Кто это? спрашивает Валентин. Лицо у него хмурое, даже сердитое.
С четвёртой или пятой попытки я убираю телефон в карман.
Дебилы. Н-не важно.
Коллекторы?
Я отвожу взгляд, но Валентин и так понимает.
Бычили?
Да фиолетово.
Соседки у берёз уже не видно. То ли ей надоело кричать, то ли она действительно звонит в полицию. Коваль самозабвенно изображает из себя и валуна учёного с яйцом динозавра. Поднимается кусачий ветерок и там, где совсем не осталось снега, ерошит прошлогоднюю листву под ногами. На землю стекает красноватый отсвет заката и вызывает чувство, что меня не существует, что я пустая, призрачная оболочка.
Может, это и впрямь какой-то пугающий сон?
Сопор?
Кома?
Пропала Вероника Игоревна. Ушла Диана. А я получаю по полной за эту семейку. Терплю угрозы, нервничаюради чего? Ради дружбы, которой уже нет? Которая закончилась где-то там, на Холме смерти? А может, и не начиналась, а была сном, фантомомо чужих друг другу душах, отбывающих срок на одной планете, на одном отрезке жизненного пути?
От этих мыслей во мне поднимает рыло какая-то поросячья, животная злость. Не зная, как вытащить её из себя, из моего же нутра, я деревянным шагом иду прочь от дома. Странной процессией, с доисторическим камнем наперевес за мной топают Три Ко.
Квест окончен, сын мой? спрашивает Валентин.
Перед внутренним взором мелькает картинка: Диана в лососёвой форме показывает Fuck.
Нет, отвечаю я. Оглядываюсь на спящий дом Вероники Игоревны и повторяю: Нет!
Хочешь, чтобы тебе ещё кто-то угрожал?
Диана бесцветным голосом говорит мне в ухо: «Иди на хер».
Тихо.
Иди на хер.
Иди на хер.
Прости?
Валь, блин! Я понимаю, что он не отстанет и фальшиво улыбаюсь. Ты думаешь, я хочу ей помочь. Правильно? Ну, так мне фиолетово на все эти долги и угрозы. Я хочу её лично, глядя в глаза, послать.
Сон восьмой. Изнанка
Мой палец утыкается в плексиглас, под которым прячется расписание, и с мерзким скрипом движется влево. Вуаля, 10 «Б» Дианы. В первую тройку её пыток затесались география (каб. 25), МХК (каб. 31) и та-да-дам ОБЖ (каб. 12). Уникальные экземпляры в коллекции дисциплин, которые вызывают рвотные позывы и желание посетить логопеда. Боже правый, какая разница, на что ориентируется мировая чёрная металлургия или чем иконопись Рублёва отличается от любой другой иконописи?
КАК это пригодится в жизни???
Ладно, кабинет географии. Здесь окна дребезжат от ветра, а на фоне штормового неба вырисовывается пара милахвысокая и низкая. Им явно не до чёрной металлургии: пока остальной класс проходит диспансеризацию, эта парочка репетирует что-то околотеатрально-стихотворное на немецком языке. Дылда, сияя макияжем панк-принцессы, уверяет, будто Диана на уроках 10 «Б» не появлялась с неделю; лохматая коротышка молча строит мне глазки.
Улыбайся им. Улыбайся!
Я вежливо благодарю актрис и под лязг немецких стихов топаю на общагу.
Сей предмет ведёт Богиня, которая:
а) чудо как похожа на лепрекона (за оригиналом отсылаю вас к одноимённому фильму ужасов 1993 года);
б) фонтанирует перлами;
в) даёт странные докладытипа: «Польза и вред мастурбации» (это писал Валентин, если вдруг).
Говоря о перлах, я не преувеличил: Богиня несёт такую хрень, что Валентин в «Почтампе» создал отдельную страничку. Заходите, там полно мемов, видюх и фразочек в духе: «Жвачкаэто доминанта, которая идёт в мозг».
Вот и сейчас, подходя к двери, я слышу, как голос Богини монотонно зачитывает:
«обожает роскошь, у них плохие манеры и нет никакого уважения к авторитетам, они высказывают неуважение к старшим, слоняются без дела и постоянно сплетничают». Я вынуждена это читать, не надо на меня так смотреть. «Они всё время спорят с родителями, они постоянноБогиня прерывается на секунду, когда я заглядываю в кабинет, и тут же продолжает: они постоянно вмешиваются в разговоры и привлекают к себе внимание»
Симонова хихикает. Богиня непонимающе оглядывается и, ведя указательным пальцем по бумаге, заканчивает цитату:
«Они прожорливы и тиранят учителей». Кто нам скажет, про кого это?
