Чё за тупая семья! вырывается у меня.
Прости? раздаётся от писсуаров голос Валентина.
Говорю, чё за тупая весна!
Я сердито справляю нужду и, выходя, сталкиваюсь:
а) с Валентином,
б) с отцом Николаем, который выкарабкивается из дальней кабинки.
Не побогохульствую, если скажу, что отец Николай застёгивает ширинку?
Деда?! Бровь Валентина уползает на лоб.
По-гречески прямой нос отца Николая поворачивается, словно флюгер. Крупные золотистые глаза сверкают за чёрными роговыми очками и фокусируются на нас.
Я осторожно шепчу: «Здрасьте».
Смотрите-ка, рокочет зычный голос отца Николая. Какое явление. Доброе утро, Артур. Доброе утро, внук. И подозреваюОн поднимает глаза к потолку и говорит громче: Доброе утро, Кирилл!
Добрутро! нечленораздельно кряхтит Коваль из средней кабинки. Ему вторит Валентин с коротким «привет, деда».
Вы ходите в ученический туалет?
Разве это запрещено? улыбается мне отец Николай.
Нет, номямлю я и смотрю на Валентина, который выглядит так, будто стукнулся лбом о притолоку. Есть же для учителей.
Честно сказать, говорит отец Николай, моя руки и улыбаясь, здесь я позорно прячусь от Евгения Леонидовича. У него слишком много вопросов, на которые слишком тяжело отвечать.
Деда, Валентин долго подбирает слова, парни могут начать эм, всякое говорить.
Отец Николай добродушно улыбается.
Что твой дедушка ходит в туалет?
Валентин молчит, и я догадываюсь о его опасениях. В гимназии только дай поводи через минуту все классы заговорят, мол, священник подглядывает за мальчиками. Потом это дойдёт до безумных мамаши начнётся охота на ведьм, как с лунатизмом Дианы или с четвёрками Вероники Игоревны.
Я цепляюсь за эту мысль, словно рыба за крючок, и осторожно спрашиваю отца Николая:
Вы не слышали, что Вероника Игоревна вроде пропала? Не может быть такого, что она опять у вас?
Думаешь, я бы не сказал? отвечает за деда Валентин.
С лица отца Николая сходит весёлость, обнажая, словно кости, немолодого и усталого человека.
То есть вы я понимаю, что её уже искали. Она я
Думаю, Артур, Вероника Игоревна там, где хочет быть. Знаю точно, что это место больше не в нашей общине. Иного мне, к сожалению, не известно.
Отец Николай мизинцем поправляет очки и подходит к двери. На пороге его сутулая фигура приостанавливается.
Артур?
М-м?
Ты не можешь помочь Веронике Игоревне, но Диане в такую минуту очень нужны друзья. Как бы она себя ни вела и что бы ни делала. А ещёОтец Николай сверяется с часами и наклоняет голову, будто переливает мысли из одной половины черепа в другую. Ещё вам стоит вернуться в класс, потому что через пару минут начнутся очень внеплановые антитеррористические учения. И если Евгений Леонидович будет меня искать, то скажите ему, что я взял грех на душу и взорвался с террористами.
Отец Николай улыбается, но как-то натянуто, через силу, и выходит.
Я удивлённо смотрю ему вслед и не сразу понимаю, что Валентин обращается ко мне.
Чё?
Да говорю, вот почему она в пустынь приходила.
Кто?
Ты спишь, что ли? Рептилия твоя.
Сперва я не понимаю, на кого намекает Валентин, и только секунд пять спустя мне в голову забредает Диана.
В приступе лунатизма, в шапке-гандонке и с пачкой объявлений под мышкой.
Объявлений о пропаже мамы?
Сын мой! восклицает Валентин прежде, чем я возмущаюсь «рептилии», и стучится в среднюю кабинку. Ты там срёшь, что ли? Сейчас начнётся учебная тревога.
Угу, мычит Коваль. Звучит он будто из унитаза.
Долго ещё?
Да чё-то паровозикдоносится рокот пердежа, не едет.
Под звуки этой высокоинтеллектуальной беседы я направляюсь к раковине и дёргаю вентиль крана.
Диане нужны друзья?
Ой, да идите вы в баню!
Диана УДАЛИЛА меня из «друзей».
Диана добавила меня в чёрный список.
Диана показала мне средний палец.
Ладно, последний пункт вычёркиваем за мелочностью, ноно! Диана ни словом не обмолвилась о маме, не попросила ни о помощи, ни вообще о чём-либохотя уже вовсю клеит объявления по столбам.
