Гы, радуется Коваль, зырь.
Когда я схожу с крыльца и заглядываю в окно, по шее и затылку пробегает морозец: сквозь зубчатую дыру грустно смотрит пустая комната. Ковры свёрнуты, мебель накрыта белыми простынями, и по углам, подобно сиротам, жмутся друг к другу картонные коробки. На полу валяется мшистый булыжник с комьями земли, на раме белеет очередное «Верни долг».
Диану напугали до той степени, что она собралась и покинула дом?
Куда?
Мне представляется Диана, уходящая по меловой дороге.
Уходящая в тлен, в пустоту, в распадбез надежды вернуться.
В разбитом стекле отражается бледная сценка: ветер хлопает полами куртки несуразного, с бычьей шеей парня, зарывается в его «нацистскую» причёску. На плече у парня дремлет зубастый рюкзак, в рюкзаке мёртвым грузом лежат ключи Вероники Игоревны.
Достать бы их, войти. Но как? В присутствии чёртовых Трёх Ко?
Я провожу рукой по лицу, по головесловно этим движением сниму наваждение. Увы, дыра в окне не исчезает, и мои пальцы бессильно вспахивают собственные волосы.
Лесь, просит Валентин. По тону её имя звучит как «стоп», «хватит». Я оглядываюсь и вижу, что Олеся отошла к дороге и снимает нас на сотовый.
Такой дом фотогеничный, возражает она. Лавкрафтовский.
Мистический, вторит Коваль.
В другую минуту я бы разозлился на них, подобрал бы пару крепких выражений, но сейчас внутри пусто. Словно бы все эмоции упаковали в картонные коробки, заклеили скотчем и прикрыли белыми, хрустящими от крахмала простынями.
Лесь! «стоп» в голосе Валентина звучит ещё отчётливее, взглядом он показывает на меня. Я делаю вид, что не заметил этой сценки. Слишком неуютно от неё, и, хотя Олеся выключает камеру, облегчения не приходит. Словно бы отекло что-то в душе или в солнечном сплетении. Отекло и потеряло чувствительность.
Интересно, когда Диана убирала вещи перед уходом, у неё внутри так же онемело?
Как во сне, я достаю телефон, прокручиваю список контактов и нажимаю вызов.
Данный номер не обслуживается, сообщает автоответчик сотового оператора.
Семнадцать раз я звонил Диане и последние девять из них слушал этот ответ. Я его ненавижу. Я хочу расчленить его, распихать по чёрным мусорным пакетам и утопить в Кижне.
Хватит тут околачиваться! раздаётся старушечий крик. Ниже по дороге, у берёзовой рощи, проступает силуэт женщины.
Вы знаете, где семья из этого дома?! спрашивает Валентин.
Никого не знаю! Идите!
В ответ хочется надеть на всех по гирлянде и барабану и маршировать военным парадом. Назло. Это же лучший стимул на светеделать назло тупым, как бараны, людям.
Знаешь, я тут был пару раз, неожиданно говорит Валентин.
Чё? Моё лицо собирается в гримасу сомнения. В смысле?
Олеся и Коваль синхронно поворачиваются к нам.
Дед брал меня. Ну, как твоя Мадам Кюри ушла из пустыни.
Во-первых, не моя. Во-вторых зачем?
Не знаю, Валентин видит моё удивление и пожимает плечами. Может, он хотел, чтобы я с ней подружился.
В смысле? глупо повторяю я.
Да не знаю! У деда спроси!
И чё вы делали?
Ну, приходили. Что ещё? Он говорил с Мадам Кюри. Я сидел в комнате твоей
Не надо её обзывать
ДИАНЫ.
Как сидел? я продолжаю линейку гениальных вопросов.
Сиднем, блин. Как ещё сидят? Ну, приносил ей какие-то конфетки, шоколадки. Предлагал помочь с уроками. Приносил книжки. Дед говорил долго. Я сидел долго.
Из меня вываливается растерянный смешок.
Угадаешь, что она делала всё это время? спрашивает Валентин.
В голове мелькает ответ, но я почему-то оставляю его при себе и качаю головой.
Молчала, он странно улыбается. Всю дорогу. Как вот пытала меня этой тишиной. Сидела, смотрела. И молчала. Молчала
Над взморьем повисает тишина, изредка прерываемая посвистыванием ветра. Словно Диана незримо проходит между нами и околдовывает всех заклинанием немоты. Я открываю рот, хочу что-то ответить Валентину, но так и не нахожу подходящих слов.
