- Вы довольны жизнью?
- А вы знаете таких, кто доволен?
- Я, например.
- Вы женаты?
- Женаты и довольны жизнью. Зачем же вы приехали сюда?
- Ну, видите ли - Я улыбнулся.
- Временное нарушение контракта? - спросила Стефани.
- Что-то вроде того.
- Вы меня разочаровываете.
- В самом деле?
- Да, - ответила Стефани. - Мне очень давно не с кем поговорить по душам.
Пластинка кончилась, игла царапала пластмассу. Стефани стояла около кровати и смотрела на меня. Потом она вышла в гостиную, выключила проигрыватель и вернулась.
- Вы человек воспитанный? - тихо спросила она.
- Даже не знаю, что вам ответить.
- Мне кажется, да. Мы наедине вот уже полчаса - Внезапно она приложила палец к губам, услышав нечто, чего не слышал я.
Я прислушался - где-то вдалеке тарахтел мотор.
- Это Майк, - прошептала Стефани и метнулась из спальни в офис.
Я последовал за ней. Она зашла за стойку и вытащила из ящика письменного стола журнал регистрации. Рев мотора (судя по звуку, это был грузовик) слышался уже во дворе. Заскрежетали тормоза, и стало тихо, только хрустел гравий под чьими-то тяжелыми шагами. Дверь отворилась, и вошли двое; один коренастый, приземистый, лысый, со свиными глазками и длинными волосатыми ручищами (я сразу понял, что это и есть Бартер), другой ростом под потолок и необъятный в плечах, лицо его по своей выразительности напоминало мусорный бак.
- Кто это? - глядя на меня, спросил Бартер у Стефани.
- Меня зовут Тони Митчелл, - сказал я. - Я знакомый Джо Карлейля.
- Ну и что?
- С ним всё в порядке, Майк, - сказала Стефани. - Как дела у тебя?
Бартер покосился на меня и пробормотал:
- Нормально. - Потом обернулся к гиганту, стоявшему у входной двери: - Займись машиной, Хез.
Тот, не издав в ответ ни звука, вышел.
Бартер снова посмотрел на меня:
- Сегодня не получится, мистер Митчелл.
- Почему? - спросила Стефани.
- Не получится - и все, - отрезал Бартер.
- Джо говорил, что у вас выходных не бывает, - сказал я.
- Джо ошибся.
- Он даже сказал, кто именно из ваших девушек мог бы мне понравиться.
- Боюсь, что
- Девушка по имени Луиза.
Бартер и Стефани быстро переглянулись.
- Никакой Луизы здесь никогда не было, - сказал Бартер.
- Никогда?
- Нет.
- Луиза Такая высокая брюнетка.
- Ах, Луиза! - вдруг вспомнила Стефани. - Так ведь она уехала из города.
- Вот это скверно, - сказал я.
- Помнишь Луизу? - спросила Стефани Бартера.
- Луизу? А, это которая уехала?
- Сегодня утром, - сказала Стефани.
- Значит, вы её вспомнили? - спросил я Бартера.
- Да, но её здесь нет. Вам же говорят, она уехала.
- А куда, не знаете?
- Домой.
- Домой - это куда?
- Без понятия, - сказал Бартер.
- Почему вы решили, что она уехала из города?
- Я сама посадила её на поезд, - сказала Стефани. - До Дэвистона.
- Луиза живет в Дэвистоне?
- Не знаю. Но уехала в Дэвистон. Я не спрашивала у нее, откуда она.
- Жаль, чертовски жаль, - сказал я.
Стефани посмотрела мне в глаза:
- Мне тоже.
- Как бы то ни было, сегодня ничего не получится, - сказал Бартер.
- От ворот поворот, так вас следует понимать?
- Да, так и понимайте.
- Что ж, приятно было познакомиться.
- Приезжайте как-нибудь в другой раз, - сказала Стефани.
- Приеду обязательно.
- Увидите Джо - передавайте привет.
- Хорошо, передам.
- Он всё ещё живет в Мюррайсвилле? - спросил Бартер.
- В Мюррайсвилле?
- Да, - сказал Бартер.
