Я посмотрел на него и воскликнул:
Что вы, брат Бернард! Вы просто чудо! Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали.
Он улыбнулся:
Не меня ты должен благодарить, Фрэнсис. Это все Церковь. Конечно, я люблю тебя. Я знаю, мы научили тебя многому хорошему, но именно за этими стенами, Фрэнсис, ты узнаешь больше, чем где-либо еще, он показал рукой на улицу. Все мы, кто здесь находится, живем безмятежной, спокойной жизнью, не зная борьбы. Мы здесь как в укрытии. Сейчас ты покинешь нас, и мы потеряем с тобой связь. Здесь, за четырьмя стенами, мы могли наблюдать за тобой и направлять тебя. Но там Кто там поможет тебе? Кто даст тебе приют и защитит тебя от бездушия людей? Да, Фрэнсис, теперь я понимаю, как много нам здесь предстоит сделать того, о чем я раньше не задумывался: мы должны научить наших ребят жить вне этих стен. Он достал носовой платок и высморкался. Хватит лирики, Фрэнсис! Ты попрощался с отцом Куином, сестрой-настоятельницей и всеми учителями? Мы будем скучать по тебе.
Я попрощался с ними утром, ответил я. Мне тоже будет не хватать всех вас.
Ты хороший парень, сказал брат Бернард, направляясь в сторону основного корпуса. Мы еще увидимся до твоего отъезда.
Брат Бернард! окликнул его я.
Он повернулся:
В чем дело, сынок?
А что, быть евреем это смертельный грех? выпалил я.
Он остановился и посмотрел на меня: лицо его приобрело какую-то мягкость. Когда он заговорил, слова его звучали тихо и медленно:
Нет, сын мой, это не так. Это не может быть так. Видишь ли, многие из нас склонны забывать, что Иисус был евреем.
Но, брат Бернард, если я еврей и буду жить со своими родственниками, то я не смогу приходить в эту церковь, не смогу исповедываться, кто же отпустит мне грехи? И когда я умру, я ведь точно сгорю в аду!
Он подошел ко мне и взял меня за руку.
Фрэнсис, его голос звучал необычно низко, как бы мы, католики, того не хотели, небеса существуют не только для нас. Это место для всех добрых людей. Я верю, что небо открыто для всего человечества, независимо от того, каким способом люди молятся Всевышнему, если они действительно верят в Него и живут его Словом. Просто будь хорошим человеком, Фрэнсис, и люби своих ближних. Делай добро, и тогда тебе нечего будет бояться. Он улыбнулся. Ты понял, сын мой?
Да, сэр, ответил я. Думаю, что понял.
Отлично, ответил брат Бернард. А сейчас мне пора. Завтрак, должно быть, уже кончился. Улыбнувшись, он потрепал меня по волосам и пошел в столовую.
Завтрак, действительно, закончился, и школьный двор стал заполняться детьми, повалившими гурьбой из всех дверей основного корпуса. До отъезда у меня еще было какое-то время, и я решил зайти в спортивный зал.
Несколько ребят играли в баскетбол, среди них был и Питер Самперо. Я решил попрощаться с ним. Мне не хотелось, чтобы он держал зло на меня из-за всего того, что произошло между нами раньше.
Когда я направился к ребятам, в зале воцарилась тишина. Они внимательно наблюдали, как я шел в их сторону. Я сразу почувствовал напряженность. Не знаю почему, по моей спине пробежал холодок. Я давно усвоил, что нельзя показывать свои чувства, поэтому как ни в чем не бывало продолжал идти к ним. Подойдя к Питеру, я протянул ему руку.
Забудь все, что случилось, Пит, сказал я.
Он посмотрел на меня в упор, не обращая внимания на протянутую руку. Затем сделал шаг навстречу.
Конечно, забуду, сказал он и внезапно двинул мне в челюсть. Я перевернулся вверх тормашками через парня, который присел за моей спиной, и рухнул на пол. Несколько пар рук крепко прижали меня к полу. Я не мог сделать ни малейшего движения. Да в первый момент и не пытался, так как был совершенно ошарашен такой неожиданностью. Пит подошел ко мне.
Ты, жидовское отродье! злобно заорал он. Пробрался к нам в школу и молчок!
