- Все это стоило бешеных денег, - продолжал доктор Моррисон. - Возникал вопрос, откуда у него такие средства. Я обратил внимание, что он оперировал много пациентов по направлению доктора Лайонс. Цифра оказалась внушительной и значительно превышала средние показатели. Если, скажем, обычно количество определенных больных составляло пять-шесть человек в год, то Лайонс направляла на дорогостоящие операции десять-двенадцать. Все эти операции доставались доктору Хенли, и делал он их здесь, в этой операционной. Мне это показалось довольно странным. А тут еще Лайонс узнала, что у Хенли появилась другая женщина. На самом деле их было несколько: матери прооперированных детей, медсестра, анестезиолог. Об этом судачили на каждом углу. Лайонс потребовала объяснений, в результате чего произошла отвратительная сцена. Она была слегка пьяна, и Хенли ударил ее.
- Откуда вы это знаете?
- Здесь неподалеку есть довольно дорогой ночной бар, который называется «У Бруно». Туда заходят те, кому не хочется ехать в Манхэттен. Кто-то был свидетелем этой сцены. Знаете, больница как большая семья, здесь ничего не утаишь. Спустя два дня он отправился на своей яхте в Карибское море. Ведь он, кажется, прекрасный моряк.
Морской узел на бандеролях!
Я спросил безразличным тоном:
- Это было концом их идиллии?
- Нет. Боюсь, что нет. Через месяц после его отплытия она вышла замуж за психиатра, с которым познакомилась на вечере в честь новых членов бригады, доктора Фальконе.
Это вовсе не вписывалось в мою теорию.
- И что же было дальше?
- Этот брак по любви длился два месяца.
- Они развелись?
- Он внезапно скончался.
- От чего?
Моррисон посмотрел на меня и пожал плечами:
- В свидетельстве о смерти сказано: от закупорки сосудов.
- Кто подписал свидетельство?
Несколько секунд он изучал свои часы, затем поднял глаза и выдохнул:
- Она.
- Было ли произведено вскрытие?
- Нет. Не было никаких причин подвергать сомнению ее заключение. Ничего подозрительного.
- Но у вас возникли какие-то подозрения?
- Да.
- Почему?
- Хенли как раз вернулся из своего путешествия.
- Значит, она убила Фальконе, чтобы вернуться к Хенли?
- Может быть.
- Почему же они не могли развестись, как цивилизованные люди?
- Фальконе был глубоко верующим католиком. К тому же он любил свою жену. Я мог судить об этом по выражению его глаз. Прибавьте к этому еще и тот факт, что он был страшно ревнив.
- Вы, кажется, прекрасно обо всем осведомлены.
- Да, - сказал он. - Да, ведь я любил ее еще до того, как эти двое с ней познакомились.
Когда приходит беда, даже самые тупые и нудные люди приобретают частичку достоинства. А такие люди, как Моррисон, в подобные минуты утрачивают все наносное, подобно деревьям, теряющим осеннюю листву. В одно мгновение он преобразился.
У меня не было времени для почтительной паузы, и я спросил:
- Как же она его убила?
- Существует множество способов.
- Я мог бы потребовать эксгумации для проведения вскрытия.
- С какой целью? Чтобы обнаружить мышьяк? Но она же неглупая женщина. Если она использовала яд, то выбрала такой, который не оставляет следов. Она также могла дать ему снотворное и ввести в вену кубик воздуха. Снотворное не может вызвать смерть. А как вы найдете кубик воздуха?
- Я бы хотел поговорить с ней.
Я бросил этот пробный шар на всякий случай. Иногда неожиданно сказанное слово может дать поразительные результаты.
- Никто не видел ее уже целую неделю. Мы ей звонили, но никто не отвечает. Ее телефон отключен. Управляющий по нашей просьбе заглядывал к ней, однако ничего странного не обнаружил. Все вещи на месте. Исчез только маленький чемоданчик, с которым она имела обыкновение выезжать за город. Дней пять или шесть назад мы получили от нее письмо, в котором она писала, что нуждается в отпуске и что будет отсутствовать в течение двух или трех недель. Хотя никто этого и не заметил, она сильно изменилась после смерти мужа.
- Знаете ли вы, куда она могла поехать?
- Не представляю.
Хирурги отошли от операционного стола. Мимо меня на каталке провезли больного. Рот его был широко раскрыт. Медсестры принялись за уборку. Все, казалось, пребывали в прекрасном расположении духа.
- Великолепно, великолепно, - сказал один из врачей Моррисону.
Мимо прошествовала мисс Форсайт, наградив меня холодным взглядом своих зеленых глаз. Пришлось решительно выбросить из головы ее образ.
Доктор Моррисон поднялся со своего места.
- Давайте выйдем, - предложил он.
В коридоре я сказал ему, что больница показалась мне превосходной.