Да про Артура! предлагает Валентин, и по рядам пробегает смех.
Я с трудом прячу улыбку и демонстративно хлопаю Валентину.
Это была фраза о молодёжи. Богиня слюнявит палец, перелистывает страницу учебника, прочищает горло. Понимаете? О молодёжи. Кто может рассказать, чью фразу я цитировала?
Сократ? предлагает Олеся.
Домкрат, шепчет Коваль.
Из противоположных концов класса сыплются варианты:
Ленин!
Бальзак!
Пётр Первый?
Папаня мой, снова шутит Коваль.
Олеся хрюкает.
Сорян. Можно? спрашиваю я, когда изображать фонарный столб надоедает. Нельзя?
Учитывая количество бреда на общаге, я не шибко расстроюсь, если меня выгонят за стотысячное опоздание.
Наверное.
Не знаю.
Богиня бросает взгляд поверх очков и тоном мудрого старца вопрошает:
Ну, вечно опаздывающий, кого я процитировала?
Э-э-э
Ты ещё сам не знаешь, но скажешьпоймёшь.
Я чувствую, что мои брови ползут вверх.
Вы процитировали кого-то, кто определяет качество человека по возрасту. Что недалеко ушло от определения качества человека по цвету кожу и национальности, то есть от газовых камер, воплей «зиг хайль» и расовой сегрегации.
Валентин падает лицом на парту.
Трибуну Арсеньеву! предлагает Симонова.
Мисерва вторит:
Дайте две!
Тю-тю-тю, Богиня победно оглядывает класс и с хитрецой сообщает:
Это сказал Аристотель! Напишите большими буквами в тетрадях: ЭТО СКАЗАЛ АРИСТОТЕЛЬ.
Ариспопель, шепчет Коваль.
Олеся отмахивается от него и спрашивает Богиню:
Простите, Александра Александровна, откуда у вас информация, что это сказал Аристотель?
Я знаю всё, везде. И небрежным взмахом руки Богиня отметает любые возражения.
Так и не дождавшись разрешения войти, я топаю к своей парте. Дверные петли душераздирающе скрипят, по окнам ударяют порывы ветра. Кланяются берёзы, и по улице проносится вихрь.
Я бухаюсь за парту, где корявая надпись заверяет меня, что «любовьэто роза в куче навоза». На соседнем стуле вздрагивает Сырок: бормочет под нос «млым-брлм» и тут же опять засыпает.
Подняв рюкзак, я вытряхиваю содержимое из зубастой пасти. На столешницу шлёпается тетрадка-скоросшиватель с танком Т-34, следом падает-цокает трёхцветная ручка.
Прекрасно. Ниндзя-Артур готов.
Вроде Вы смотрели киношку, где герой предлагал запихнуть жизнь в рюкзак и так пройтись? Подумайте: в нём бы лежали не только все ваши штаны, труселя и футболки, но и друзья, близкие; воспоминания. Далеко бы вы дошли с таким грузом?
Не то чтобы мой рюкзак сильно отличался бы от вашего (кроме зубастой мордымой бы закусал ваш до смерти, хе-хе), но что-то есть в этом прекрасноекогда вокруг лишь необходимый минимум.
Ну подумайте сами: мы каждый день выбрасываем разнокалиберное барахлоиз рюкзаков, карманов и шкафов, из мусорок и холодильниковно всё равно непреодолимо тонем. Тонем в вещах, тонем в мысляхувязаем, будто в болоте, и покупаем, и выбрасываем, и добавляем новых «друзей», и ищем новые впечатления, и снова покупаем-выбрасываем-добавляем, не замечая, как спирает грудь от диванов, пустяковых эмоций и бессмысленных контактов, когда действительно нужные вещи и нужных людей можно перечесть по пальцам.
Зачем?
Зачем мне тетради, которые я всё равно испишу и выброшу?
Зачем учу ненужные никому предметы?
Зачем десять лет, как отбывая срок, хожу в гимназию?
Зачем дружу с Валентином, Ковалём и Олесей?
Нет ответа.
Бубнёж Богини о том, как Жан-Жак Руссо делил возраст молодёжи на пять периодов, звучит издёвкой. Дабы отвлечься, я глазею по сторонам, и кабинет литературы, где проходит общага, в очередной раз напоминает мне жутковатую усыпальницу. Все эти старые книги со сладким запахом, все эти чёрно-белые портреты литераторов, что плохо-плохо кончили.
Вот Пушкинего застрелили. Вот Лермонтовего тоже застрелили.
Вот Гогольего похоронили заживо. Вот Маяковский, онприятная неожиданность! застрелился сам, а рядом Есенин, который сам повесился.