Он пнул меня ногой в бок. Я почувствовал, как боль разливается по всему телу. Потом, нагнувшись, он ударил меня в лицо. Мне удалось освободить одну руку, и я схватил его за рубашку. Он отпрянул, не переставая бить меня по лицу. Я тоже привстал, так как не отпускал его рубашку. Вторая моя рука стала свободной, и я схватил его за горло, прижав к стене. Остальные, кучей навалившись на меня, наносили мне удары в спину и в бока, но я не обращал на них внимания. Впервые в моей жизни я дрался не задумываясь, почти автоматически. Меня распирало от ненависти к нему. Я крепко сжал его шею и стал методично бить его головой об стену, в то время, как он лупил меня в живот. Кровь бежала по моему лицу из разбитого носа и рта. Затем его дружки все-таки запрыгнули на меня сзади, и мы покатились по полу. Куртка затрещала по всем швам, но мне было на это совершенно наплевать. Все, чего мне хотелось в ту минуту, это убить Пита.
Я хотел его убить убить! Я с силой стукнул его головой о цементный пол. Вдруг чьи-то сильные руки схватили меня за плечи, подняли и оттащили от Пита. Внезапно все стихло. Брат Бернард крепко держал меня, так что я не мог двинуться. Пит продолжал лежать на полу.
Глаза брата Бернарда яростно сверкали.
Кто это начал? спросил он.
Раздался тоненький голосок какого-то первоклашки:
Это Питер начал, сказал он, не задумываясь. Он сказал, что настало время проучить этого грязного жиденка. Голос паренька повис в тишине.
Не выпуская меня из рук, брат Бернард обратился ко всем:
Расходитесь по своим комнатам. А ты, сказал он Питеру, никогда больше не появляйся в спортзале. Он для тех, кто здесь живет.
Пока ребята расходились, брат Бернард держал меня за плечи и отпустил лишь тогда, когда последний из них вышел из зала. Он взглянул на меня, и лицо его стало спокойнее.
Не таи зла на них, сказал он. Им еще нужно учиться.
Я посмотрел на него, тяжело дыша. Из носа текла кровь, бок разрывало от боли. Я ничего ему не ответил.
Тебе нужно умыться, продолжил он мягко. Твой дядя ждет тебя. Одежду сменить ты уже не сможешь, потому что все вещи упакованы.
Я поплелся в туалет и умылся. Брат Бернард молча стоял позади меня, и когда я закончил умываться, он протянул мне бумажное полотенце. Мы молча спустились вниз и направились в кабинет управляющего.
Дядя был уже там. С ним была какая-то женщина, по всей видимости, моя тетя. Когда я предстал перед их очами, вероятно, я выглядел ужасно: весь в крови, куртка и рубашка разорваны в клочья Я заметил, как побледнело лицо женщины. Сделав несколько шагов, я почувствовал, как бок и грудь сдавило невыносимой болью. В ушах зашумело. Я рухнул на пол, и перед моими глазами закружились лица: брат Бернард, дядя, тетя, Питер, Мэри, Рэймонд, Джерри, его отец, Рут, сестра Анна, отец Куин, Джимми Киф, Феннелли, Джулия
Я попытался открыть глаза, но у меня ничего не получалось. Казалось, мои глаза плывут в океане слез В конце концов, после нескольких часов усилий, так мне казалось, я открыл глаза. Я находился в какой-то ослепительно белой комнате. Надо мной склонились мои дядя и тетя и брат Бернард. Краешком глаза я заметил медсестру, выходившую из комнаты. Мысли путались у меня в голове. Я не мог понять, откуда взялась медсестра. Приподняв голову, я попытался заговорить, но брат Бернард приложил палец к моим губам:
Тихо, помолчи. Ты находишься в больнице имени Рузвельта. У тебя сломано три ребра. Лежи тихонько.
Я расслабился, и моя голова упала на подушку. Последнее, что промелькнуло перед моими глазами, прежде чем я опять забылся, был листок отрывного календаря, висевшего на стене. На нем большими буквами было написано: «1 сентября 1925 года».
Это был мой последний день в приюте Святой Терезы.
ИнтерлюдияМарти
Мартин стоял перед входной дверью, прислушиваясь к перезвону каминных часов, доносившемуся из квартиры. Он снял фуражку. Свет, падающий сверху, окрасил его светлую негустую шевелюру в тусклый золотой цвет сродни золотым дубовым листьям, вышитым на плечах его униформы. Улыбнувшись, он подумал: как они выглядят сейчас? Четыре года срок немалый.
Все изменились за эти четыре года, и изменились очень сильно. Он усмехнулся. Ему да не знать об этом. За эти четыре года он видел воочию, как мальчики становились мужчинами взрослыми, усталыми мужчинами. Они обращались к нему за помощью, и на их неискушенных лицах лежала печать ужаса и безысходности. Жестокость и боль, с которыми столкнулись вчерашние мальчишки, оставили в их душах глубокий след плату за переход из мира детства в мир взрослых.