В джинсах вибрирует сотовый, подводя невидимую черту под разговором. Ловит алый закатный луч и будто тяжелеет, наливается свинцомномер оказывается незнакомый.
Я осторожно спрашиваю: «Алло?»
Федеральное агентство «Башня». Семья вашего друга должна нам денег, произносит монотонно, с ровными паузами девушка. Так, будто она привыкла общаться с глуховатыми, глуповатыми пенсионерами.
Я моргаю и с удивлением смотрю на телефон. Медленно подношу к уху.
Ч-чё?
Это только начало, спокойно, без намёка на угрозу говорит девушка.
Меня хватает лишь на второе, ещё более невразумительное «чё?», но внутри уже поднимается волна раздражения.
Им никуда не скрыться. Мы их найдём. Они ограничили доступ к своим страницам. Мы знаем адрес. Мы знаем все контакты. Из города они не уехали. Передайте им, чтобы отдали кредит. Пусть боятся и опасаются.
У меня искрой проскакивает мысль, что девушка читает текст-заготовку.
Кто там? беззвучно, одними губами спрашивает Валентин.
Я качаю головой, мол, не заморачивайся, и усмехаюсь в трубку.
Вы серьёзно?
Знаю, что серьёзно. Знаю, что уже звонили всем, кого нашли, и повторяли этот текст до тех пор, пока он не утратил эмоциональный привкус, не превратился в пресную словесную жвачку.
Мы серьёзны. Если поможете выбить деньги, оставим в покое, получите долю. Если нетпеняйте на себя.
Выя набираю воздух. Вы со своими угрозами смехотворны.
Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы.
Я звоню в полицию! кричат от берёзовой рощи.
Валентин что-то отвечает назойливой соседке, но мой слух уже не различает слов: от угроз о трупах и от этого ора бесчувственный отёк внутри меня начинает лопаться, и голос ощутимо дрожит:
Да мне насрать, чё у вас там, а вот я могу за такие слова, знаете что? Я в полицию!..
Советую обращаться туда осторожнее, с раздражающим спокойствием отвечает девушка. Иначе все узнают, что вы являетесь разносчиком половой инфекции.
Валентин подходит с обеспокоенным лицом и протягивает руку к моему телефону:
Кто там?
Я отхожу в сторону и знаком показываю не мешать.
Всё, звоню в полицию! кричат от берёз. Звоню!
Да начхать мне на ваши советы, тихо-тихо говорю я в трубку. Не думаю, что мелочь вроде вас, звонящая всем подряд, соображает достаточно, чтобы давать советы. Думаю, вы обыкновенная тупая я не знаю, КОРОВА, которой место в коррекционке, иначе заметили бы, что меня уже НЕТ в «друзьях» вашего должника.
Я оглядываюсь на шум и вижу, как Коваль под командованием Олеси вытаскивает валун из древнего лабиринта. За ним погружается в воду тяжёлое багровое солнце и выжигает снег вокруг розовато-красным сиянием. Камень мшистый, с рыжиной, с пятнами снега. Олеся хохочет. Коваль охает и дёргает рукой, будто отдавил пальцы.
Мне кажется, или временами он подходит Олесе куда больше, чем Валентин?
Мой ум адекватен, со вздохом усталости отвечает девушка, чтобы понимать, что я говорю с малолеткой.
Вам откуда знать?
Я знаю многое. Например, что малолетка учится в городской гимназии. Учится не ахти, его несколько раз оставляли на осень. За исключением пары предметов, оценки у малолетки ниже среднего. Малолетка проживает с отцом на Западной вахте. Пятьдесят второй дом. Квартира 302. Отца большую часть времени дома и в городе не бывает. Сейчас малолетка засветился со своими тремя друзьями-малолетками перед домом четырнадцать по Меловому тракту.
Я не сразу осознаю смысл этих слов, но проходит секунда-другая, и их грубый яд действует: прошибает холодным потом, заставляет пройтись по крыльцу и нервно оглянутьсяв поисках камеры, человека с биноклем, чего угодно. Я бросаюсь к дороге, к парочке ОлесяКоваль у каменного лабиринта. Возвращаюсь к крыльцу, к окну и опять к дорогепо кругу, по замкнутому кругу, под тревожным взглядом Валентина, под заливистый хохот Коваля, под тёплыми струями закатных лучей.
В динамике царит тишина, и постепенно до меня доходит, что вызов завершён. Рука с телефоном опускается, но в плечах и шее ещё чувствуется напряжение, и живот ещё скручивается в тугой, болезненный комок.