Он вздохнул и поднялся, потом потянулся и зевнул.
Он вышел, и двустворчатая дверь мягко закрылась за ним.
Учитывая, что в зале присутствовало около трехсот человек, жаловаться мне было не на что: я собрал лишь пятьдесят чеков. Большинство медицинских работников проявили понимание. И все же некоторые захотели вернуть свои деньги.
Почти все счета соответствовали расходам на такси или поезд. Но врач, который так бурно протестовал, не ограничился транспортными расходами в 13 долларов 80 центов, он также представил мне счет за четыре часа своей работы - по 35 долларов за час.
Может, мне и удалось бы опротестовать его претензии в Верховном суде, но проще заплатить.
Однако такое решение казалось простейшим лишь при поверхностном рассмотрении проблемы. «Фест нэшнл траст» имел много денег, но очень малая их часть принадлежала мне. Общая сумма счетов, которую я вывел с мазохистской скрупулезностью, составила 374 доллара 25 центов.
Бывают дни, когда меня нельзя выпускать на улицу без охраны.
XV
Телефон зазвонил в одиннадцать часов. Это был Хенрехен.
- Слушаю, господин инспектор.
- Главный администратор бушует у комиссара, - сказал он.
Я услышал звук, который может издавать голодная кобыла, жующая овес. Должно быть, он жевал сигару.
- Да, господин инспектор?
- К нам поступила и другая жалоба.
- Да, господин инспектор. Я припарковался в запрещенном месте. - Было ни к чему сохранять уважительный тон.
- Что вы сделали?
Нет смысла шутить с людьми, не понимающими шуток. Я решил промолчать. Хенрехен так любит сообщать мне плохие новости, что забывал обо всем остальном.
- Вторая жалоба поступила от инспектора Хенрехена. Он сообщил комиссару, что вы способны на подлог. Знаете, что он мне ответил?
- Я оставляю за вами право сообщить мне это.
- Что вы должны получить результаты в ближайшие тридцать шесть часов. В противном случае берегитесь.
На данном этапе мне нечего было сказать.
- И вам следует держать меня в курсе дела по телефону. Можете даже пользоваться спецсвязью. Я буду рад оплатить расходы. Итак, жду новостей, инспектор. - Он повесил трубку.
Я тоже повесил трубку. Прощай, сукин ты сын. Прощай, нью-йоркская полиция. Прощай, моя зарплата и моя пенсия. Прощайте, путешествия в Пуэрто-Рико и обильные обеды в хороших ресторанах.
Я поглощал кофе чашку за чашкой и не мог заставить себя выйти за газетой.
Я плеснул виски в горячий чай. Прекрасный напиток для успокоения нервов. И тут мне в голову пришла мысль, что кто-нибудь может мне позвонить, пока я сплю глубоким сном праведника. Так можно проспать все на свете. Пришлось выплеснуть содержимое чашки в раковину и налить себе стакан молока. Я отхлебнул глоток, поставил молоко у телефона и, потянувшись, начал раздеваться. Я провалился в сон, как проваливается в болотную тину тяжелый валун.
На поверхность меня вытолкнул телефонный звонок.
- Инспектор Санчес? - Голос был слабым, казалось, звонили издалека. - Я один из тех, кто был сегодня утром в Полицейской академии.
- Да, слушаю вас.
- Могу ли я поговорить с инспектором Санчесом?
- Я слушаю.
- Будьте так добры, попросите к телефону инспектора Санчеса.
Я с трудом сдерживал нетерпение.
- Я думаю, что связь плохая, - сказал я. - Дайте мне, пожалуйста, свой номер телефона.
В трубке воцарилась тишина.
Я посмотрел на трубку, затем на часы. Было тринадцать тридцать. В течение следующих нескольких секунд я выдал серию изысканных ругательств. Испанский язык лучше других подходит для этой цели. Ах, как чудно рокочут все эти «р-р-р»! Я знаю самые ужасные проклятья. Телефон зазвонил снова.
