Голова бухает, когда я выхожу наружу. Солнце утекает за дома, вытягивает, будто на дыбе, сизые тени. Мне холодно, и почему-то тянет смеяться. Улица напоминает тёмный коридор: слева угрюмые пакгаузы, справа забор железной дороги; фонари ещё не зажглись. Не уверен, что они вообще здесь зажигаются.
«Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы», тихим, спокойным голосом девушки-коллектора отвечает память.
Да сколько рыжих девиц в городе?! Сотня уж точно наберётся, а найдутся и те, которые красятся, и русые, и блондинки. Блондинки при свете фонаря покажутся рыжими!
Возможно же, что бы ди-джей ошибся?
Конечно.
Он даже не видел ту девушку. Услышал от кого-то и пересказал мне, как запомнил. Старый испорченный телефонне более.
Старый испорченный телефон.
Телефон.
Я достаю мобильный и набираю Диану.
Данный номер не обслуживается.
В животе пробегают холодки, но я держу себя в руках: переключаюсь на приложение «Почтампа» и открываю страницу Дианы. Она всё так же распята на аватарке, всё тот же статус заверяет, что не останется голосов, а останется лишь музыка. И только на стененовое сообщение.
Олег Петраков
8 апреля 2018 в 22:12
Чё, мамочку потеряла? Поплачься
Я рассматриваю эти строчки непонимающим взглядом, и откуда-то из глубины поднимается тихое, зловещее отчаяние.
Почему в гимназии никто не знает?
«Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы».
Издали доносится свисток локомотива.
Потому что ничего не случилось?
Потому что Диана уехала в другой город? Вслед за мамой? С железнодорожного вокзала?
Или потому что Диана в больнице? Потому что в коме?
«Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы».
Округу ударной волной накрывает грохот поезда.
Я снова набираю Диану.
Данный номер не обслуживается.
Мыча от бессилия, я оглядываюсь по сторонам. Отблески фар мчащегося товарняка мелькают на окнах и утаскивают за собой по фасадам, по переулкам дробные перестуки колёс. Громкие звуки режут слух, и какой-то звериный, инфернальный ужасужас НЕЗНАНИЯнакрывает мой разум. С неимоверным трудом я заталкиваю его прочь и включаю карту на телефоне.
Больницы?
Полиция?
Взгляд мечется по линиям дорог и зданий, будто Минотавр в лабиринте, и голову стискивает боль. Нарисованные переулки и туннели обступают меня, перебивают дыхание, пока на краю зрения и сознания, во мгле страха и неизвестности, не мелькает красная пиктограмма полицейского.
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПУНКТ ОХРАНЫ ПОРЯДКА5 РАЙОНА ЗАВОДСКОЙ
ПРИЁМ НАСЕЛЕНИЯ
ПОНЕДЕЛЬНИК-ПЯТНИЦА
С 16.00 до 20.00
***
Тридцать минут с омертвляющим холодом внутри. Со зверским ветром, гул которого и напор так сильны, что окна домов будто вгибаются в квартиры. С улицами, что вновь оплетают своими прохладными щупальцами.
Голова болит всё страшнее, в затылке пульсирует, и я не запоминаю, как вхожу в участковый пункт. Разом, будто из монтажной склейки, возникает холодное помещение. В соседней комнате звучит певучий женский голос, кто-то плачет, кто-то кашляет. Один на другого металлически блеют телефоны, в эпицентре которых, за стеклом, крутится усатый дежурный.
Говоришь, рыжая? уточняет он, когда в звонках образуется пауза.
Да. Да!
Если мы об одной гражданке, усач прижимает трубку ухом к плечу и набирает номер, так на месте того.
Чё?
Скончалась, чё!
Всё в комнате обесцвечивается. Сердце стучит так, что не хватает воздуха.
П-посмотрите на фотку? выдавливаю я наконец и непослушными пальцами вытаскиваю телефон. Э-это точно она? Она?
Дежурный уже говорит в трубку и останавливает меня жестом руки.
Я её не видел.
А есть кто-то?..
Сейчас нет. Заявление писать
Он замолкает и с удивлением смотрит через окошко, потому что я открываю рот и не могу ни вдохнуть, ни сказать, только челюсть ходит вверх-вниз ходуном.
П-прошу! Я не смогу ждать! Я м-могу её увидеть? Это, кажется, м-моя
В голову приходит, что Диана уже пару лет мне как чужая, и это мешает придумать толковое окончание фразы. Моякто? Бывшая сводная сестра? Бывший друг? Как такое называется?