- Я не знаю, где он живет, - сказал я. - Мы познакомились в баре.
- В Салливанс Корнерс?
- В Дэвистоне, - сказал я наобум.
Бартер вздохнул.
- Ладно, - сказал он, - передавайте ему привет.
Я вышел во двор, сел в машину, объехал «кадиллак» Стефани Бартер и выбрался на дорогу.
Проехав с полмили, я свернул в кусты, погасил фары и выключил двигатель.
XIV
Если ты родился и вырос в большом городе, это означает очень многое. Это означает, что траву и деревья ты видишь только в парке. Согласен, звучит банально, но это так, и тут уж ничего не поделаешь.
В большом городе небо над головой всегда ограничено, а на некоторых улицах кажется, что его не существует вовсе. Что такое большой город? Это грязь, мусор, шум, толкотня, а иногда, особенно по ночам, и смертельная опасность. Собственно, это множество маленьких городов, сбившихся в кучу, и, как в любом маленьком городе, жизнь здесь имеет свои положительные и отрицательные стороны.
А вот если ты не рос в большом городе, тебе не понять положительных сторон здешней жизни. Не понять, как это здорово - играть в стеклянные шарики на краю тротуара после теплого летнего ливня и какое наслаждение шарить руками в луже, стараясь нащупать в мутной воде свой шарик и шарик соперника; не испытать незабываемого восторга от гонки на самокатах - у тебя и у твоих сверстников отличное средство передвижения, и всего-то три доски и два подшипника требуется, чтобы его изготовить! Самокат подпрыгивает на неровностях тротуара, асфальт пружинит, изношенные подшипники грохочут на весь квартал, и в конце концов ты обгоняешь всех и в этот миг кажешься себе Лоуренсом Аравийским на белом коне!
А в жаркий летний полдень ты крадешься к пожарному гидранту, и откручиваешь кран до отказа, и перекрываешь струю консервной банкой - возникает великолепный фонтан, и твои друзья-приятели пляшут в облаке его брызг, и тротуар вокруг становится черным, влажным и блестящим. А когда приближается полицейский, вы бросаетесь врассыпную и издалека наблюдаете, как он гаечным ключом снова закручивает кран, - от праздника солнца и воды остается одно воспоминание.
А в сумерках ты слышишь песню вечернего города, ведь у города есть своя песня, и она лучше всего слышна в часы, когда с реки тянет прохладой, когда нагретые за день тротуары и стены зданий отдают тепло, и в этой песне сливаются гудки автомобилей, и визг тормозов, и гул человеческой толпы. В это время вы с друзьями, устав от дневных забав, устраиваетесь со стаканчиками мороженого в руках на ступеньках какого-нибудь крылечка и шепотом обмениваетесь весьма - кто бы мог подумать? - самостоятельными мнениями по вопросам секса, религии и философии.
А потом наступает осень, но в городе не видно, как желтеют листья, потому что деревьев здесь нет, об этом я уже говорил, просто воздух день ото дня холоднее, и это означает, что лето уходит на заслуженный отдых, и если ты школьник, то для тебя близится время великих свершений, недаром ты купил за пять долларов и четыре цента блокнот с отрывными листами и новые карандаши и всё чаще вспоминаешь запах школьных коридоров, позабывшийся за летние месяцы, и тебе нравится этот запах.
И вот уже на улицах холодрыга, и пешеходы двигаются в миллион раз быстрее, чем прежде, и тебе внезапно открывается, о чём он сейчас думает, твой город: лето прошло, хватит валять дурака, хватит бездельничать, пора готовиться к суровой зиме и потуже затягивать пояс.
А зимой снегоуборочные машины, огромные, как танки, ползают по улицам и сгребают снег к поребрику. Сугробы высятся как горы, и в этой стране холода и льда ты впервые начинаешь дорожить теплом, которое возникает при общении с другими людьми.