Я схватил трубку с такой поспешностью, что опрокинул себе на брюки стакан молока. Да и Бог с ними, с брюками! Это был тот же голос.
- Инспектор Санчес?
- Слушаю!
- Я только что пытался связаться с вами, но нас прервали. Меня зовут Моррисон. Я один из тех, перед кем вы выступали сегодня утром.
Да простит Господь мое сквернословие!
- Слушаю вас, доктор!
- Я долго думал о том, что вы нам сказали. Я Но может быть, вы полагаете, что теряете время, выслушивая меня?
- Нет, нет. Напротив. - Голос мой звучал спокойно, умиротворяюще. Только так нужно успокаивать нервных врачей.
- Знаете, моя информация может оказаться полезной.
- Слушаю вас, доктор.
- Но это отнюдь не обязательно. То есть я хочу сказать, что это возможно. Но если я ошибаюсь, то заранее приношу извинения за то, что занял ваше время.
Мой собеседник едва притрагивался к наживке. Кто это был? Пескаришка или огромный голавль? Узнать это можно было, лишь вытащив его на берег. Но если поторопишься с подсечкой, то сильно рискуешь упустить рыбку. И как бы мне ни хотелось оглушить его телефонной трубкой, я должен был удержаться и позволить ему как следует заглотить приманку.
Я поощрительно замурлыкал.
- Понимаете, здесь много всяких сложностей. Прежде всего Хорошо, мисс, минуточку! Извините, я сегодня дежурю. Только что приехала скорая помощь. Я ведь анестезиолог.
- Я лучше приеду в больницу.
- Если вы полагаете, что не потеряете понапрасну время Видите ли, я знаю мужчину и женщину, врачей, которые вполне могли бы соответствовать данному вами описанию. Но ведь вам так часто звонят сумасшедшие. Вот я и подумал
- Я немедленно выезжаю.
- Что ж, если это вас не затруднит
- Ни в коем случае. Такая уж у нас работа.
- Хорошо, тогда до скорой встречи.
- Минуточку! Какая это больница?
Но он уже повесил трубку.
Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Возвышенные мысли посетили меня. Я с негодованием гнал от себя все пришедшие на ум грубые слова. Неужели Господь не поможет мне? Конечно, я заслужил все, что со мной произошло, потому что вел жизнь греховную, спал с чужими женами, отправляя их по утрам домой на такси, больше года не исповедовался
Зазвонил телефон. Я схватил трубку:
- Слушаю!
- Алло, инспектор Санчес? Кажется, я забыл назвать свою больницу. Это «Грир дженерал», в Форест-Хиллз.
Я ответил, что знаю, где это находится, и повесил трубку.
Я не выключал сирену в течение всего пути. И никто не догадывался, что тормоза у меня далеко не самые лучшие.
XVI
Я оставил машину на стоянке у больницы и направился к красной неоновой вывеске «Скорая помощь». Поднялся по ступенькам и толкнул двустворчатую дверь, всю в царапинах, оставленных великим множеством пронесенных через нее носилок. Я спросил доктора Моррисона у сестры, сидевшей за столиком в холле.
Ее лицо мгновенно посуровело.
- Он в операционной, - сказала она.
По ее тону можно было догадаться, что она явно недолюбливает доктора.
Я уселся в кресло.
- Он освободится не скоро, - сказала она. - Одна из наших бригад сейчас на срочной операции.
- Доктор просил меня заехать.
- Вас зовут Санчес?
- Меня зовут мистер Санчес.
- Высокомерие здесь ни к чему!
Настроение у меня было скандальное.
- Где это здесь?
Она не отличалась вежливостью:
- Если будете продолжать в том же духе, вам лучше покинуть больницу.