- Эта клиника одна из лучших на северо-востоке. Поэтому нас так встревожила вся эта история с доктором Хенли и доктором Лайонс. Кстати, Хенли решил отправиться в Карибское море как раз в тот момент, когда мы хотели проанализировать возросший процент операций. Затем он вдруг неожиданно вернулся. Я сидел в кафетерии с миссис Лайонс, когда он появился в дверях. Она, казалось, совершенно спокойно восприняла его приход. У меня появилась догадка, что он, должно быть, написал ей о своем приезде.
А она только что вышла замуж, да еще за ревнивца, который ее обожал.
- Вы полагаете, что Хенли мог натолкнуть ее на мысль избавиться от Фальконе?
Моррисон покачал головой:
- Сомневаюсь. Он вернулся и сделал целую серию операций по ее направлениям, за которые потребовал невероятно высокие гонорары. Однако это весьма деликатная тема.
- Гарантирую полное сохранение тайны.
Он не отреагировал на мое замечание:
- Если человек в течение пятнадцати лет, не жалея сил, изучал свое дело, чтобы иметь возможность достойно бороться со смертью, то нужно быть очень осторожным, высказывая о нем свое мнение. Тем более что не было никаких доказательств.
- Говоря это, вы имели в виду, что ни один, ни другая не заявили публично, что ставили надуманный диагноз, делали ненужную операцию и при этом требовали высокие гонорары?
- Именно так. Доказать ничего невозможно, если они сами не признаются.
- Что произошло после его возвращения?
- Их не видели вместе.
- Они соблюдали осторожность?
- Возможно. Потом умер ее муж. Месяц спустя Хенли уехал в Японию для ознакомления с новой методикой, выработанной японскими врачами при работе с жертвами Хиросимы. Через две недели она заявила, что собирается провести две недели отпуска в Италии.
- И она туда поехала?
- Да.
- Откуда это известно?
- Я сам провожал ее в аэропорт Кеннеди и посадил в самолет итальянской авиакомпании.
- Когда это было?
- Второго или третьего апреля.
- Какое кольцо она носила после свадьбы?
- Золотое.
- В нем не было ничего необычного?
- Нет. Обыкновенное обручальное кольцо.
Я начертил полоску около двух с половиной сантиметров в ширину и разделил ее на восемь частей.
- Можете показать здесь ширину кольца?
Указанная им ширина составляла около трех миллиметров.
- Оно было приблизительно таким. Но сейчас, когда мы заговорили об этом, я вспомнил одну вещь. Я не понял, что бы это могло означать, однако внимание обратил. Мне показалось, что данное обстоятельство не представляет большой важности, поэтому я не упомянул о нем.
- Так что же это?
- Когда доктор Фальконе умер, миссис Лайонс стала носить кольцо на правой руке, как это делают вдовы. Но вернулась из Италии она уже с другим, более широким кольцом. Я подумал, что, должно быть, она потеряла свое первое кольцо, скажем, моя руки в каком-нибудь отеле или в самолете, и ей пришлось купить новое. Одного я не мог понять: почему она вновь надела кольцо на левую руку.
Я мог бы ему это объяснить, но ограничился вопросом:
- Что было потом?
- Она казалась очень несчастной. И я я попытался ее как-то отвлечь и пригласил поужинать. Говорили, что «У Бруно» неплохое ревю. Туда-то я ее и повел.
- Это заведение, где она поссорилась с Хенли?
- Да. Иногда я бываю рассеян. Я помнил только, что однажды она мне сказала, что ей нравится это место. Весь вечер она была молчалива, сворачивала и разворачивала салфетку. Это напомнило мне поведение душевнобольных в психиатрических лечебницах. Было очевидно, что она пребывала в ужасном нервном напряжении. В общем, вечер не удался. Через две недели из Японии вернулся Хенли, и все началось снова их махинации с диагнозами.
- Это все?
Он казался смущенным.
- Я знаю, что она вернулась к нему. Раньше я частенько подвозил ее от дома до больницы. Но после возвращения Хенли я ни разу не видел ее выходящей из дома по утрам, а когда я приезжал в клинику, она была уже там и говорила, что ее подвез Хенли. Но я был уверен, что она проводит с ним ночи в Манхэттене.
Ему было явно тяжело об этом рассказывать.
- Я хочу вам еще кое-что сказать.
- Слушаю?
- Когда Хенли был в Японии на этом конгрессе, он установил многочисленные контакты с медицинскими учреждениями новых африканских государств, а также Индонезии. Он хвалился, какие заманчивые предложения получил. Ему предлагали возглавить клинику или занять руководящую должность у них в медицинском университете. В общем, все в таком роде.
- Зачем же человеку с таким положением ехать в Африку?
- Конечно, там сложнее получить все те удовольствия, до которых он так охоч. Но человеку, готовящемуся к скорому побегу, такие связи просто необходимы.
Он был прав.
- Во многих африканских странах, - продолжал он, - не любят США. А он блестящий хирург и мог бы не опасаться высылки.
- Вы ненавидите его?
- Да, - ответил он без малейшего колебания.