Ирландской крови в тебе нет, но весной, в день святого Патрика, ты обязательно повязываешь зеленый галстук потому, что в твоем классе есть девочка-ирландка, с которой ты уже целовался, и вот, напевая «Зов Ирландии я слышу», ты прогуливаешь уроки, чтобы посмотреть парад в центре города. И там, на параде, ты снова видишь полицейских. Их много, они проходят ровными шеренгами, все в синем. Позднее ты и сам станешь полицейским, и на то будут свои причины, и всё же воспоминание об этом параде навсегда останется в твоей памяти, навсегда тебе запомнится, каким неожиданно ласковым для марта был утренний бриз и каким теплым было солнце в этот день, возвещающий каждому ирландцу начало весны.
А когда впоследствии тебе случается уезжать из этого города, он постоянно зовет тебя обратно, и ты слышишь его призывный голос повсюду и в любых обстоятельствах: и в караульной будке на верфи в Бостоне; и на палубе миноносца в лунную ночь, когда Тихий океан дремлет безмятежно, как младенец; и за сорокамиллиметровым орудием, дымящееся жерло которого поворачивается вслед за закладывающим вираж вражеским самолетом, - едкий запах бездымного пороха забивает ноздри, барабанные перепонки едва не лопаются от беспрерывного «бух! бух! бух!», и всё равно ты слышишь песню этого города, не забываешь её и не можешь забыть, потому что в ней есть и твои слова.
Короче, я горожанин, и прогулки по пересеченной местности не вызывают во мне энтузиазма. Не люблю я глухие лесные тропы, мне противно гудение насекомых и прочее неизвестного происхождения цвирканье, чваканье, чмоканье. Также я не нахожу ничего приятного в том, что, когда вылезаешь из машины, на голову тотчас падает сеть, сотканная лесным пауком.
И уж совсем не по душе мне шлепать в темноте по болоту, ежесекундно рискуя наступить на змею или провалиться в тартарары, в бездонную трясину. В этом смысле я трусоват.
Итак, четвертого июля ночью я вылез из полицейского седана посреди дремучего леса.
Смахнул с лица паутину и содрогнувшись от отвращения при мысли, что паук мог запутаться у меня в волосах, пошел обратно к мотелю. Я старался ступать как можно тише, другое дело, что из этого получалось. Глухой парижский клошар, прикорнувший под сенью Эйфелевой башни, несомненно услышал мои осторожные шаги. Покойники в мраморном мавзолее Тадж-Махал навострили, должно быть, уши, едва я сдвинулся с места. Да что говорить, марсиане перестали рыть каналы и озирались, недоумевая, откуда доносится такой невообразимый грохот.
Вы спросите, ради чего, собственно, я предпринял эту отчаянную вылазку? Понимаете, я держал в памяти, что Бартер и Хезекая ездили куда-то на грузовике. Теперь грузовик был припаркован возле мотеля. Так вот мне очень хотелось заглянуть в кузов этого грузовика.
В лесу, повторяю, слышалось множество самых разнообразных зуков. Все они мне очень не нравились.
Не скрою, они меня пугали, я даже вытащил из кобуры револьвер. Ветки цеплялись за одежду. Из-за каждого дерева следил за мной хищный зверь. То и дело хрипло вскрикивали птицы. Не переставая гудела мошкара. Ни черта я не видел ни впереди, ни справа, ни слева. Деревенский житель, конечно, нашел бы кратчайший путь к мотелю, но я-то всю жизнь прожил в городе, в большом городе, и поэтому совершенно не представлял, в какую сторону мне следует двигаться.
Я надеялся, что выбрал правильное направление, я надеялся, что выйду к мотелю или, если уж придется отказаться от этой затеи, отыщу дорогу обратно, к своей машине. Ну почему в детстве я не был бойскаутом? Ну почему среди моих предков не было следопытов? Может, через гены мне что-нибудь и передалось бы Зачем я вообще встал с постели и взял трубку, когда мне позвонил лейтенант Де Морра?