От глупых мыслей горло взрывается лошадиным, неискренним ржанием, которое болью отдаётся в затылке.
Что смешного? Дежурный хмурится, принимает очередной звонок. Отвечает и с мягким «дзинь» кладёт трубку на место. Заявление пишем на твою девушку?
«Твою девушку», безумно хохочет эхо в моей голове.
Чё?!
Заявление?
В смысле?..
Я за такие вещи не отвечаю. Дежурный отходит от стекла, хватает из пачки лист А4. Да что ты ржёшь-то? Припадочный?
Нет, вы не поняли! От хохота выступают слёзы на глазах. Я могу её опознать! Я
К горлу болидом подкатывает тошнота: обрывает и фразу, и приступ нелепого смеха.
Тело словно парализует.
Полицейский возвращается к телефонам, суёт в окошко бумагу и принимает новый звонок.
Я смотрю на лист с заголовком «ЗАЯВЛЕНИЕ» и ничего не понимаю. Повторяю дежурному, что ищу Диану, свою Диану, а нашли, может быть, вовсе не её, и это надо знать точно. Зачем-то вспоминаю Холм смерти, уроки Вероники Игоревны и с отчаянием сознаю, что дежурный меня не слушает. Он слушает только звонки (визгливое «др-р-р-р») и, словно многорукий телефонный бог, всякий раз угадывает нужный аппарат.
Не зная, что ещё сделать, я пишу номер мобильного поперёк заявления и толкаю бумагу в окошко. Усач роняет её, подбирает, роняет снова. Откладывает.
Какой-то тихий ужас.
Скажите хотя бы, кто ею занимается? Есть же человек? Один человек!
Дежурный вздыхает и оглядывается на дверь во внутренние помещения. Подтягивает брюки, неохотно выстукивает на одном телефоне номер и тихо, как бы боясь лишних ушей, спрашивает:
Санёк? Кто рыжую ведёт?
Ответ едва слышно фонит из трубки.
У нас их много, конечно, дежурный поднимает взгляд к потолку. Каждый, сука, вторник находят по дохлой рыжей девке, потому что у нас их в районе девать некуда, хоть на зиму соли.
Меня неприятно поражает циничность фразы, но возмутиться я не успеваю: едва различимо звучит голос из телефона, затем дежурный швыряет трубку в док-станцию и произносит странное слово «мухлади».
Чё?
Мухлади. Он пока на обходе.
Зачем мне эта информация? Что с ней делать?
Н-наверное, подожду.
Стиснув челюсти и не говоря более ни слова, я сползаю на металлические стулья.
Телефоны звонят и звонят. Часы над усачом зловещим маятником отсчитывают время: «Щёлк-тр-р-р-Щёлк-тр-р-р». Дежурный выходит в соседнее помещение, возвращается, кому-то звонит, равнодушно глядя на меня. Выходит снова. Доставляют двух подростков с кровью на кулаках и лицах, тихого и улыбчивого бомжа. От телефонного крещендо головная боль усиливается до темноты в глазах, до тошноты, и на деревянных ногах я направляюсь к кулеру. Наливаю горячую воду, и пластик стаканчика делается мягким и податливым, обжигает пальцы. Это чувство немного отрезвляет, заземляет меня, и я через боль несу стаканчик к стульям. Вспоминаю о калитке и достаю бумажный пакет, лоснящийся посерёдке от жира. Поначалу вкус пирожка не ощущаетсятолько ноет внутри, словно под грудину всадили рыбью кость, а потом разум будят сигналы рецепторов: солоноватое тесто, картофельное пюре. Корочка из сметаны и яйца.
Я осознаю, что голоден. Голоден страшно, с утра, и в желудке даже на донышкетам яма, бездна, а калитки уже нет, и в стаканчике пусто.
Меня тянет прочь: из участкового пункта, на улицу, вдоль забора с колючей проволокой. В ближайшем «Магните» я покупаю чай с лимоном и ватрушку. Съедаю там же божественно сладкую ватрушку, выпиваю горячий чай и чувствую, как страх понемногу уходит.
Всё это недоразумение.
Я покупаю ещё одну ватрушку и возвращаюсь в участковый пункт. Съедаю и её, вспоминая калитку, до странного вкусную, как готовят только дома, с любовью. Головная боль понемногу отпускает мой череп. Куда-то в щели между половицами уходит страх.
Точно недоразумение. Диана мертва? Не смешите!
Диана, которая съехала стоя на ногах с Холма смертимертва?!
Не поверю. Ха-ха. Да в жизни не поверю!