Сестра, женщина лет пятидесяти, не носила на пальце обручального кольца. Я хотел было заявить, что буду жаловаться на ее грубость, но вовремя удержался. Если бы я начал исправлять всех плохо воспитанных ньюйоркцев, то не сдвинулся бы ни на шаг в следствии. Я вытащил служебное удостоверение.
- Почему вы сразу не сказали, что вы полицейский? - воскликнула она возмущенно.
- Инспектор, с вашего позволения.
Я не дал ей продолжить дискуссию, сказав, что дело чрезвычайной важности и что я не могу дожидаться окончания операции. Она предложила мне подняться на пятнадцатый этаж, где располагались операционные. Дежурная по отделению была предупреждена о моем приходе. Она помогла мне надеть зеленый стерильный халат, маску и колпак и объяснила, что интересующий меня доктор сидит со стетоскопом на стуле с высокой спинкой в головах у пациента.
Если же вокруг стола окажется много врачей, ведь речь шла о сложнейшей операции, он расположится у кронштейна.
Я вошел в зал и не увидел ничего похожего на кронштейн. Да и зачем он был бы там нужен? Я сразу увидел человека, сидевшего на стуле с прямой спинкой в головах у оперируемого. Рядом с ним находилась тонкая металлическая стойка с поперечной штангой, на которой был подвешен пластиковый сосуд, наполненный светлой жидкостью. Глюкоза, предположил я. Прозрачная трубка соединяла сосуд с левой рукой больного.
Вошедшая следом за мной дежурная прошептала с раздражением:
- Вот же он, у кронштейна.
- Какого кронштейна?
- Устройства для внутривенного вливания. Видите держатель, на котором крепится сосуд с глюкозой?
Доктор удерживал стетоскоп на груди оперируемого. Мне не хотелось отрывать его от дела. Раздавались приглушенные возгласы: «Скальпель Крючок». Время от времени в большие пластиковые мешки, прикрепленные к столу, падали тампоны, пропитанные кровью. Никаких лишних слов. Хирург протягивал руку, и сестра, вытащив скальпель из стерильной салфетки, быстро подавала его ему. Я понял, почему больница «Грир дженерал» пользовалась столь хорошей репутацией. Доктор наконец обратил на меня внимание. Он освободил одно ухо от стетоскопа.
- Полиция, - сказал я. - Я подожду.
- Не беспокойтесь, я и так прекрасно все слышу. К тому же состояние больного нормальное. Вы стерилизованы?
- Слава Богу, - ответил я, - этот вопрос меня никогда не беспокоил.
Должно быть, эту шутку он слышал тысячу раз. Улыбка его была чрезвычайно вежливой.
- Ну хорошо. Я позвонил, потому что подумал, что мои подозрения, возможно необоснованные, могут каким-то образом помочь вам. Но это отнюдь не обязательно. Никто не может знать. Я полагаю, вас частенько тревожат напрасно.
- Совершенно верно. - Я подумал, что раздражение, которое сразу же вызвал во мне доктор, оказалось оправданным.
- Вполне вероятно, что вся эта затея ни к чему не приведет, мистер Санчес.
- Я сам это решу, доктор.
Я обратил внимание на высокую медсестру, стоявшую у операционного стола. Подняв зеленые глаза, она окинула меня взглядом с ног до головы. Я ответил ей тем же. Она посмотрела на доктора Моррисона, затем снова на меня и едва заметно повела своими темными бровями, будто хотела сказать: «Он же болван, и вы в этом скоро убедитесь». Несколько прядей ярко-рыжих волос выбились у нее из-под шапочки. Движением руки она вернула их на место. При этом правая грудь ее высоко поднялась. А грудь, надо отметить, была внушительных размеров. На ней и задержался мой взгляд. Сестра заметила это и опустила глаза. Чарующие глаза над белой маской.
Окровавленные резиновые перчатки хирургов погружались в широкий разрез и вновь появлялись над белой простыней. Я отвернулся, справедливо посчитав, что это испытание для меня излишне.