Я никогда не верил в истинность поговорки «Беда не приходит одна». В любых совпадениях есть что-то комическое, что-то от мыльной оперы. Знаете, как там бывает, в этих сериалах: «Нелли Мэй мы видели последний раз вчера вечером, её мать умирала от переохлаждения, а телефон как назло испортился. Нелли не могла послать своего братика Тома в деревню за доктором, потому что у Тома была сломана нога. Вдобавок сбежавший из цирка лев разлегся у входа в кухню и никого туда не пускал, а в кухне как раз воспламенилась проводка. Вскоре пламя охватило весь дом. Ну и не забудем, что Нелли была наркоманкой и в тот вечер её круто ломало, потому что она не кололась уже целых три дня»
С каждым шагом я всё больше убеждался, что стечение несчастливых обстоятельств возможно не только в мыльных операх. В самом деле, мало того, что Фил попал в беду, мало того, что лейтенант Де Морра рисковал своим служебным положением, мало того, что жизнь Анны подвергалась нешуточной опасности, так ещё и я, кретин, поперся в незнакомый лес, не взяв с собой компас. Как вы думаете, очень обрадовалась бедняжка Нелли Мэй, увидев льва на пороге своей кухни?
Еще меньше обрадовался я, когда внезапно почувствовал, что падаю. Земля пошла под уклон, я потерял равновесие, подался вперед, растопырил руки в надежде на что-нибудь опереться и, не найдя опоры, плюхнулся в яму, полную ледяной воды и черного ила. Это было уже слишком. В падении мне следовало держать руку с револьвером поднятой вверх, но я и тут сплоховал - рука с револьвером погрузилась глубоко в ил.
Я сидел по пояс в ледяной жиже, и в этом не было ничего смешного, потому что я почувствовал в трех футах от себя какое-то шевеление, а потом услышал слабый всплеск.
Я знал, что змеи умеют плавать, но как они это делают, мне наблюдать не доводилось. Впрочем, я и не видел её в темноте, эту земноводную гадину, но почему-то ни секунды не сомневался, что она вознамерилась меня атаковать.
Если вам нравятся такого рода приключения, я уступаю вам дорогу. Лично я не искал встречи даже с гусеницей не то, что со змеей. Я хочу сказать, что если вы не дрессировщик змей, то я, ей-Богу, ничем от вас не отличаюсь, и змеи не внушают мне никакой симпатии.
Поэтому я нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Револьвер дал осечку. Я снова нажал и снова услышал только жалкий щелчок.
А потом змея меня ужалила.
И я заорал как резаный.
Мне наплевать, что вы думаете о мужчинах, которые орут от страха. Острая, как игла, боль пронзила мою ногу, и я орал, насколько хватало моих легких, и бил по воде рукояткой револьвера, стараясь поразить гадину в голову.
Змея исчезла столь же молниеносно, как и появилась, а я продолжал сидеть по пояс в воде и не в силах был даже приподнять задницу.
Зажмурив глаза, я трясся от страха, а потом мне пришло в голову, что в этой проклятой яме обитает, быть может, не одна змея, а целое семейство, и тогда я вскочил на ноги и попытался вылезти из ямы, и снова упал, и снова вскочил, и, наконец, выбрался на твердую почву, и бесконечно долго продирался сквозь кусты, а мошкара вокруг меня роилась, завывая, и дикие звери, должно быть, крались за мной по пятам, но я уже не обращал на них внимания, я чувствовал только пронизывающую боль в ноге и покрывался холодным потом при мысли, что змея, ужалившая меня, могла быть ядовитой. Согласитесь, более идиотской смерти не придумаешь - заблудиться в лесу и умереть от укуса змеи.
У меня не было при себе ножа, но даже если бы он был, я всё равно не сумел бы сделать правильный надрез и высосать яд. Я не имел представления, в какой части леса нахожусь, и больше всего на свете мне хотелось ощутить под ногами ровный тротуар и услышать перекличку автомобильных гудков. Я был близок к обмороку. Есть такое выражение «контролировать ситуацию». Допустим, вы стоите напротив человека, который целится в вас из револьвера, и вам не страшно, потому что такое с вами уже случалось. Или вас пытаются ударить бутылкой по голове, но вы опять-таки не теряете присутствия духа, потому что уже попадали в подобные переделки. Но если вы оказались в непривычной для вас ситуации, то в панику впасть проще простого, и тогда у вас неприятно сосет под ложечкой, мысли путаются, руки дрожат, ноги подгибаются, а сердце уходит в пятки.