Так почему я должен что-то делать?
Потому что обещал Веронике Игоревне поговорить с Дианой?
Потому что их семью преследует коллекторское агентство?
Потому что друзей не бросают в беде?
Ну, так мы уже не друзья с Дианой. Кончено. Кончено!
Волосы у меня встают дыбом от понимания, насколько глубокая пропасть пролегла между нами.
Чем больше я об этом думаю, тем больше чувствую леденящую жуть беды, которая затаилась рядом. Тем больше чувствую винупотому что сердцем или душой, но я давно уже оставил Диану в прошлом.
Предал её внутри себя.
Мои грязные руки зло дёргают вентиль. Трубы хрипят, сипят, но струя не появляется. Ну конечно. Святой отец умылсятак почему бы небесам не отключить воду?
Я вытираю ладони о штаны, достаю телефон и, чувствуя беспокойство, дрожь, выстукиваю по экранчику номер Дианы.
Ответь.
Открой рот и ответь, рыжая.
Гудит нота ля в динамике, обрывается. Звучит снова. Я замираю от напряжения. В кабинке Коваля раздаётся очередная канонада, и что-то тяжёлое, непотопляемое плюхает в воду. Я морщусь, инстинктивно прикрываю нос. Валентин аплодирует, Коваль бурчит «иди в жопу», и тут в динамике щёлкает. Правое ухо наполняет шорох ветра.
Д-диана?
Молчание.
Это я! Я только узнал
Иди на хер, доносится чистый и холодный голос.
Поначалу он звучит приятным контрапунктом к шумам туалета, но затем активная часть разума включается в процесс и идентифицирует обертона Дианы.
Звук ветра пропадает.
Мой взгляд опускается на экран, где мигает тёмно-серым «Вызов завершён».
М-да.
К своей чести, я принимаю сброс с английским спокойствием.
«Ну, она заговорила, соглашается внутренний голос, и на том спасибо. Всё-таки Диане тяжело. У Дианы сложная ситуация. Ей нужны друзья, как бы она ни вела себя».
В голове всё звучит разумно, логично, но потом в три отрывистых мяучит сигнал тревоги, и что-то горькое, кипящее выплёскивается в солнечное сплетение. Я до боли вдавливаю палец в экран и перезваниваю Диане. Доносятся мерные гудки и соединяются в голове с завыванием репродуктора, с антилопьим топотом из коридора, с приглушённым ржачем и выкриками учителей, которые тщетно пытаются не превратить учения в бедлам.
Диана не берёт трубку.
***
К дому Вероники Игоревны подкрадывается вечер и жидким золотом стекает на ледовый припай у берегов. Ветер мчит перламутровые облака к горизонту: наливает их сизым, клубит, сердит и пускает им закатную кровь. Моя красноватая тень ложится на крыльцо, которое замело снегом и дырявыми мумиями прошлогодней листвы. Рука трижды падает на дверь, и в воздухе разносится гулкий стук.
Диана, блин!
Поднимается ветер и разбрасывает мусор. Ручка лязгает под рукой, но уже градусе на десятом поворота упирается в невидимую преграду.
Разумеется, закрыто. Замки вообще придумали, чтобы эм-м закрывать. Даже не знаю, что ещё сказать по этому поводу.
Ну чего там, сын мой? спрашивает Валентин и брезгливо смотрит на дверь. Посреди неё темнеет выбоина от топора.
Я шумно втягиваю носом воздух, и с глубины сознания всплывает прозвище, которым Диана давным-давно одарила Валентина.
Рыба-прилипала.
Честно говоря, оно до смешного ему подходит. Вот сейчас: я не хотел, чтобы Три Ко шли со мной, но Валентин всё-таки увязался, и, конечно, ГордейкиКоваленки увязались следом. Это как идти с корзиной мартовских котов. Да, понятно, что Валентин хочет помочь; понятно, что он добрый, хороший парень, который искренне переживает за друзей, но неужели так сложно оставить человека в покое? Хоть иногда. Хотя бы на тридцать минут.
Ну, чего? повторяет Валентин.
Закрыто, отвечаю я, старательно пряча раздражение в горлегде-то у самых связок. Моё лицо куда меньше поддаётся контролю: предательски напрягается и ожесточается. К счастью, Валентин смотрит в сторону моря.
Я осознаю, что ещё держу ручку и медленно отпускаю. Она с пружинистым металлическим щелчком поднимается в исходное положение.