- Года четыре назад, - заговорил Моррисон, - когда я поступил в «Грир дженерал», здесь работал один доктор, Чарльз Хенли. После окончания Гарварда он работал в «Бельвю». Это блестящий хирург. Вскоре после моего прихода он открыл свой кабинет на Парк-авеню. Он
- Сестра!
Один из хирургов позвал очаровательную сестричку. Он хотел, чтобы она подержала крючки. Даже несмотря на просторные складки зеленого халата, легко угадывалась округлая упругость ее бедер. Да, только мощь и напористость могли покорить подобные чресла. Закрадывалось сомнение, что борьба между нами была бы равной.
Я вновь прислушался к тому, что говорил Моррисон.
- Хенли проводил свои операции здесь. В нашей бригаде была одна женщина. - Я заметил, что голос его изменился, и стал слушать внимательнее. - Доктор Анна Лайонс. Педиатр и хирург. Она пользовалась прекрасной репутацией на Восточном побережье. Когда сюда приехал Хенли, ей было около тридцати трех лет. Она не была ни красивой, ни безобразной. - Моррисон неотрывно смотрел на больного. - Ему нужна кровь, - сказал он. - Извините. Сестра Форсайт!
Теперь я знал ее имя.
- Слушаю, доктор?
- Пожалуйста, переливание крови.
Она быстро направилась к шкафчику, принесла пластиковый сосуд с кровью и, закрепив его на другом конце штанги, открыла краник прозрачной трубки. Я наблюдал, как кровь устремилась по трубке к руке неподвижно лежащего человека.
- Он выпил в баре на углу пять стаканов вина за полчаса, сел на свой «рено» и устроил гонки с «кадиллаком» - кто быстрей доедет до перекрестка. К счастью, у него хорошее сердце и пара отличных легких. Так вот, Лайонс влюбилась в доктора Хенли с первого взгляда. Об этом говорила вся больница. Она преследовала его повсюду, как преданная собачонка. Стоило ему улыбнуться - она просто расцветала. Стоило ему нахмурить брови - она оказывалась на грани истерики.
Мисс Форсайт, казалось, была полностью захвачена больничными интригами.
- Можете быть свободны, - сказал ей Моррисон. Она косо глянула на него и отошла к хирургам.
- Послушайте-ка его сердце!
Я послушал и подумал, что этот малый счастливчик. Да и с хирургами ему повезло. Случись несчастье на другом перекрестке, никакое сердце не спасло бы его, - попал бы он в какую-нибудь заштатную больницу, в руки горе-хирургов.
- Так вот, - продолжил Моррисон, - Хенли купил яхту и держал ее где-то в Коннектикуте на приколе.
- Где же?
- Я думаю, в Роуэйтоне. Это в восьмидесяти километрах отсюда, на побережье. Назвал он ее «Радость». - Доктор вздохнул. - Знаете, во сколько обходится содержание даже маленькой яхты? А ведь «Радость», кажется, достигала шестнадцати метров в длину.
Я покачал головой, потому что не знал, во сколько обходится содержание яхты, и не хотел знать. Проблемы богатых начинают меня занимать только тогда, когда они, богатые, покупают героин. Но даже если богатый человек пристрастится к наркотикам, вряд ли у него возникнут неприятности. Откуда они возьмутся, неприятности?
Ему не нужно воровать, чтобы купить наркотик, а богатой женщине не нужно идти на панель. Я погрузился в размышления по этому поводу и предоставил доктору возможность вволю наговориться о яхтах. Моррисон представлял собой тот тип человека, которого непременно надо держать в узде, если не хотите, чтобы он уморил вас своими пространными рассуждениями. Он еще долго развивал морскую тему, подробно рассказав мне о дорогостоящих медных аксессуарах, об окраске кораблей, об использовании рабочей силы на верфи и т. д. Одним словом, мне удалось выяснить, что Хенли приобрел яхту и автомобиль, а затем снял шикарные апартаменты неподалеку от здания ООН.