалась на холме и выходила окнами на район Хайтс и на Бронкс, расположенный на другом берегу Ист-Ривер. Это было новое здание из красного кирпича с высоким куполом.
Меня направили в учебную часть. Я назвал служащей свою фамилию и стал ждать, пока она найдет мою анкету. Когда с формальностями было покончено, она сказала мне, чтобы после звонка на занятия я шел в классную комнату 608.
В девять часов зазвонил звонок, и коридоры школы наполнились ребятней. Я без труда нашел свой класс и, войдя в него, отдал свою учетную карточку учителю, который указал мне мое место в самом конце. Я огляделся: класс был смешанным примерно двадцать учеников были цветными, двадцать белыми. Мой сосед по парте был цветным.
Новичок? спросил он меня, улыбаясь. Меня зовут Сэм Корнелл.
А меня Кейн, Фрэнсис Кейн, представился я.
Здесь все было не так.
Я отучился в школе уже почти неделю, когда в моей новой семье впервые заговорили о религии. Раньше я часто задавал себе вопрос: почему евреи именно такие, какие они есть? Теперь мне казалось, я это понял. Они не посещали церковь среди недели и даже по субботам, которые для них значат то же, что для всех воскресенья. Мне же поначалу не хватало привычного посещения утренней мессы. Не потому, что я был слишком религиозным. По правде говоря, я ходил в церковь только потому, что иначе было нельзя, и как только подворачивался случай улизнуть, я всегда им пользовался. Но сейчас в распорядке дня образовалась пустота, и мне было немного не по себе от того, что приходилось менять привычки, привитые с самого раннего детства.
В субботу утром я был дома. Когда я прочитал все имевшиеся под рукой газеты, то обнаружил, что больше мне делать нечего. Дядя Моррис с утра был уже на работе, где занимался сверкой счетов за прошедшую неделю. Я отложил газеты в сторону и встал.
Тетя Берта, сказал я. Можно, я ненадолго съезжу в центр?
Она бросила на меня проницательный взгляд.
Конечно, Фрэнки. Зачем ты спрашиваешь?
Я пошел в другую комнату, надел пальто и вновь появился в гостиной. Тетя Берта смотрела на меня очень внимательно, и, как мне показалось, немного смущенно. Я понимал, что она была слишком деликатна, чтобы спрашивать о том, куда я собрался, и толком не знал, что сказать ей. Я сомневался, стоит ли говорить ей о том, что я собираюсь навестить брата Бернарда и потом, может быть, зайду в церковь. Но она оказалась сообразительнее, чем я. Когда я подошел к входной двери, она спросила меня:
Ты надолго, Фрэнки?
Я остановился.
Не знаю, ответил я. Я хочу пройтись и повидаться с приятелями.
Видишь ли, сказала она. Я хотела сходить сегодня с тобой в синагогу. Я подумала, что было бы неплохо, если бы ты пошел туда, если у тебя нет срочных дел.
Я задумался. Моей тете не откажешь в проницательности. Может быть, она умеет читать чужие мысли?
А как вы считаете, мне можно туда пойти, ведь я раньше там никогда не был? спросил я.
Она удовлетворенно улыбнулась и сказала мягко:
О чем речь! Конечно, можно. Мы будем просто счастливы, если ты пойдешь в синагогу.
Хорошо, сказал я. Будь по-вашему.
Подожди минутку, сказала тетя. Я надену пальто, и мы тут же отправимся.
Всю дорогу она молчала. Мы подошли к серому кирпичному зданию.
Вот и синагога, сказала тетя Берта.
Я стал рассматривать здание. Оно не производило должного впечатления: самое обычное одноэтажное здание без каких-либо украшений: ни статуй святых, ни даже звезды Давида, невзрачное строение с обычной дверью, совершенно не похожее на святое место, куда люди приходят поклоняться Богу. Я почувствовал смутное разочарование.
Но еще более я был разочарован, когда мы вошли внутрь. Дверь располагалась чуть ниже уровня улицы, и пришлось спуститься на несколько ступенек. Открыв дверь, мы оказались в небольшой комнате с голыми, выкрашенными серой краской стенами. Я хотел снять головной убор. Тетя остановила меня.
В синагоге, Фрэнки, люди находятся в головном уборе. Нужно всегда закрывать голову.
Я взглянул на нее, ничего не понимая. Здесь все было наоборот. Тетя провела меня через комнату, и мы очутились в молельном зале. Там было несколько человек. Помещение это оказалось тоже весьма скромным. Оно было уставлено незатейливыми скамейками, выкрашенными под красное дерево, большинство из которых не мешало бы снова покрасить. Стены тоже нуждались в ремонте, потому что в нескольких местах штукатурка сильно потрескалась.
В дальнем конце зала находилось небольшое возвышение под балдахином из вылинявшего красного бархата, перед которым стоял человек. Он громко читал на иврите книгу, которую держали перед ним два человека.
Мы прошли вперед и зашли в один из рядов, образуемых скамьями. Я попытался было встать на колени, но тетя взяла меня за руку и покачала головой, давая мне понять, чтобы я этого не делал. Я сел рядом с ней.
Евреи, шепнула она мне, не склоняют колени перед Богом. Для них главное это смиренность духа, а не тела.