Моррисон был умным человеком и прекрасно понимал, что женщина, которую он любил, относилась к нему лишь как к хорошему парню, на плече у которого можно иногда поплакаться. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые, пригласив девушку поужинать, могут только дружески пожать ей руку. А если он попытается обнять ее, она непроизвольно сожмется, несмотря на все усилия полюбить его. А уж в постель с ним ни за что не ляжет. Иногда такого рода безнадежная страсть, сжигавшая человека долгие годы, заканчивается преступлением. А иногда смирением.
Но может получиться и что-то среднее. Не пытается ли Моррисон впутать невиновного Хенли в дело об исчезновении доктора Лайонс? Не является ли это местью влюбленного, которому дали от ворот поворот?
Этот скромный, нерешительный, не уверенный в себе человек казался мне искренним. Но Моррисон был умен. А если предположить, что он блестяще играет свою роль?
Но что заставляло его делать это? Ненависть? Я этого не знал. Мне необходимо было поговорить с человеком посторонним, не имевшим личных отношений ни с Хенли, ни с Лайонс. Его точка зрения была бы для меня полезной.
- Что предприняла администрация клиники в связи с этим делом?
- Насколько мне известно, ничего.
- С кем я мог бы поговорить на эту тему?
- Лучше всего обратиться к Берману.
- К Берману? Это директор?
Моррисон кивнул головой:
- Идите по коридору, в конце сверните направо и поднимитесь этажом выше. Там вы найдете кабинет, просторный, как Тадж-Махал. Это как раз и будет маленький, убогий кабинет Бермана.
Мне показалось, что Моррисон недолюбливает Бермана, и я сразу понял почему.
В приемной я увидел секретаршу, погруженную в чтение журнала «Вог».
- Добрый день, - сказал я.
Она глянула на меня поверх журнала, раскрытого на странице с фотографиями бракосочетания принца и принцессы Кресс фон Кренштейн.
- Да? - сказала она.
Ни «слушаю вас», ни «здравствуйте». Я никогда не расходую сил на возмущение грубостью служащих, потому что чаще всего их поведение зависит от хозяина. У меня появилась уверенность, что ее шеф мне не понравится.
- Добрый день, - сказал я любезно.
- Да? - повторила она раздраженно.
- Добрый день.
Я решил быть любезным до конца, нравилось ей это или нет.
- Вы что, издеваетесь надо мной? Я же вас спросила, чего вы хотите.
К тому же она оказалась полной идиоткой. Что ж, еще один минус доктору Берману. Я прекратил игру:
- Скажите доктору Берману, что с ним хочет поговорить инспектор полиции.
В ней вдруг проснулось раболепство. Еще один минус. Она даже не удосужилась потребовать у меня служебное удостоверение.
- Хорошо, господин инспектор. Я его немедленно предупрежу, господин инспектор.
«Господины» посыпались, как из рога изобилия. Она пригласила меня войти.
- Добрый день, - сказал я, проходя мимо нее.
Она широко открыла рот от удивления и пробормотала:
- Добрый день.
Ученье давалось ей с трудом.
Обстановка в кабинете Бермана была роскошной, но сомнительного вкуса. На стене висела огромных размеров отвратительная картина, на которой красовались две широкие черные линии на белом фоне. Зеленого цвета палас, должно быть прекрасно впитывавший всю грязь и пыль, покрывал пол. В углу я увидел телевизор, радио, проигрыватель, магнитофон. Все это украшали французские медные безделушки. Люстра в стиле модерн была подвешена над четырехметровым диваном. Потолок задрапирован тканью цвета кофе с молоком.
Берман поднялся мне навстречу. Это был высокий мужчина, расплывшийся от жира. Он носил серый костюм в полоску, по всей вероятности от Найза. Триста долларов. Костюм великолепно скрывал все недостатки его фигуры: тяжелый зад, чересчур широкие бедра, узкие плечи. В общем, костюмчик стоил заплаченных денег.
Директор наградил меня горячим рукопожатием.
- Рад вас видеть, господин инспектор, - сказал он. Я не ответил. Инспектор полиции, желающий видеть директора больницы, на мой взгляд, не может прийти с хорошими новостями. Чему же тогда радоваться? Да, этот парень неплохо разбирался в крепких и искренних рукопожатиях. А почему бы и нет? Ведь он уже не занимался непосредственно медициной. Его роль состояла в том, чтобы вытянуть как можно больше денег у того, у кого их много. Его роль состояла в том, чтобы нравиться другим. Но мне он никогда не понравится. У меня слишком сильно развит критический взгляд на вещи.
Я показал ему свое удостоверение.
- Нам хотелось бы получить некоторые сведения, - сказал я.
По моему тону можно было предположить все что угодно. Например, что речь идет о мошенничестве или о жалобах пациентов.
В общем, я заваривал новую кашу.
- Да, - сказал он, - да-да.
Мне показалось, что он нервничает и чувствует себя не в своей тарелке. Наверняка он обделывал какие-нибудь делишки помимо своей основной деятельности. Например, посылал муниципальную скорую помощь по частным вызовам в любые районы города по пятьдесят долларов за ездку - десять долларов водителю, остальное себе.